Здравствуйте батюшка помолитесь пожалуйста за рабу божию Екатерину чтоб жива была в октябре она уехала в Киев с ней нет связи ее подруга Ирина очень переживает плачет спасибо вам.Господи, спаси и сохрани рабу Божию Екатерину!Конечно мы помолимся. Вы почитайте акафист Николаю Угоднику, все-таки это великий святой и чудотворец. Храни Вас всех...
Cкажите пожалуйста,как молиться за болящего?Добрый день! За болящего надо обязательно молиться, а как, здесь есть несколько форм (если можно так выразиться) обращений к Богу. Прежде всего надо понимать, что...
Другие вопросы
Задайте свой вопрос

Сщмч. Виктора (1937). Сщмчч. Антония, еп. Белгородского, и с ним Митрофана, Александра, Михаила, Ипполита, Николая, Василия, Николая, Максима, Александра, Павла и Павла пресвитеров и мчч. Михаила и Георгия (1938). Сщмч. Онуфрия, архиеп. Курского (1938).

         

 

Свя­щен­но­му­че­ник Онуф­рий ро­дил­ся 2 ап­ре­ля 1889 го­да в се­ле По­сад-Опо­ле Но­во-Алек­сан­дрий­ско­го уез­да Люб­лин­ской гу­бер­нии и в кре­ще­нии на­ре­чен был Ан­то­ни­ем. Его отец, Мак­сим Га­га­люк, по про­ис­хож­де­нию был ма­ло­рос­сом, из кре­стьян По­доль­ской гу­бер­нии. Мно­го лет он про­слу­жил еф­рей­то­ром кре­пост­ной ар­тил­ле­рии в гар­ни­зо­нах, рас­по­ло­жен­ных в раз­лич­ных го­ро­дах Поль­ши. По окон­ча­нии служ­бы он устро­ил­ся лес­ни­ком в ка­зен­ное лес­ни­че­ство Люб­лин­ской гу­бер­нии и те­перь, обу­стра­и­вая свою жизнь, же­нил­ся на де­вуш­ке из бед­ной се­мьи по­ля­ков-ка­то­ли­ков Ека­те­рине. У них ро­ди­лось ше­сте­ро де­тей: три маль­чи­ка и три де­воч­ки. Дом лес­ни­ка сто­ял в се­ми вер­стах от бли­жай­шей де­рев­ни и в трид­ца­ти се­ми вер­стах от бли­жай­ше­го го­ро­да Но­во-Алек­сан­дрии. Ме­сто­по­ло­же­ние до­ма обу­сло­ви­ло и об­раз жиз­ни се­мьи: об­щать­ся де­ти мог­ли толь­ко друг с дру­гом.
Ко­гда Ан­то­нию бы­ло пять лет, с его от­цом слу­чи­лось несча­стье. Со­вер­шая зи­мой об­ход ле­са, он за­стал че­ты­рех му­жи­ков, без раз­ре­ше­ния ру­бив­ших ка­зен­ный лес. За­стиг­ну­тые на ме­сте пре­ступ­ле­ния, они ста­ли про­сить Мак­си­ма не за­пи­сы­вать их имен для по­сле­ду­ю­ще­го на­ло­же­ния штра­фа, но он от­кло­нил их прось­бу, и то­гда му­жи­ки на­бро­си­лись на лес­ни­ка и ста­ли его из­би­вать. Об­ла­дая боль­шой физи­че­ской си­лой, Мак­сим сколь­ко мог от­би­вал­ся от них и в кон­це кон­цов об­ра­тил их в бег­ство, прав­да, сам был ра­нен в ру­ку и в го­ло­ву – как-ни­как по­руб­щи­ки име­ли при се­бе то­по­ры. С боль­шим тру­дом Мак­сим до­брал­ся до до­ма, где же­на, омыв ра­ны, уло­жи­ла его в по­стель. В ту же ночь му­жи­ки-по­руб­щи­ки по­до­жгли их дом. Мак­сим ле­жал в это вре­мя в ком­на­те, осве­щен­ной яр­ко го­рев­шей лам­пой, от­че­го по­жар был за­ме­чен не сра­зу, а уже то­гда, ко­гда огонь стал про­би­вать­ся в ком­на­ту. Ека­те­ри­на бро­си­лась спа­сать де­тей, но так как на­руж­ная дверь уже бы­ла объ­ята пла­ме­нем, она, вы­бив окон­ную ра­му, ста­ла бро­сать их на снег, пред­ва­ри­тель­но за­ку­ты­вая в оде­я­ла. Отец с ма­те­рью, вы­брав­шись из го­ря­ще­го до­ма через ок­но, са­ми оста­лись жи­вы, но ни­ка­ких ве­щей спа­сти не уда­лось. Вско­ре из со­сед­ней де­рев­ни при­бы­ли на под­во­дах кре­стьяне: Мак­си­ма от­вез­ли в го­род в боль­ни­цу, а Ека­те­ри­ну с детьми при­юти­ли в де­ревне.
Здесь про­изо­шло со­бы­тие, ко­то­рое весь­ма по­ра­зи­ло Ека­те­ри­ну. «По­сле то­го как ме­ня с детьми при­вез­ли с по­жа­ри­ща в де­рев­ню и устро­и­ли в ха­те, я, гля­дя на мо­их ма­лых де­тей, – рас­ска­зы­ва­ла она впо­след­ствии, – опла­ки­ва­ла их и мою горь­кую судь­бу. Де­ти окру­жи­ли ме­ня и ста­ли уте­шать. И вот, сын мой Ан­тон, пя­ти лет, взо­брав­шись ко мне на ко­ле­ни и об­няв за шею, ска­зал мне: “Ма­ма! Ты не плачь, ко­гда я бу­ду епи­ско­пом – то возь­му те­бя к се­бе!” Я бы­ла так по­ра­же­на эти­ми сло­ва­ми, ибо не по­ня­ла их зна­че­ния, и да­же ис­пу­га­лась, что пе­ре­спро­си­ла Ан­то­шу: “Что ты ска­зал? Кто та­кой епи­скоп? Где ты слы­шал та­кое сло­во?” Но он мне толь­ко по­вто­рил уве­рен­но и се­рьез­но: “Ма­ма, я бу­ду епи­ско­пом, я сам это знаю”»[1].
Отец Ан­то­ния, Мак­сим, скон­чал­ся в боль­ни­це, и оси­ро­тев­ший маль­чик был при­нят по прось­бе ма­те­ри в при­ют в го­ро­де Люб­лине. В при­юте маль­чик хо­ро­шо учил­ся и, окон­чив цер­ков­но­при­ход­скую шко­лу, был от­прав­лен на сред­ства при­ю­та в го­род Холм в ду­хов­ное учи­ли­ще, ко­то­рое окон­чил с от­ли­чи­ем, и был при­нят в Холм­скую Ду­хов­ную се­ми­на­рию.
Он учил­ся в се­ми­на­рии в то вре­мя, ко­гда Холм­ский край стал кра­ем смут и раз­до­ров – ре­во­лю­ци­он­ных, про­ка­тив­ших­ся то­гда по стране, на­цио­наль­ных, так как в этом крае жи­ли рус­ские, по­ля­ки и евреи, и ре­ли­ги­оз­ных, и по­это­му пра­во­слав­ные ока­за­лись вы­нуж­де­ны за­щи­щать свою ве­ру.
Здесь, на гра­ни­це столк­но­ве­ния пра­во­сла­вия, ино­ве­рия и ино­сла­вия, бу­ду­щий епи­скоп уви­дел во­очию, ка­кая же­сто­кая, по­ис­ти­не бес­по­щад­ная ве­дет­ся борь­ба про­тив ис­тин­ной ве­ры, при­чем «церк­ва­ми», ко­то­рые на­зы­ва­ют се­бя хри­сти­ан­ски­ми. Здесь юный Ан­то­ний на прак­ти­ке столк­нул­ся с ка­то­ли­циз­мом, с его стрем­ле­ни­ем под­чи­нить все и вся сво­е­му вли­я­нию и вла­сти. Это был не по­бе­див­ший ка­то­ли­цизм, успо­ко­ив­ший­ся и пра­вя­щий, бла­го­ден­ству­ю­щий в сво­их гра­ни­цах, а ка­то­ли­цизм во­ин­ству­ю­щий. Тут, на по­ле ду­хов­ной бра­ни, на гра­ни­це со­при­кос­но­ве­ния ка­то­ли­циз­ма и пра­во­сла­вия, бы­ло вид­но от­чет­ли­во, с ка­кой оже­сто­чен­но­стью, хит­ро­стью и лу­кав­ством ка­то­ли­цизм во­ю­ет про­тив Пра­во­слав­ной Церк­ви. Прак­ти­че­ское столк­но­ве­ние с ка­то­ли­че­ской идео­ло­ги­ей да­ло Ан­то­нию на­гляд­ное пред­став­ле­ние о про­ис­хож­де­нии и ме­то­дах дей­ствия сект и по­мог­ло впо­след­ствии уви­деть опас­ность в рас­ко­лах ХХ ве­ка.
Учась в се­ми­на­рии, Ан­то­ний сна­ча­ла меч­тал стать вра­чом, за­тем учи­те­лем. Но в по­след­нем клас­се се­ми­на­рии, пе­ред са­мым ее окон­ча­ни­ем, с ним слу­чи­лось со­бы­тие, ука­зав­шее ему путь слу­же­ния Бо­гу и Его Свя­той Церк­ви. За ме­сяц до вы­пуск­ных эк­за­ме­нов Ан­то­ний за­бо­лел вос­па­ле­ни­ем лег­ких и был по­ме­щен в се­ми­нар­скую боль­ни­цу. Со­сто­я­ние здо­ро­вья его бы­ло тя­же­лым, так что бо­я­лись за его жизнь, и в се­ми­нар­ской церк­ви по­сто­ян­но слу­жи­лись мо­леб­ны о его ис­це­ле­нии. Впо­след­ствии Ан­то­ний рас­ска­зы­вал сво­ей ма­те­ри: «Я на­хо­дил­ся в за­бы­тьи; или на­яву, или во сне (хо­ро­шо не пом­ню) пе­ре­до мной по­явил­ся чу­дес­ный ста­рец, об­рос­ший боль­шой бо­ро­дой до ступ­ней ног и се­ды­ми длин­ны­ми во­ло­са­ми, за­кры­вав­ши­ми го­лое те­ло его до пят. Ста­рик этот лас­ко­во на ме­ня по­смот­рел и ска­зал: “Обе­щай по­слу­жить Церк­ви Хри­сто­вой и Гос­по­ду Бо­гу и бу­дешь здо­ров”. Сло­ва эти по­се­я­ли во мне страх, и я вос­клик­нул: “Обе­щаю!” Ста­рец уда­лил­ся. Я за­снул и с то­го вре­ме­ни на­чал по­прав­лять­ся. Ко­гда по­том я стал осмат­ри­вать ико­ны с изо­бра­же­ни­я­ми ве­ли­ких пра­во­слав­ных свя­тых, в изо­бра­же­нии свя­то­го Онуф­рия Ве­ли­ко­го за­ме­тил я чер­ты явив­ше­го­ся мне стар­ца»[2].
Еще не вполне опра­вив­шись от бо­лез­ни, Ан­то­ний при­сту­пил к сда­че эк­за­ме­нов и вы­дер­жал их, окон­чив се­ми­на­рию по вто­ро­му раз­ря­ду. Это об­сто­я­тель­ство силь­но его опе­ча­ли­ло, так как при по­ступ­ле­нии в Ду­хов­ную ака­де­мию те­перь необ­хо­ди­мо бы­ло дер­жать кон­курс­ный эк­за­мен, к ко­то­ро­му, сле­до­ва­тель­но, нуж­но бы­ло го­то­вить­ся, что при его сла­бо­сти от пе­ре­не­сен­ной бо­лез­ни пред­став­ля­лось ему за­труд­ни­тель­ным, и по­яви­лись мыс­ли по­сту­пать не в ака­де­мию, а в уни­вер­си­тет. Ан­то­ний по­шел по­со­ве­то­вать­ся об этом с то­гдаш­ним рек­то­ром се­ми­на­рии епи­ско­пом Ди­о­ни­си­ем (Ва­ле­дин­ским), но тот бла­го­сло­вил его по­сту­пать в Санкт-Пе­тер­бург­скую Ду­хов­ную ака­де­мию. В том же го­ду, успеш­но вы­дер­жав эк­за­ме­ны, Ан­то­ний по­сту­пил в ака­де­мию.
По окон­ча­нии II кур­са Ан­то­ний был по­слан рек­то­ром ака­де­мии в Яб­ло­чин­ский Онуф­ри­ев­ский мо­на­стырь чи­тать лек­ции по бо­го­сло­вию на кур­сах, ор­га­ни­зо­ван­ных для груп­пы учи­те­лей, при­быв­ших из Га­ли­ции. Про­чи­тав курс лек­ций, уже пе­ред са­мым отъ­ез­дом Ан­то­ний сно­ва за­бо­лел вос­па­ле­ни­ем лег­ких. По­ло­же­ние его вы­зван­ны­ми в мо­на­стырь вра­ча­ми бы­ло при­зна­но по­чти без­на­деж­ным. Об ис­це­ле­нии его сно­ва ста­ли слу­жить­ся мо­леб­ны.
Он ле­жал в ке­лье в за­бы­тьи, слы­шал пе­ние свя­тых мо­литв, и вдруг пе­ред его гла­за­ми пред­стал тот же ста­рец, ко­то­рый по­се­тил его в се­ми­нар­ской боль­ни­це в Хол­ме три го­да на­зад и взял с него сло­во, что он по­свя­тит свою жизнь слу­же­нию Бо­гу. Это был пре­по­доб­ный Онуф­рий Ве­ли­кий, небес­ный по­кро­ви­тель Яб­ло­чин­ско­го Онуф­ри­ев­ско­го мо­на­сты­ря. Су­ро­во по­смот­рел на него свя­той Онуф­рий и с уко­риз­ной ска­зал: «Ты не вы­пол­нил сво­е­го обе­ща­ния, сде­лай это те­перь, Гос­подь бла­го­сло­вит».
«Ко­гда я от­крыл по­том гла­за, – рас­ска­зы­вал Ан­то­ний, – то уви­дел, что в ке­лье слу­жат мо­ле­бен о мо­ем вы­здо­ров­ле­нии пе­ред чу­до­твор­ным об­ра­зом свя­то­го Онуф­рия, ко­то­рый был по­став­лен воз­ле мо­ей кро­ва­ти. Я про­сле­зил­ся от уми­ле­ния и за­явил при­сут­ство­вав­ше­му тут ар­хи­манд­ри­ту Се­ра­фи­му[a], что по при­ез­де в ака­де­мию при­му ино­че­ский по­стриг»[3].
5 ок­тяб­ря 1913 го­да в кон­це все­нощ­но­го бде­ния в ака­де­ми­че­ском хра­ме Санкт-Пе­тер­бург­ской Ду­хов­ной ака­де­мии рек­тор ака­де­мии епи­скоп Ана­ста­сий (Алек­сан­дров) со­вер­шил по­стри­же­ние Ан­то­ния в мо­на­ше­ство с на­ре­че­ни­ем ему име­ни в честь пре­по­доб­но­го Онуф­рия Ве­ли­ко­го. Необык­но­вен­ный по­стриг, не бы­вав­ший ра­нее в ака­де­ми­че­ском хра­ме, со­вер­шав­ший­ся по древ­не­му чи­ну, при­влек мно­же­ство лю­дей. В чис­ле мо­ля­щих­ся бы­ли ар­хи­епи­скоп Фин­лянд­ский Сер­гий (Стра­го­род­ский), обер-про­ку­рор Свя­тей­ше­го Си­но­да В.К. Саб­лер, ге­не­ра­лы и офи­це­ры.
По­сле от­пу­ста через цар­ские вра­та в ман­тии вы­шел на ам­вон епи­скоп Ана­ста­сий и, за­клю­чая чин по­стри­га осо­бым по­сле­до­ва­ни­ем вру­че­ния но­во­по­стри­жен­но­го ино­ка стар­цу, ар­хи­манд­ри­ту Фе­о­фа­ну, ска­зал: «Се пе­ре­даю ти, от­че Фе­о­фане, бра­та се­го Онуф­рия от свя­та­го Еван­ге­лия, еже есть от Хри­сто­вы ру­ки, чи­ста и непо­роч­на. Ты же при­и­ми его Бо­га ра­ди се­бе в сы­на ду­хов­на­го и на­пра­ви его на путь спа­се­ния, и на­учи, яже сам тво­ри­ши к поль­зе ду­шев­ней: преж­де все­го стра­ху Бо­жию, еже лю­би­ти Бо­га всем серд­цем и всею ду­шею, и всею кре­по­стию и по­ви­но­ве­ние име­ти бес­пре­ко­слов­ное к на­сто­я­те­лю... и лю­бовь нели­це­мер­ну ко всей бра­тии, и сми­ре­ние, и мол­ча­ние, и тер­пе­ние во всем. И ка­ко­ва его при­ни­ма­е­ши от свя­та­го Еван­ге­лия, да пот­щи­ся та­ко­ва же пред­ста­ви­ти Хри­сто­ви в страш­ный день пра­вед­на­го Су­да».
«Пре­вы­ше на­шей ме­ры де­ло сие, вла­ды­ка свя­тый, – от­ве­чал ар­хи­манд­рит Фе­о­фан, – но по­ве­ле­но ны есть от Спа­си­те­ля на­ше­го Иису­са Хри­ста наи­па­че все­го по­слу­ша­ние име­ти к на­сто­я­те­лю, и, ели­ка си­ла в Бо­зе, не от­ри­ца­ю­ся. Дол­жен есмь наи­па­че все­го по­пе­че­ние име­ти о нем, яко же Бог на­ста­ви нас, убо­гих, за ва­ших ра­ди оте­че­ских чест­ных мо­литв»[4].
За­тем епи­скоп Ана­ста­сий об­ра­тил­ся с ре­чью к но­во­по­стри­жен­но­му ино­ку. Рас­ска­зав о пу­ти, ка­ким тот шел к по­стри­гу, об обе­тах, ко­то­рые да­вал юно­ша еще на школь­ной ска­мье, о бо­лез­нях, ко­то­рые при­шлось ему пе­ре­не­сти, о чу­до­дей­ствен­ном вме­ша­тель­стве и ис­це­ле­нии по мо­лит­вам пре­по­доб­но­го Онуф­рия Ве­ли­ко­го, прео­свя­щен­ный рек­тор ска­зал: «Пре­по­доб­ный Онуф­рий Ве­ли­кий стал для те­бя те­перь осо­бен­но до­ро­гим. Ты ре­ши­тель­но мыс­лил се­бя глу­бо­ко счаст­ли­вым – быть ино­ком, имея сво­им небес­ным по­кро­ви­те­лем пре­по­доб­но­го Онуф­рия. Се ико­на его пред то­бою. По ми­ло­сти Бо­жи­ей ты те­перь инок Онуф­рий. При­ми, бра­те, свя­той об­раз пре­по­доб­но­го во бла­го­сло­ве­ние от ме­ня, греш­но­го. Да укре­пит те­бя Гос­подь в тво­ем но­вом по­слу­ша­нии, а угод­ник Бо­жий пре­по­доб­ный Онуф­рий Ве­ли­кий да бу­дет тво­им за­ступ­ни­ком и пред­ста­те­лем пред Гос­по­дом и во­ди­те­лем в пред­сто­я­щих те­бе тру­дах! Иди, бра­те Онуф­рие, по­доб­но апо­сто­лу Пет­ру, “утвер­ди бра­тию твою” (Лк.22:32) Холм­ской Ру­си в пра­во­слав­ной ве­ре, дабы кра­со­тою свя­той ве­ры при­влечь к пра­вой ве­ре и окрест жи­ву­щих, род­ных, но ино­вер­ных бра­тьев!»[5]
11 ок­тяб­ря 1913 го­да епи­скоп Ана­ста­сий ру­ко­по­ло­жил ино­ка Онуф­рия во иеро­ди­а­ко­на, а вско­ре и во иеро­мо­на­ха.
Иеро­мо­нах Онуф­рий, учась в ака­де­мии, участ­во­вал вме­сте с дру­ги­ми сту­ден­та­ми-свя­щен­ни­ка­ми в мис­си­о­нер­ских по­се­ще­ни­ях ноч­леж­ных до­мов, рас­по­ло­жен­ных непо­да­ле­ку от ака­де­мии на Об­вод­ном ка­на­ле. В те­че­ние несколь­ких ве­че­ров сту­ден­ты-иеро­мо­на­хи на­зи­да­ли ноч­леж­ни­ков ду­хов­ной бе­се­дой и пе­ли с ни­ми пас­халь­ные и дру­гие цер­ков­ные пес­но­пе­ния. Через несколь­ко дней в Алек­сан­дро-Нев­ской Лав­ре спе­ци­аль­но для оби­та­те­лей ноч­ле­жек бы­ли от­слу­же­ны утре­ня и ли­тур­гия. Утре­ню слу­жи­ли сту­ден­ты-иеро­мо­на­хи; во вре­мя утре­ни про­ис­хо­ди­ла ис­по­ведь, в ко­то­рой при­ни­мал уча­стие и иеро­мо­нах Онуф­рий. За ли­тур­ги­ей бы­ло пред­ло­же­но всем ноч­леж­ни­кам по­дать за­пис­ки о здра­вии и упо­ко­е­нии и раз­да­ва­лись просфо­ры.
По бла­го­сло­ве­нию рек­то­ра ака­де­мии епи­ско­па Ана­ста­сия иеро­мо­нах Онуф­рий стал слу­жить в хра­ме се­ла Ми­хай­лов­ки непо­да­ле­ку от стан­ции Пар­го­ло­во Фин­лянд­ской же­лез­ной до­ро­ги.
Под­хо­ди­ло к кон­цу вре­мя внеш­не­го ми­ра и по­коя Рос­сии, на по­ро­ге сто­я­ло вре­мя ис­пы­та­ний – и преж­де все­го ве­ры, кто к че­му успел при­го­то­вить­ся. Ввер­гая Рус­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь в ог­нен­ную пещь ис­пы­та­ний, Гос­подь власт­ной ру­кой от­во­дил вни­ма­ние че­ло­ве­ка от внеш­не­го – к внут­рен­не­му, окру­жая внеш­ней тес­но­той жиз­ни, пред­ла­гал об­ра­тить внут­рен­ний взор к бес­край­но­сти Цар­ства Небес­но­го. От око­сте­не­ния ду­шев­но­го и омерт­ве­ния, про­яв­ляв­ше­го­ся преж­де все­го в без­раз­ли­чии к Церк­ви, Гос­подь отрезв­лял тя­же­лы­ми стра­да­ни­я­ми, чтобы хо­тя бы неко­то­рые ис­це­ли­лись.
Дав­но не ви­де­лись бра­тья – Ан­дрей и иеро­мо­нах Онуф­рий, от­де­лен­ные друг от дру­га ты­ся­чью верст: отец Онуф­рий – в Санкт-Пе­тер­бур­ге, брат Ан­дрей – на ро­дине, в Люб­лине. Ле­том 1914 го­да Ан­дрей при­е­хал в Санкт-Пе­тер­бург на­ве­стить бра­та. В это вре­мя бы­ло по­лу­че­но из­ве­стие о на­ча­ле вой­ны меж­ду Гер­ма­ни­ей и Рос­си­ей, и к ве­че­ру Ан­дрей уже по­лу­чил те­ле­грам­му, что он дол­жен воз­вра­тить­ся к ме­сту сво­ей служ­бы в Люб­лин, где в это вре­мя на­ча­лись во­ен­ные дей­ствия. Про­ща­ясь с бра­том, иеро­мо­нах Онуф­рий узнал, что тот не но­сит кре­ста. Его это по­ра­зи­ло, ведь крест – ви­ди­мый знак про­яв­ле­ния на­шей ве­ры, ее ис­по­ве­да­ния. Гроз­но пре­ду­пре­жде­ние Спа­си­те­ля о тех, кто по­сты­дит­ся Его в ро­де сем, пре­лю­бо­дей­ном и греш­ном. Отец Онуф­рий снял с се­бя крест и на­дел на бра­та.
По­мо­лив­шись об из­бав­ле­нии бра­та от смер­ти, он на­пом­нил ему, что, на­хо­дясь в дей­ству­ю­щей ар­мии, он еже­ми­нут­но под­вер­га­ет­ся опас­но­сти быть уби­тым или ра­не­ным, а по­се­му нуж­но все­гда мо­лить­ся Бо­гу. «Крест, ко­то­рым я бла­го­сло­вил те­бя, – ска­зал отец Онуф­рий, – но­си все­гда на се­бе и верь, что он спа­сет те­бя от смер­ти». Окон­чи­лась для Рос­сии Пер­вая ми­ро­вая вой­на, – Ан­дрей остал­ся жив.
Во вре­мя граж­дан­ской вой­ны на Укра­ине в 1919 го­ду он ра­бо­тал на за­во­де в окрест­но­стях го­ро­да Чер­кас­сы. Од­на­жды на за­вод при­ска­кал разъ­езд ку­бан­ских ка­за­ков. Пой­мав при­каз­чи­ка за­во­да – ев­рея, ка­за­ки ста­ли же­сто­ко его из­би­вать. В это вре­мя вбе­жал Ан­дрей Га­га­люк и, бро­сив­шись на ка­за­ков, по­тре­бо­вал пре­кра­тить из­би­е­ние, при этом он на­звал ев­рея сво­им то­ва­ри­щем. Услы­шав сло­во «то­ва­рищ», на­чаль­ник разъ­ез­да – офи­цер при­нял­ся из­би­вать Ан­дрея на­гай­кой и ку­ла­ка­ми, а за­тем, за­стре­лив ев­рея-при­каз­чи­ка, вы­стре­лил в Ан­дрея, но про­мах­нул­ся. Ис­тра­тив все свои па­тро­ны, он при­ка­зал ка­за­кам рас­стре­лять его.
При из­би­е­нии ру­баш­ка на гру­ди Ан­дрея разо­дра­лась, и стал ви­ден крест, ко­то­рым бла­го­сло­вил его брат-иеро­мо­нах в день объ­яв­ле­ния вой­ны. Ка­за­ки, сняв с плеч вин­тов­ки и на­пра­вив их на Ан­дрея, уви­да­ли у него на гру­ди крест, на ко­то­рый в этот мо­мент упал сол­неч­ный луч, от че­го крест за­си­ял. Ка­за­ки сде­ла­ли залп из че­ты­рех ру­жей, не при­чи­нив­ший Ан­дрею ни ма­лей­ше­го вре­да, и опу­сти­ли ру­жья. Офи­цер при­крик­нул на них и при­ка­зал стре­лять еще раз. Ка­за­ки от­ка­за­лись, за­явив, что не бу­дут стре­лять в пра­во­слав­но­го, но­ся­ще­го на гру­ди крест. Офи­цер усту­пил. Так крест, дан­ный бра­том, спас Ан­дрея от смер­ти.
В 1915 го­ду иеро­мо­нах Онуф­рий окон­чил Пет­ро­град­скую Ду­хов­ную ака­де­мию со сте­пе­нью кан­ди­да­та бо­го­сло­вия и 15 июля то­го же го­да был опре­де­лен на долж­ность пре­по­да­ва­те­ля рус­ской цер­ков­ной ис­то­рии и об­ли­че­ния рас­ко­ла, про­по­вед­ни­че­ства и ис­то­рии мис­сии в пас­тыр­ско-мис­си­о­нер­скую се­ми­на­рию при Гри­го­рие-Би­зю­ко­вом мо­на­сты­ре Хер­сон­ской епар­хии, став­шем цен­тром про­све­ще­ния все­го за­пад­но-рус­ско­го края.
«Хер­сон­ские епар­хи­аль­ные ве­до­мо­сти» так пи­са­ли об ос­но­ва­нии здесь се­ми­на­рии: «Мысль об от­кры­тии при Би­зю­ко­вом мо­на­сты­ре цер­ков­но-бо­го­слов­ско­го учи­ли­ща, по­лу­чив­ше­го ныне офи­ци­аль­ное на­зва­ние “Пас­тыр­ско-мис­си­о­нер­ской се­ми­на­рии”, при­над­ле­жит быв­ше­му на­сто­я­те­лю Би­зю­ко­ва мо­на­сты­ря ар­хи­епи­ско­пу Хер­сон­ско­му Ди­мит­рию (Ко­валь­ниц­ко­му).
Несо­мнен­но, впер­вые за­ро­ди­лась эта мысль в ду­ше по­чив­ше­го ар­хи­пас­ты­ря и со­зре­ла на ве­ли­ких при­ме­рах слав­но­го про­шло­го хри­сти­ан­ской Церк­ви, ко­гда мо­на­сты­ри хри­сти­ан­ские бы­ли не толь­ко ме­ста­ми мо­литв, по­дви­га и по­ка­я­ния, но слу­жи­ли и цен­тра­ми хри­сти­ан­ско­го об­ра­зо­ва­ния и куль­ту­ры.
Но энер­гич­ное и ши­ро­кое осу­ществ­ле­ние этой мыс­ли имен­но те­перь вы­зва­но бы­ло, с од­ной сто­ро­ны, совре­мен­ным тя­же­лым и крайне опас­ным по­ло­же­ни­ем Пра­во­слав­ной Рус­ской Церк­ви, нуж­да­ю­щей­ся бо­лее чем ко­гда-ли­бо в ис­крен­них, стой­ких, про­све­щен­ных и са­мо­от­вер­жен­ных тру­же­ни­ках и за­щит­ни­ках Церк­ви, а с дру­гой – неопре­де­лен­ным, теп­лохлад­ным, а ино­гда и пря­мо враж­деб­ным от­но­ше­ни­ем к ин­те­ре­сам Церк­ви, ка­ко­вое недав­но пе­ре­жи­ва­ли на­ши ду­хов­но-цер­ков­ные за­ве­де­ния (ака­де­мии и се­ми­на­рии).
Кто при­вык вду­мы­вать­ся в окру­жа­ю­щие яв­ле­ния жиз­ни, тот не мог не ви­деть, что “раз­ру­ха” жиз­нен­ных усто­ев еще так недав­но шла уча­щен­ным тем­пом по всем ли­ни­ям, при­том наи­бо­лее ощу­ти­тель­но она ска­за­лась в цер­ков­но-ре­ли­ги­оз­ном строе. Са­мым злост­ным на­пад­кам, глум­ле­ни­ям и уни­же­ни­ям под­вер­га­лись свя­щен­но­слу­жи­те­ли Церк­ви, с без­за­стен­чи­вою наг­ло­стью вы­сме­и­ва­лись от­кры­то ее уста­вы и учре­жде­ния, с ди­кой озлоб­лен­но­стью под­вер­га­лись из­вра­ще­нию ее дог­ма­ты и ис­ти­ны нрав­ствен­ные. А меж­ду тем те, кто и про­ис­хож­де­ни­ем, и вос­пи­та­ни­ем, и сред­ства­ми сво­е­го об­ра­зо­ва­ния, ка­за­лось бы, преж­де все­го и бо­лее все­го долж­ны бы­ли стать в ря­ды пла­мен­ных за­щит­ни­ков и бор­цов обу­ре­ва­е­мой вра­же­ски­ми си­ла­ми Церк­ви, – те обо­ра­чи­ва­ют­ся спи­ной к вскор­мив­шей их и вос­пи­тав­шей их Церк­ви и ма­ло­душ­но бе­гут на чуж­дые па­жи­ти, ища там, вне цер­ков­ной огра­ды, сы­то­го и без­мя­теж­но­го про­зя­ба­ния...
Пред­ле­жит на­сущ­ная и са­мая неот­лож­ная нуж­да в об­нов­ле­нии и осве­же­нии на­ше­го ду­хов­но­го со­сло­вия; необ­хо­ди­мо влить в него све­жую струю, но­вые креп­кие це­леб­ные жиз­нен­ные со­ки. И та­кой жи­вой при­ток све­жих твор­че­ских сил мо­жет дать наш про­стой на­род...
Вот по­че­му и по­чив­ший ини­ци­а­тор мо­на­стыр­ской шко­лы ар­хи­епи­скоп Ди­мит­рий и ор­га­ни­за­тор ее в бо­лее ши­ро­ком мас­шта­бе... ар­хи­епи­скоп На­за­рий оди­на­ко­во оста­но­ви­лись на мыс­ли ком­плек­то­вать шко­лу при Би­зю­ко­вом мо­на­сты­ре по пре­иму­ще­ству из мо­ло­дой це­ли­ны про­сто­го рус­ско­го на­ро­да.
В со­от­вет­ствие это­му вы­ра­бо­та­ны бы­ли пра­ви­ла для от­се­ва из этой мо­ло­де­жи чи­стых зе­рен от пле­вел, во­шед­шие в... устав о Би­зю­ков­ской се­ми­на­рии.
По этим пра­ви­лам... в Би­зю­ков­скую се­ми­на­рию при­ни­ма­ют­ся “без эк­за­ме­на ли­ца пра­во­слав­но­го ис­по­ве­да­ния, за­явив­шие се­бя доб­рой нрав­ствен­но­стью и цер­ков­ным на­прав­ле­ни­ем, успеш­но окон­чив­шие курс цер­ков­но-учи­тель­ских школ, до­пол­ни­тель­ных двух­го­дич­ных кур­сов при вто­ро­класс­ных шко­лах и учи­тель­ских се­ми­на­ри­ях”, – ина­че го­во­ря, в се­ми­на­рию ши­ро­ко от­кры­ты две­ри для луч­шей кре­стьян­ской мо­ло­де­жи, так как она од­на на­пол­ня­ет это­го ро­да шко­лы.
Для со­зи­да­ния ду­ха и на­прав­ле­ния вновь от­кры­той шко­лы это об­сто­я­тель­ство чрез­вы­чай­но важ­но. Все здесь но­во, це­ло и чи­сто. Ни­ка­кой ру­ти­ны, ни­ка­кой дур­ной тра­ди­ции. Поч­ва – дев­ствен­ная. Чи­стые, осмот­ри­тель­но от­се­ян­ные зер­на на­род­но­го ор­га­низ­ма, лю­бов­но по­са­жен­ные на эту поч­ву, несо­мнен­но, воз­рас­тут в зре­лые пло­ды для бла­га Церк­ви Хри­сто­вой.
Это­му бла­го­при­ят­ству­ют и внеш­ние об­сто­я­тель­ства. От­да­лен­ность Би­зю­ко­ва мо­на­сты­ря от боль­ших го­ро­дов и ме­сте­чек, мо­гу­щих при­вне­сти раз­вра­ща­ю­щее вли­я­ние, непре­стан­ная тру­до­вая жизнь под се­нью мо­на­стыр­ских свя­тынь, пре­крас­ное свет­лое трех­этаж­ное зда­ние се­ми­на­рии... на­ко­нец, чуд­ный степ­ной воз­дух, сни­зу осве­жа­е­мый “се­дым” Дне­пром, шум­но и плав­но, тут же у мо­на­стыр­ских стен ка­тя­щим свои вол­ны, – все это уже са­мо по се­бе спо­соб­ству­ет пра­виль­но­му здо­ро­во­му раз­ви­тию и про­цве­та­нию ос­но­ван­ной здесь се­ми­на­рии.
Ес­ли, за­тем, при­нять во вни­ма­ние са­мое глав­ное, а имен­но, что в про­грам­ме пред­ме­тов, пре­по­да­ва­е­мых в Би­зю­ков­ской се­ми­на­рии, не толь­ко вклю­чен бо­го­слов­ский курс ду­хов­ных се­ми­на­рий, но в неко­то­рых ча­стях этот курс да­же зна­чи­тель­но рас­ши­рен, осо­бен­но на­счет эле­мен­тов мис­си­о­нер­ско­го и апо­ло­ге­ти­че­ско­го, то мож­но с пол­ной уве­рен­но­стью ска­зать, что в недав­но от­кры­той пас­тыр­ско-мис­си­о­нер­ской се­ми­на­рии Хер­сон­ская епар­хия при­об­ре­ла рас­сад­ник ду­хов­но­го про­све­ще­ния, дол­жен­ству­ю­щий в неда­ле­ком бу­ду­щем да­вать не толь­ко епар­хии, но и всей Рос­сии вос­пи­тан­ных, ис­крен­них и стой­ких за­щит­ни­ков Пра­во­слав­ной Церк­ви и са­мо­от­вер­жен­ных ее слу­жи­те­лей»[6].
Каж­дый год, на­чи­ная с 1911 го­да, в дни Свя­той Тро­и­цы в мо­на­сты­ре устра­и­ва­лась «мис­си­о­нер­ская неде­ля», ко­гда в оби­тель съез­жа­лись все мис­си­о­не­ры Хер­сон­ской епар­хии. В это вре­мя мо­на­стырь на­пол­нял­ся бо­го­моль­ца­ми, так что ими бы­ла за­пол­не­на вся мо­на­стыр­ская огра­да. В 1916 го­ду в эти дни вы­да­лась пре­крас­ная по­го­да, что уве­ли­чи­ло «еще бо­лее празд­нич­но-мо­лит­вен­ное на­стро­е­ние при­шед­ших по­мо­лить­ся в свя­тую оби­тель. А тор­же­ствен­ное бо­го­слу­же­ние мно­го­чис­лен­но­го ду­хо­вен­ства, строй­ное, во­оду­шев­лен­ное пе­ние мо­на­стыр­ско­го, хо­тя и неболь­шо­го хо­ра и осо­бен­но об­ще­на­род­ное ис­пол­не­ние неко­то­рых пес­но­пе­ний за бо­го­слу­же­ни­ем, а на вто­рой и на тре­тий день празд­ни­ка и всей ли­тур­гии, про­по­ве­ди и по­уче­ния на­мест­ни­ка мо­на­сты­ря... и при­быв­ших мис­си­о­не­ров – все это вме­сте взя­тое да­ло та­кие чуд­ные ду­хов­ные пе­ре­жи­ва­ния, ко­то­рые на­дол­го успо­ко­и­ли и усла­ди­ли го­ре и пе­чаль при­шед­ших во свя­тую оби­тель»[7].
Иеро­мо­нах Онуф­рий го­во­рил по­уче­ние в са­мый день Тро­и­цы; он го­во­рил о важ­но­сти Та­ин­ства Свя­то­го При­ча­ще­ния, через ко­то­рое «пра­во­слав­ный хри­сти­а­нин вхо­дит в тес­ней­шее еди­не­ние с Гос­по­дом. Бли­зость же Гос­по­да все­гда че­ло­ве­ку необ­хо­ди­ма. Да­ле­кий от Гос­по­да – несчаст­ный че­ло­век. Он ду­хов­но глух и слеп, он не зна­ет и не чув­ству­ет бла­го­дат­ной, бла­жен­ной жиз­ни. На­обо­рот, бли­зость ко Гос­по­ду яв­ля­ет­ся ис­точ­ни­ком вся­ко­го бла­жен­ства. Тес­ней­шее еди­не­ние с Гос­по­дом и да­ет нам Свя­тое Та­ин­ство При­ча­ще­ния. В этом Та­ин­стве мы ста­но­вим­ся еди­но с Гос­по­дом, Гос­подь вхо­дит в серд­ца на­ши и ве­че­ря­ет с на­ми, Гос­подь во­дво­ря­ет­ся в нас, мы ста­но­вим­ся Его те­лом. И до­стой­но при­ча­стив­ши­е­ся по­ис­ти­не чув­ству­ют это бла­жен­ство. На их ли­цах си­я­ет ра­дость, ду­ша пол­на ми­ра и ти­хо­го сча­стья, все неду­ги, ду­шев­ные и те­лес­ные, осла­бе­ва­ют, стра­сти умол­ка­ют, ду­хов­ное про­зре­ние ста­но­вит­ся яс­нее, серд­це люб­ве­обиль­нее, во­ля силь­нее в де­ла­нии добра. И все это от ощу­ще­ния при­сут­ствия в се­бе Гос­по­да…»[8]. Он за­кон­чил «свое по­уче­ние при­зы­вом со стра­хом, ве­рою и лю­бо­вию при­сту­пать ко свя­той Ча­ше, и при­сту­пать воз­мож­но ча­ще»[9].
О сво­их впе­чат­ле­ни­ях о мо­на­сты­ре, осо­бен­но от мо­на­стыр­ских служб, отец Онуф­рий пи­сал в од­ной из ста­тей, по­свя­щен­ной устав­но­му все­нощ­но­му бде­нию на па­мять пре­по­доб­но­го Сав­вы Освя­щен­но­го: «Ко­гда слы­ша­лось уми­ли­тель­ное пе­ние сти­хир “Сав­во бо­го­муд­ре” – ве­ли­че­ствен­ные гим­ны хва­ли­тель­ных псал­мов... неволь­но ду­ма­лось о всех тех, кто не вку­шал это­го “пи­ра ве­ры”. От юно­шей, вос­пи­тан­ни­ков пас­тыр­ско-мис­си­о­нер­ской се­ми­на­рии, мысль пе­ре­хо­ди­ла к тем юно­шам (и ду­хов­ным и свет­ским), ко­то­рые не ви­де­ли еще устав­но­го все­нощ­но­го бде­ния. Ду­ма­лось: ка­кие глу­бо­кие чув­ства вы­зва­ло бы это бде­ние в жи­вой юно­ше­ской ду­ше!.. При­сут­ство­вав­шие бо­го­моль­цы на­по­ми­на­ли о тех, кто не суть от дво­ра се­го (Ин.10:16), о тех, кто по без­раз­ли­чию про­хо­дит ми­мо хра­ма пра­во­слав­но­го, – о тех, кто со­зна­тель­но по гор­до­сти от­ре­ка­ет­ся от Церк­ви. Ду­ма­лось: как ча­сто в ре­ли­ги­оз­ных ис­ка­ни­ях эти без­раз­лич­ные и упор­ные ста­ра­ют­ся уто­лить свой ду­хов­ный го­лод “рож­ка­ми” (Лк.15:16) и не по­до­зре­ва­ют, что в огра­де Хри­сто­вой Церк­ви для них же уго­то­ван те­лец пи­то­мый... Бо­же! дай всем лю­дям воз­мож­ность вос­кли­цать в ре­ли­ги­оз­ном вос­тор­ге вме­сте с псал­мо­пев­цем: “Гос­по­ди, воз­лю­бих бла­го­ле­пие до­му Тво­е­го и ме­сто се­ле­ния сла­вы Тво­ея!” (Пс.25:8)»[10].
Мать иеро­мо­на­ха Онуф­рия жи­ла до 1915 го­да в Поль­ше у стар­ше­го сы­на Вла­ди­ми­ра. Ко­гда на­ча­лась вой­на и при­бли­зи­лись немец­кие вой­ска, Вла­ди­мир от­пра­вил мать вме­сте с сест­рой и ее детьми на под­во­де в Брест, от­ку­да они долж­ны бы­ли с дру­ги­ми бе­жен­ца­ми вы­ехать в глубь Рос­сии. При­е­хав в Брест, где ско­пи­лась мас­са бе­жен­цев, Ека­те­ри­на Оси­пов­на, ко­то­рой шел то­гда шесть­де­сят вто­рой год, по­те­ря­ла в тол­пе дочь и вну­ков. По­ла­гая, что они уже уеха­ли, она се­ла в по­езд, на­ив­но на­де­ясь, что дочь смо­жет ее разыс­кать. По­езд все даль­ше ухо­дил от гра­ни­цы. На стан­ци­ях учре­жден­ные вла­стя­ми лю­ди кор­ми­ли всех бе­жен­цев – бы­ла сы­та и Ека­те­ри­на Оси­пов­на. Но вот на­ко­нец по­езд при­был в Хер­сон, и по­сле­до­вал при­каз всем бе­жен­цам вы­са­дить­ся с тем, чтобы уже каж­дый устра­и­вал­ся как смо­жет.
Ека­те­ри­на Оси­пов­на ока­за­лась на ули­це в незна­ко­мом го­ро­де, без де­нег, без за­па­са одеж­ды. Про­бро­див це­лый день по го­ро­ду, она при­шла к на­бе­реж­ной ре­ки – го­лод­ная, про­дрог­шая, бес­по­мощ­ная. Серд­цем овла­де­ло от­ча­я­ние и, гля­дя на ре­ку, она ре­ши­ла уто­пить­ся. По­мо­лив­шись Бо­гу, она со­би­ра­лась бы­ло уже при­ве­сти на­ме­ре­ние в ис­пол­не­ние, но в этот мо­мент кто-то каш­ля­нул непо­да­ле­ку. Она огля­ну­лась и уви­де­ла, что на бе­ре­гу сто­ит кто-то в чер­ном, по­хо­жий на мо­на­ха. «Это мо­нах, – мельк­ну­ла у нее мысль, – и сын у ме­ня мо­нах. Мо­жет быть, он зна­ет его и зна­ет, где он». Она ста­ла звать его. Мо­нах спу­стил­ся к ре­ке и спро­сил, что ей нуж­но. Ека­те­ри­на Оси­пов­на ска­за­ла, что ищет сы­на, ко­то­рый учил­ся в ака­де­мии в Пе­тер­бур­ге. «Та­ко­го я не знаю», – от­ве­тил мо­нах и хо­тел уй­ти. «Ну, те­перь я утоп­люсь, – ска­за­ла ста­руш­ка. – У ме­ня ше­сте­ро де­тей, но я не знаю те­перь, где они, и я долж­на по­гиб­нуть».
Мо­нах сжа­лил­ся над несчаст­ной жен­щи­ной и по­вел ее в ар­хи­ерей­ский дом в на­деж­де, что епи­скоп мо­жет знать сы­на ста­руш­ки, как уче­но­го мо­на­ха. На зво­нок вы­шел ке­лей­ник, и мо­нах на­сто­ял, чтобы он до­ло­жил епи­ско­пу, что ста­руш­ка-бе­жен­ка ищет сво­е­го сы­на. Ке­лей­ник впу­стил ее в дом и по­шел до­ло­жить о про­си­тель­ни­це епи­ско­пу Про­ко­пию (Ти­то­ву)[b]. Вско­ре от­кры­лась бо­ко­вая дверь и вы­шел епи­скоп. Ста­руш­ка упа­ла пе­ред ним на ко­ле­ни.
«Он по­до­шел ко мне, – вспо­ми­на­ла она, – бла­го­сло­вил ме­ня и спро­сил: “Что вы хо­ти­те, ма­туш­ка?” Я от­ве­ти­ла: “Ищу сы­на”. – “А кто он та­кой?” – “Иеро­мо­нах Онуф­рий из Пе­тер­бур­га”. И слы­шу, он ра­дост­но спра­ши­ва­ет: “Га­га­люк?” Я, как услы­ша­ла фа­ми­лию сы­на, то от ра­до­сти по­те­ря­ла со­зна­ние. Епи­скоп при­вел ме­ня в чув­ство, уса­дил в крес­ло и ска­зал: “Он у ме­ня”. Я опять по­те­ря­ла со­зна­ние. Ко­гда я при­шла в се­бя, он ска­зал: “Вы успо­кой­тесь, он не здесь у ме­ня, а в де­вя­но­ста вер­стах от­сю­да, в Гри­го­рие-Би­зю­ко­вом мо­на­сты­ре. Вы от­дох­ни­те немно­го, вы­пей­те чаю, за­ку­си­те. За­ло­жат эки­паж, ко­то­рый и от­ве­зет вас к сы­ну”. Он вы­шел, и то­гда я по­ня­ла, что это епи­скоп. Я пер­вый раз в жиз­ни ви­де­ла епи­ско­па и по­ду­ма­ла: “Неуже­ли и сын мой бу­дет та­ким и ис­пол­нит­ся про­ро­че­ство мо­е­го ма­лень­ко­го Ан­то­ши, ко­то­рый ко­гда-то ска­зал мне, что бу­дет епи­ско­пом?” Через неко­то­рое вре­мя епи­скоп уса­дил ме­ня в ка­ре­ту, ту­да же сел ке­лей­ник, и ло­ша­ди по­мча­ли ме­ня к сы­ну. На сле­ду­ю­щий день в мо­на­стырь при­е­хал епи­скоп Про­ко­пий, со­вер­шил служ­бу и по окон­ча­нии ска­зал про­по­ведь о том, “как мать чу­дес­ным об­ра­зом на­шла сво­е­го сы­на”. Все быв­шие в церк­ви пла­ка­ли, и мне ка­за­лось, что бо­лее счаст­ли­во­го че­ло­ве­ка, чем я, нет ни­ко­го на све­те!»[11]
В пись­мах это­го пе­ри­о­да к бра­ту Ан­дрею иеро­мо­нах Онуф­рий пи­сал: «Хо­тя я стал и дур­ным мо­на­хом (не в гру­бом смыс­ле, а в ду­хов­ном: пло­хо мо­люсь, серд­це нечи­сто, гне­ва­юсь, ле­нюсь и про­чее то­му по­доб­ное), но как-то хо­чет­ся быть луч­шим... Де­ла мои ино­че­ские идут сред­ним пу­тем. Гос­подь ми­ло­вал, осо­бых по­тря­се­ний не чув­ствую. На­стро­е­ние спо­кой­ное. Ино­гда го­рюю, но ча­сто бы­ва­ют и ра­дост­ные ми­ну­ты. Жи­ву в ми­ре со сво­и­ми то­ва­ри­ща­ми – пре­по­да­ва­те­ля­ми-мо­на­ха­ми… Я со­стою пре­по­да­ва­те­лем и вос­пи­та­те­лем од­но­го клас­са. Уро­ки идут хо­ро­шо. Уче­ни­ки в об­щем хо­ро­шо от­но­сят­ся ко мне, а я – к ним»[12].
В 1917 го­ду про­изо­шла без­бож­ная ре­во­лю­ция, и вско­ре на­ча­лась граж­дан­ская вой­на. На Гри­го­рие-Би­зю­ков мо­на­стырь на­па­ла бан­да мах­нов­цев. Мо­на­стырь был раз­граб­лен, мно­гие мо­на­хи уби­ты. Та­кая же участь ожи­да­ла и остав­ших­ся в жи­вых, ес­ли бы не за­щи­та кре­стьян. Узнав о на­па­де­нии на мо­на­стырь мах­нов­цев, на вы­руч­ку мо­на­хам по­спе­ши­ли кре­стьяне со­сед­них де­ре­вень. От­бив у мах­нов­цев мо­на­хов, кре­стьяне увез­ли их в свои де­рев­ни. Иеро­мо­на­ха Онуф­рия от­вез­ли в го­род Бе­ри­слав, где, по прось­бе пра­во­слав­ных, епи­скоп Про­ко­пий на­зна­чил его на­сто­я­те­лем Успен­ской церк­ви.
Вес­ной 1921 го­да иеро­мо­нах Онуф­рий пи­сал бра­ту: «Мно­го бы­ло ра­бо­ты на пер­вой неде­ле Ве­ли­ко­го по­ста, при­том в церк­ви бы­ло хо­лод­но: я обес­си­лел и за­мерз. В ре­зуль­та­те ли­хо­рад­ка. Бо­ял­ся, что сып­ной тиф. Гос­подь по­ми­ло­вал ме­ня по чьим-то свя­тым мо­лит­вам. У ме­ня есть по­мощ­ник, то­же иеро­мо­нах. Он уже пе­ре­бо­лел сып­ным ти­фом, окреп и слу­жит, а я по­ка си­жу в до­ме: от­ды­хаю. Не прав­да ли, как Гос­подь хра­нит нас, ока­ян­ных... Уже вто­рой год тру­жусь, ра­бо­та эта мне по ду­ху. Луч­шей де­я­тель­но­сти, как пра­во­слав­но­го свя­щен­ни­ка и ар­хи­ерея, не знаю. Дал бы толь­ко Гос­подь сил... от­дать­ся все­це­ло на слу­же­ние Бо­гу и лю­дям… Каж­дый день непре­мен­но есть по­се­ти­те­ли, так что я ни на один день не мо­гу от­лу­чить­ся ку­да-ли­бо, хо­тя бы в свою род­ную оби­тель, ко­то­рая в во­сем­на­дца­ти вер­стах от Бе­ри­сла­ва. Бла­го­да­рю Бо­га, что дал мне воз­мож­ность слу­жить Ему и лю­дям. Жи­ву, не зная, ко­неч­но, что ждет ме­ня впе­ре­ди. Твер­до по­ло­жил­ся на во­лю Бо­жию. Толь­ко чув­ствую, что осла­бе­ва­ют мои физи­че­ские си­лы...
Как же по­жи­ва­ешь ты, ми­лый брат мой? Силь­ный ду­хом, доб­рый, от­зыв­чи­вый, тру­же­ник и, ко­неч­но, ве­ру­ю­щий в Бо­га, но, как боль­шин­ство ин­тел­ли­ген­ции, – мир­ско­го ду­ха! За­гля­ды­вай, го­луб­чик, ча­ще в цер­ковь. Обя­за­тель­но по­го­вей, ес­ли есть же­на при те­бе, то с ней, в Страст­ную сед­ми­цу. Об этом убе­ди­тель­но про­сит те­бя твой брат, свя­щен­ник, убеж­ден­ный хри­сти­а­нин. Жизнь моя пас­тыр­ская бо­лее ра­дост­на… чем уны­ла. С тех пор как я при­нял ино­че­ство и свя­щен­ство, с мо­их глаз спа­ла как бы ка­кая-то пе­ле­на и я стал в об­щем ра­до­стен, спо­ко­ен, всех люб­лю, кто бы они ни бы­ли. Это, ко­неч­но, не мои за­слу­ги, а ми­лость Гос­по­да, Ко­то­рый при­з­рел на ме­ня, низ­ко­род­но­го, за­стен­чи­во­го до бо­лез­нен­но­сти, омыл ме­ня ду­хов­но и об­ве­се­лил. Дай, Гос­по­ди, чтобы до кон­ца дней мо­их со­хра­нил ме­ня в ра­до­сти и по­кое...»[13]
В 1922 го­ду иеро­мо­нах Онуф­рий был на­зна­чен на­сто­я­те­лем Ни­коль­ской церк­ви в го­ро­де Кри­вой Рог Ека­те­ри­но­слав­ской гу­бер­нии[c] и воз­ве­ден в сан ар­хи­манд­ри­та.
За раз­ру­хой граж­дан­ской по­сле­до­ва­ла вско­ре раз­ру­ха цер­ков­ная. Ле­том 1922 го­да об­ра­зо­ва­лось дви­же­ние об­нов­лен­цев, ру­ко­во­ди­те­ли ко­то­ро­го пред­ла­га­ли ра­ди­каль­но ре­фор­ми­ро­вать Цер­ковь. В ав­гу­сте 1922 го­да со­сто­яв­ший­ся в Ки­е­ве Со­бор пра­во­слав­ных ар­хи­ере­ев из­брал ар­хи­манд­ри­та Онуф­рия кан­ди­да­том во епи­ско­па Хер­со­но-Одес­ской епар­хии.
Гла­ва об­нов­лен­че­ско­го рас­ко­ла мит­ро­по­лит Ев­до­ким (Ме­щер­ский) пред­при­нял все воз­мож­ные ме­ры, чтобы не до­пу­стить хи­ро­то­нии во епи­ско­па ар­хи­манд­ри­та Онуф­рия. В де­каб­ре 1922 го­да Ан­дрей Га­га­люк, разыс­ки­вая сво­е­го бра­та ар­хи­манд­ри­та, об­ра­тил­ся к «мит­ро­по­ли­ту» Ев­до­ки­му с прось­бой со­об­щить что-ни­будь об ар­хи­манд­ри­те Онуф­рии. Ев­до­ким был хо­ро­шо осве­дом­лен о про­ис­хо­дя­щем в пра­во­слав­ных при­хо­дах и неза­мед­ли­тель­но от­ве­тил, что ар­хи­манд­рит Онуф­рий на­хо­дит­ся в Кри­вом Ро­ге и ве­дет ак­тив­ную про­по­ведь про­тив об­нов­лен­че­ско­го дви­же­ния в Церк­ви. При этом Ев­до­ким до­ба­вил: «Ес­ли вы его брат, я вам со­ве­тую по­слать ему сей­час же, немед­лен­но, те­ле­грам­му с вы­зо­вом его в Моск­ву ко мне. Ес­ли он сми­рит­ся пе­ред на­ми и при­мкнет к на­ше­му дви­же­нию, мы воз­ве­дем его в сан епи­ско­па и да­дим ему лю­бую епар­хию. Вы долж­ны пре­ду­пре­дить его, что, ес­ли он не по­ко­рит­ся нам, его ждет тюрь­ма и ссыл­ка. По­спе­ши­те. Вре­мя не тер­пит».
Те­ле­грам­ма бы­ла по­сла­на, и по­сле­до­вал от­вет: «Ни­че­го об­ще­го с Ев­до­ки­мом иметь не же­лаю».
Спу­стя два го­да, ко­гда брат по­се­тил вла­ды­ку Онуф­рия в Харь­ко­ве и речь за­шла о по­се­ще­нии Ан­дре­ем «мит­ро­по­ли­та» Ев­до­ки­ма, вла­ды­ка, слег­ка по­жу­рив бра­та, ска­зал: «Ев­до­ким ме­ня звал по­то­му, что знал – ско­ро долж­на со­сто­ять­ся моя хи­ро­то­ния. Как ни ста­ра­лись об­нов­лен­цы по­ме­шать это­му, я усы­пил их бди­тель­ность и успел тай­но вы­ехать в Ки­ев, где и был воз­ве­ден в сан пра­во­слав­но­го епи­ско­па. Они страш­но обо­зли­лись и ре­ши­ли во что бы то ни ста­ло по­гу­бить ме­ня. Со­дер­жа­ние ме­ня в тюрь­мах и ссыл­ка – это де­ло их рук».
4 фев­ра­ля 1923 го­да эк­зарх Укра­и­ны мит­ро­по­лит Ми­ха­ил (Ер­ма­ков) и епи­скоп Уман­ский Ди­мит­рий (Вер­биц­кий) хи­ро­то­ни­са­ли при­быв­ше­го в Ки­ев ар­хи­манд­ри­та Онуф­рия во епи­ско­па Ели­са­вет­град­ско­го, ви­ка­рия Одес­ской епар­хии.
Мит­ро­по­лит Ми­ха­ил уве­до­мил но­во­хи­ро­то­ни­сан­но­го ар­хи­ерея, что ка­но­ни­че­ски он под­чи­ня­ет­ся ему и епи­ско­пу Ни­ко­ла­ев­ско­му Про­ко­пию (Ти­то­ву), на­зна­чен­но­му управ­ля­ю­щим Хер­со­но-Одес­ской епар­хи­ей. По­сле хи­ро­то­нии епи­скоп Онуф­рий сра­зу же уехал в Ели­са­вет­град, а на сле­ду­ю­щий день мит­ро­по­лит Ми­ха­ил был аре­сто­ван и со­слан.
6 фев­ра­ля 1923 го­да епи­скоп Онуф­рий при­был в Ели­са­вет­град и при гро­мад­ном сте­че­нии мо­ля­щих­ся со­вер­шил в Успен­ском со­бо­ре свою первую ар­хи­ерей­скую служ­бу. Через несколь­ко дней по­сле это­го к вла­ды­ке при­шел упол­но­мо­чен­ный об­нов­лен­че­ско­го ВЦУ Тро­фим Ми­хай­лов и спро­сил его, ка­кой он при­дер­жи­ва­ет­ся цер­ков­ной ори­ен­та­ции. Епи­скоп Онуф­рий от­ве­тил ре­ши­тель­но и пря­мо: «Я не при­знаю́ и ни­ко­гда не приз­на́ю ВЦУ и его “ар­хи­ере­ев” и “иере­ев” и под­чи­ня­юсь лишь непо­сред­ствен­ным ка­но­ни­че­ским на­чаль­ни­кам: мит­ро­по­ли­ту Ми­ха­и­лу и епи­ско­пу Про­ко­пию».
На сле­ду­ю­щий день по­сле ви­зи­та упол­но­мо­чен­но­го об­нов­лен­цев епи­скоп Онуф­рий был аре­сто­ван и за­клю­чен в тюрь­му – сна­ча­ла Ели­са­вет­гра­да, а по­том Одес­сы. Его об­ви­ни­ли в том, что он, при­е­хав, не за­ре­ги­стри­ро­вал­ся у вла­стей как епи­скоп и воз­гла­вил неза­ре­ги­стри­ро­ван­ное мест­ное цер­ков­ное управ­ле­ние, от­но­ся­ще­е­ся к пат­ри­ар­шей Церк­ви, а так­же в том, что он не под­дер­жал об­нов­лен­цев, ко­то­рые бы­ли за­ре­ги­стри­ро­ва­ны как един­ствен­ные при­знан­ные граж­дан­ски­ми вла­стя­ми пред­ста­ви­те­ли Церк­ви. Кро­ме то­го, вла­сти по­пы­та­лись об­ви­нить епи­ско­па Онуф­рия в шпи­о­на­же на том ос­но­ва­нии, что епи­скоп при­шед­ше­го его аре­сто­вать со­труд­ни­ка ОГПУ с ин­те­ре­сом рас­спра­ши­вал об ор­га­ни­за­ции, в ко­то­рой тот слу­жит.
Вспо­ми­ная впо­след­ствии свои ски­та­ния по тюрь­мам, вла­ды­ка пи­сал: «Немно­го про­жи­то, но мно­го пе­ре­жи­то. Все­го лишь два го­да я епи­скоп, но... из этих двух лет я про­вел шесть ме­ся­цев в узах... в тем­ни­цах... Ели­са­вет­гра­да, Одес­сы, Кри­во­го Ро­га, Ека­те­ри­но­сла­ва и, на­ко­нец, Харь­ко­ва. Ме­ня во­ди­ли под кон­во­ем пеш­ком по ули­цам мно­го раз, ез­дил я и в этап­ном ва­гоне по­ез­да за ре­шет­ка­ми. Си­дел я сре­ди во­ров и убийц... Я вспо­ми­нал свои гре­хи воль­ные и неволь­ные и ра­до­вал­ся, что Гос­подь дал мне пить ча­шу стра­да­ний за мои со­гре­ше­ния...
В Ве­ли­кий пост со­уз­ни­ки по­же­ла­ли ис­по­ве­дать­ся и при­ча­стить­ся Хри­сто­вых Та­ин. Тю­рем­ное на­чаль­ство раз­ре­ши­ло, и по­еха­ли к епи­ско­пу, про­жи­вав­ше­му в го­ро­де Одес­се, за свя­щен­ни­ком. Но ока­за­лось, что и епи­скоп и свя­щен­ник бы­ли непра­во­слав­ные... За­клю­чен­ные не за­хо­те­ли ис­по­ве­до­вать­ся у об­нов­лен­цев-рас­коль­ни­ков. А сре­ди за­клю­чен­ных был пра­во­слав­ный свя­щен­ник – отец Петр. Его мы и упро­си­ли, и он ис­по­ве­до­вал аре­стан­тов, а за­тем слу­жил ли­тур­гию и при­ча­щал.
Свы­ше пя­ти­сот аре­стан­тов нас бы­ло, ко­то­рые мо­ли­лись, ис­по­ве­до­ва­лись и при­ча­ща­лись Хри­сто­вых Та­ин. Со­ста­вил­ся неболь­шой хор из за­клю­чен­ных. А Сим­вол Ве­ры и мо­лит­ву Гос­под­ню пе­ли все мо­ля­щи­е­ся... Мно­гие из аре­стан­тов не го­ве­ли по несколь­ку лет, а те­перь по­го­ве­ли. И за­ме­ча­тель­ное де­ло – во всем об­шир­ном го­ро­де Одес­се бы­ла ли то­гда пра­во­слав­ная цер­ковь, а у нас в тюрь­ме со­вер­ша­лось пра­во­слав­ное бо­го­слу­же­ние.
В дру­гой тюрь­ме (Кри­вой Рог) со мной си­дел мо­ло­дой еще че­ло­век с бо­го­слов­ским об­ра­зо­ва­ни­ем, мно­го мы с ним бе­се­до­ва­ли. Ко­гда его осво­бо­ди­ли, он пи­сал мне, что пре­бы­ва­ние его со мной в узах бы­ло од­ним из луч­ших мо­мен­тов в его жиз­ни. И я то­же с лю­бо­вью вспо­ми­наю тя­же­сти тем­нич­ной жиз­ни. Ко­неч­но, это по­то­му, что Гос­подь, уте­ша­ю­щий серд­ца Сво­их ра­бов, был со мною, мно­го­греш­ным.
Меж­ду про­чим, ко­гда я си­дел в узах, один до­воль­но об­ра­зо­ван­ный че­ло­век го­во­рил мне:
– Вот вы здесь си­ди­те, при труд­но­стях тем­нич­ной жиз­ни вы по­кой­ны; вам при­сы­ла­ют по­мощь доб­рые лю­ди, при этом со­зна­ние го­во­рит вам, что вы сде­ла­ли всё, что нуж­но. А мне ка­жет­ся, – про­дол­жал он, – что вы по­сту­пи­ли непра­виль­но. На ко­го вы оста­ви­ли или бро­си­ли да­же свою паст­ву, не луч­ше ли бы­ло бы вам как-ни­будь пой­ти на ком­про­мисс, при­знать ВЦУ, а то ведь ва­шу паст­ву бу­дут рас­хи­щать вол­ки хищ­ные!
Я по­ду­мал и от­ве­тил ему:
– Ви­ди­те ли, ес­ли бы я от­рек­ся от Свя­тей­ше­го Пат­ри­ар­ха и сво­ей цер­ков­ной за­кон­ной вла­сти, а при­знал бы рас­коль­ни­чье са­мо­чин­ное и без­бла­го­дат­ное ВЦУ, я пе­ре­стал бы быть епи­ско­пом пра­во­слав­ным. И свою паст­ву, ко­то­рая до­ве­ри­лась мне, я об­ма­ны­вал бы то­гда, пе­ре­став быть свя­ти­те­лем. А те­перь, с Бо­жьей по­мо­щью, я со­хра­нил чи­сто­ту пра­во­сла­вия, остав­шись пра­во­слав­ным епи­ско­пом»[14].
15 мая 1923 го­да епи­скоп Онуф­рий был осво­бож­ден из тюрь­мы в Одес­се, но с него бы­ла взя­та под­пис­ка, что он вы­едет за пре­де­лы Одес­ской об­ла­сти. В до­кла­де Пат­ри­ар­ху Ти­хо­ну епи­скоп Онуф­рий пи­сал об этом пе­ри­о­де сво­е­го цер­ков­но­го слу­же­ния: «Я из­брал ме­стом жи­тель­ства го­род Кри­вой Рог, где был на­сто­я­те­лем глав­ной церк­ви – Ни­ко­ла­ев­ской – в сане ар­хи­манд­ри­та до на­зна­че­ния ме­ня епи­ско­пом Ели­са­вет­град­ским. По­ло­же­ние го­ро­да Кри­во­го Ро­га – осо­бое. Он – в граж­дан­ском от­но­ше­нии при­над­ле­жит к Ека­те­ри­но­слав­ской гу­бер­нии, но в цер­ков­ном – к Хер­со­но-Одес­ской епар­хии, имен­но Ни­ко­ла­ев­ско­му ви­ка­ри­ат­ству. В го­ро­де Кри­вом Ро­ге я, по­сле за­клю­че­ния одес­ско­го, несколь­ко вре­ме­ни от­ды­хал, но вско­ре же на­чал борь­бу с ВЦУ. В на­ча­ле июня я по­слал воз­зва­ние к пра­во­слав­но­му ду­хо­вен­ству и ми­ря­нам сво­ей Ели­са­вет­град­ской епар­хии, ко­ей я счи­тал се­бя по пра­ву епи­ско­пом; в воз­зва­нии я при­зы­вал их ни в ко­ем слу­чае не при­зна­вать так на­зы­ва­е­мое ВЦУ и его “ар­хи­ере­ев” и “иере­ев”, ибо все они со сво­им ВЦУ ушли из Церк­ви и яв­ля­ют­ся непра­во­слав­ным об­ще­ством. Убо­гое мое по­сла­ние по­лу­че­но бы­ло и вне мо­ей епи­ско­пии и, по слу­хам, име­ло зна­че­ние. Но несрав­нен­но бод­рее по­чув­ство­ва­ли се­бя пра­во­слав­ные всей епар­хии по­сле осво­бож­де­ния Ва­ше­го Свя­тей­ше­ства. Во мно­гих ме­стах Ели­са­вет­град­ско­го ви­ка­ри­ат­ства (в ко­ем и все вре­мя бы­ли пра­во­слав­ные пас­ты­ри и при­хо­ды) на­ча­лись об­ра­ще­ния к Церк­ви. Хер­сон­ское Ни­ко­ла­ев­ское ви­ка­ри­ат­ство по­чти все оста­лось пра­во­слав­ное. На­про­тив, Одес­са и окру­жа­ю­щие ее уез­ды – бы­ли сплошь непра­во­слав­ны­ми. Но в по­след­нее вре­мя в Одес­се на­чи­на­ет­ся энер­гич­ная ду­хов­ная борь­ба с ВЦУ. Во гла­ве сто­ит из­вест­ный пас­тырь-мо­лит­вен­ник про­то­и­е­рей Иона Ата­ман­ский; по све­де­ни­ям (пись­мо мне от от­ца Ио­ны), уже 22 свя­щен­ни­ка в Одес­се сбро­си­ли иго ВЦУ и при­ня­ли иго Хри­сто­во. Бу­дут хло­по­тать о том, чтобы Свя­тей­ший Пат­ри­арх на­зна­чил им для ду­хов­но­го окорм­ле­ния пра­во­слав­но­го епи­ско­па. Я по­слал ду­хо­вен­ству го­ро­да Одес­сы, со­глас­но прось­бе неко­то­рых ве­ру­ю­щих, свое об­ра­ще­ние, где при­зы­ваю по­сле­до­вать при­ме­ру от­ца Ио­ны и 22 его со­участ­ни­ков – и все­му ду­хо­вен­ству го­ро­да Одес­сы.
Прео­свя­щен­ный епи­скоп Про­ко­пий по­ка еще не на сво­бо­де. Поз­во­ляю се­бе ду­мать, что ес­ли бы вла­ды­ку Про­ко­пия осво­бо­ди­ли и он по пра­ву стал бы управ­ля­ю­щим всей Хер­со­но-Одес­ской епар­хии, то пра­во­слав­ное де­ло весь­ма вы­иг­ра­ло бы. Ес­ли бы да­же мне, убо­го­му, раз­ре­ши­ли жить в го­ро­де Ели­са­вет­гра­де, то де­ло Церк­ви то­же несколь­ко бы­ло бы луч­ше. Оче­вид­но, это учи­ты­ва­ют и пред­ста­ви­те­ли ВЦУ. Но на­деж­да на осво­бож­де­ние вла­ды­ки Про­ко­пия и мое воз­вра­ще­ние в Ели­са­вет­град все же есть, и о сем усерд­но хло­по­чут пра­во­слав­ные. В на­сто­я­щее вре­мя, жи­вя в го­ро­де Кри­вом Ро­ге, я тру­жусь над объ­еди­не­ни­ем все­го Кри­во­рож­ско­го окру­га в од­но пра­во­слав­ное ви­ка­ри­ат­ство...»[15]
Слу­же­ние епи­ско­па Онуф­рия в Кри­вом Ро­ге ста­ло тор­же­ством пра­во­сла­вия. Его бо­го­слу­же­ния со­би­ра­ли мо­ля­щих­ся всех воз­рас­тов – от глу­бо­ких ста­ри­ков до под­рост­ков. Храм все­гда был по­лон мо­ля­щи­ми­ся. Мно­гие при­ез­жа­ли из со­сед­них де­ре­вень и про­ста­и­ва­ли дол­гие мо­на­стыр­ские служ­бы. Мо­ло­дежь во вре­мя слу­же­ния епи­ско­па в го­ро­де за­бы­ва­ла все раз­вле­че­ния, и мно­гих эта при­вер­жен­ность к церк­ви огра­ди­ла впо­след­ствии от раз­вра­ща­ю­щей про­по­ве­ди без­бо­жия.
16 ок­тяб­ря 1923 го­да епи­скоп был аре­сто­ван. По­во­дом для аре­ста по­слу­жи­ло по­сла­ние епи­ско­па Онуф­рия к пастве, в ко­то­ром он предо­сте­ре­гал ве­ру­ю­щих от об­ра­ще­ния к жи­во­цер­ков­ни­кам. Это по­сла­ние бы­ло рас­це­не­но как ан­ти­со­вет­ское, и епи­скоп был от­прав­лен сна­ча­ла в кри­во­рож­скую, а за­тем в ели­са­вет­град­скую тюрь­му.
Ко­гда весть об от­прав­ке епи­ско­па из кри­во­рож­ской тюрь­мы в ели­са­вет­град­скую до­шла до ве­ру­ю­щих, на­род бро­сил­ся на стан­цию. Од­на­ко на пер­рон ни­ко­го не пу­сти­ли. Лю­ди об­сту­пи­ли же­лез­но­до­рож­ную на­сыпь и вста­ли вдоль пу­тей, по ко­то­рым дол­жен был прой­ти по­езд. Со­став мед­лен­но ото­шел от пер­ро­на, вла­ды­ка сто­ял у ок­на с ре­шет­кой и бла­го­слов­лял свою паст­ву. Гром­кий плач про­во­жав­ших слил­ся в еди­ный вопль, ко­то­рый зву­чал до тех пор, по­ка по­езд не скрыл­ся с глаз.
Из Ели­са­вет­гра­да епи­скоп был пе­ре­ве­зен в харь­ков­скую тюрь­му, где он про­был три ме­ся­ца. 16 ян­ва­ря 1924 го­да вла­сти осво­бо­ди­ли епи­ско­па из тюрь­мы, взяв с него под­пис­ку о невы­ез­де из го­ро­да Харь­ко­ва.
Вый­дя из за­клю­че­ния, епи­скоп Онуф­рий сра­зу же об­ра­тил­ся с по­сла­ни­ем к хер­со­но-одес­ской пастве; он про­из­нес во вре­мя сво­их ча­стых бо­го­слу­же­ний мно­же­ство про­по­ве­дей, разо­слал пись­ма, объ­яс­ня­ю­щие суть совре­мен­но­го цер­ков­но­го по­ло­же­ния в свя­зи с об­нов­лен­че­ским и дру­ги­ми рас­ко­ла­ми. В Харь­ко­ве жи­ли в то вре­мя на по­ло­же­нии ссыль­ных семь ар­хи­ере­ев, и хо­тя ни по воз­рас­ту, ни по хи­ро­то­нии епи­скоп Онуф­рий не был стар­шим, од­на­ко он был при­знан за та­ко­во­го все­ми епи­ско­па­ми.
Вре­мя бы­ло тя­же­лое; кро­ме от­кры­тых го­не­ний бы­ло еще и мно­же­ство со­блаз­нов. Од­но­му из сво­их дру­зей епи­скоп пи­сал: «Раз­ве толь­ко в хра­ме мы долж­ны го­во­рить о Бо­ге, о Бо­же­ствен­ном уче­нии? Не толь­ко в хра­ме, а и на вся­ком ме­сте, где при­дет­ся, где есть ду­ши неве­ру­ю­щих, не зна­ю­щих Бо­га или со­мне­ва­ю­щих­ся. Да­же ес­ли не мо­жет ве­ру­ю­щий до­ка­зать сво­ей ис­тин­но­сти и опро­верг­нуть ре­чи неве­ру­ю­щих, пусть он ска­жет яс­но и опре­де­лен­но хри­сти­ан­ское уче­ние. И это уже бу­дет по­бе­да... Вся­кое необ­ли­чен­ное сло­во лжи при­но­сит свой плод, а раз­об­ла­чен­ное, оно те­ря­ет свою си­лу... Ты, до­ро­гой друг, с тре­во­гой спра­ши­ва­ешь ме­ня: что бу­дет с на­шей Цер­ко­вью Пра­во­слав­ной лет через трид­цать, ко­гда те ве­ру­ю­щие, ко­их те­перь нема­ло, умрут, а их сме­нит ны­неш­нее по­ко­ле­ние злых и злоб­ных вра­гов Церк­ви Бо­жи­ей? Ведь то­гда они пой­дут от­кры­тым по­хо­дом на Цер­ковь Бо­жию. А что же мы им про­ти­во­по­ста­вим? – Нуж­но ска­зать те­бе, до­ро­гой друг, что на­ря­ду с вра­га­ми Церк­ви Бо­жи­ей рас­тут, несо­мнен­но, и дру­зья ее; пусть бу­дет их немно­го, но они силь­ны сво­ей ис­ти­ной. Под гра­дом на­сме­шек и при­тес­не­ний они за­ка­ля­ют свою ве­ру в Бо­га и пре­дан­ность Церк­ви Бо­жи­ей, они вста­нут на за­щи­ту ве­ры и Церк­ви Пра­во­слав­ной…
Мо­жет про­лить­ся кровь ве­ру­ю­щих. Пусть она бу­дет се­ме­нем, как в пер­вые ве­ка хри­сти­ан­ства, – се­ме­нем, из ко­то­ро­го вы­рас­тет еще креп­кая дру­жи­на хри­сти­ан­ская. Для Церк­ви Хри­сто­вой не но­вость го­не­ния и кровь. Все это бы­ло. И все это ве­ло не к уни­что­же­нию Церк­ви Пра­во­слав­ной, а к ее про­слав­ле­нию и рас­про­стра­не­нию. При­том не за­бы­вай, до­ро­гой друг, что свя­тые при­ме­ры все­гда зо­вут к под­ра­жа­нию. Ко­гда неве­ру­ю­щие го­ни­те­ли уви­дят непо­ко­ле­би­мую стой­кость пра­во­слав­ных хри­сти­ан, за­пе­чат­лен­ную кро­вию, то­гда неко­то­рые из них, спо­соб­ные к вос­при­я­тию ис­ти­ны Бо­жи­ей, несо­мнен­но, ста­нут в ря­ды ис­по­вед­ни­ков Хри­сто­вых, как то бы­ло с древни­ми языч­ни­ка­ми, ко­то­рые, ви­дя ве­ру хри­сти­ан, са­ми ста­но­ви­лись из му­чи­те­лей по­сле­до­ва­те­ля­ми Хри­сто­вы­ми. И мно­го, мно­го мо­жет стать но­вых дру­зей Хри­сто­вых из раз­ных стран и на­ро­дов, ко­то­рые за­ме­нят из­мен­ни­ков ве­ры, по сло­ву Са­мо­го Спа­си­те­ля: “Го­во­рю же вам, что мно­гие при­дут с во­сто­ка и за­па­да и воз­ля­гут с Ав­ра­амом, Иса­а­ком и Иа­ко­вом в Цар­стве Небес­ном, а сы­ны цар­ства из­вер­же­ны бу­дут во тьму внеш­нюю: там бу­дет плач и скре­жет зу­бов” (Мф.8:11-12).
Не уны­вай же, до­ро­гой друг, а будь преж­де все­го сам ве­рен, да­же до смер­ти, Церк­ви Бо­жи­ей Пра­во­слав­ной и усерд­но мо­лись Гос­по­ду, да из­ве­дет де­ла­те­лей на жат­ву Свою, по­то­му что жат­вы мно­го, а де­ла­те­лей ма­ло (Мф.9:37)»[16].
Де­я­тель­ная за­щи­та епи­ско­пом пра­во­сла­вия, об­ли­че­ние об­нов­лен­че­ства и дру­гих рас­ко­лов, в част­но­сти за­пад­ных ере­сей, по­ро­ди­ли сре­ди харь­ков­ской ин­тел­ли­ген­ции сму­ще­ние и недо­уме­ние. Столь энер­гич­ная за­щи­та ка­за­лась ей про­ти­во­ре­ча­щей прин­ци­пам ли­бе­ра­лиз­ма и сво­бо­до­мыс­лия, ко­то­рые мно­гим бы­ли до­ро­же и са­мой ис­ти­ны. Ин­тел­ли­ген­ция все­гда же­ла­ла быть су­дьей и ора­ку­лом мыс­ли, хо­те­ла сто­ять над про­ти­во­ре­чи­я­ми и спо­ра­ми, что про­ис­хо­ди­ло от от­сут­ствия у нее са­мой опре­де­лен­ных взгля­дов и убеж­де­ний и пре­не­бре­же­ния к жиз­нен­но­му опы­ту. Пред­ста­ви­те­ли ин­тел­ли­ген­ции пи­са­ли вла­ды­ке, что не мо­гут по­нять, от­че­го он так энер­гич­но за­щи­ща­ет толь­ко ти­хо­нов­скую Цер­ковь, то­гда как они меж­ду об­нов­лен­ца­ми, ти­хо­нов­ца­ми и дру­ги­ми не ви­дят ни­ка­кой раз­ни­цы.
Епи­скоп Онуф­рий, от­ве­чая на их недо­уме­ния, пи­сал: «...ни­ка­кой ти­хо­нов­ской или об­нов­лен­че­ской Церк­ви нет. Пат­ри­арх Ти­хон ни­ка­кой Церк­ви не ос­но­вы­вал и от Церк­ви Бо­жи­ей не от­де­лял­ся. Ти­хо­нов­ская Цер­ковь это и есть ис­тин­ная Цер­ковь Бо­жия, это Рус­ская По­мест­ная Пра­во­слав­ная Цер­ковь Хри­сто­ва, на­хо­дя­ща­я­ся в непре­рыв­ном мо­лит­вен­но-ка­но­ни­че­ском един­стве со всею Все­лен­скою Пра­во­слав­ною Цер­ко­вью. Рус­ская По­мест­ная Цер­ковь Пра­во­слав­ная свое те­пе­реш­нее на­зва­ние “ти­хо­нов­ская” по­лу­чи­ла от вра­гов Церк­ви Бо­жи­ей, об­нов­лен­че­ских рас­коль­ни­ков, ко­то­рые бро­си­ли эту “клич­ку” на Свя­тую Цер­ковь для то­го, чтобы пред­ста­вить ее про­сто­душ­ным как ка­кую-то сек­ту: это, мол, ти­хо­нов­щи­на. Я во­все не на­ста­и­вал на том, чтобы ме­ня, епи­ско­па Пра­во­слав­ной Церк­ви Бо­жи­ей, на­зва­ли ти­хо­нов­цем, но в то же вре­мя, я и не от­ре­ка­юсь от се­го на­зва­ния, при­ни­маю его как услов­ное.
Ес­ли ко мне по­дой­дет ве­ру­ю­щий и спро­сит: “Вы ти­хо­нов­ский епи­скоп?” – я не бу­ду воз­ра­жать, ибо по­ни­маю, что для это­го ве­ру­ю­ще­го “ти­хо­но­вец” и “пра­во­слав­ный” – по­ня­тия си­но­ни­ми­че­ские, что со­вер­шен­но вер­но. Ти­хо­но­вец – это услов­ное на­име­но­ва­ние пра­во­слав­но­го хри­сти­а­ни­на: это не клич­ка, как хо­тят се­го об­нов­лен­цы и их дру­зья, а внеш­ний при­знак пра­во­сла­вия в на­ши смут­ные дни цер­ков­ные... Вот по­че­му я и го­во­рю вам: ес­ли вы не ти­хо­нов­цы, то и не пра­во­слав­ные, вы вне Церк­ви Бо­жи­ей, ибо в пре­де­лах СССР Пра­во­слав­ная По­мест­ная Рус­ская Цер­ковь имен­но та, ко­то­рую услов­но име­ну­ют “ти­хо­нов­ской”, и толь­ко она.
Мы сви­де­тель­ству­ем, что не по­ры­ва­ем с Цер­ко­вью Бо­жи­ею и не при­зна­ем ни­ка­кой ере­си. Не на се­бя упо­ва­ем, но, бу­дучи греш­ны­ми, на­де­ем­ся на мо­лит­вы о нас всей Церк­ви Бо­жи­ей и несем скор­би и тру­ды зем­ные, ве­ря, что Ми­ло­серд­ный Гос­подь, ко­гда явит­ся во вто­рой раз в неиз­ре­чен­ной сла­ве Сво­ей, то воз­даст неувя­да­е­мый ве­нец сла­вы нам и всем, воз­лю­бив­шим яв­ле­ние Его. Это­го вен­ца сла­вы в жиз­ни за­гроб­ной от всей ду­ши и со всей ис­крен­но­стью мо­лю от Гос­по­да и всем вам, до­ро­гие дру­зья мои, по­чтив­шие ме­ня, убо­го­го, сво­им пись­мом. Но епи­скоп­ский долг по­буж­да­ет опять го­во­рить вам, что ес­ли не бу­де­те при­над­ле­жать к той Церк­ви, ка­ко­вая име­ну­ет­ся ти­хо­нов­ской и ко­то­рая един­ствен­но есть ис­тин­ная Цер­ковь Бо­жия как По­мест­ная Рус­ская Пра­во­слав­ная Цер­ковь, то вы ока­же­тесь вне Бо­же­ствен­но­го чер­то­га»[17].
Го­не­ния от вла­стей, злоб­ные на­пад­ки лу­ка­вых об­нов­лен­цев, ма­ло­ду­шие со­бра­тий – злое об­сто­я­ние бы­ло ото­всю­ду. Вра­ги и в са­мих хра­мах утес­ня­ли пра­во­слав­ных. Епи­скоп вспо­ми­нал об этом пе­ри­о­де сво­е­го слу­же­ния в Харь­ко­ве: «В неболь­шом хра­ме слу­жи­ло нас семь епи­ско­пов и око­ло два­дца­ти пя­ти кли­ри­ков; храм был один. Са­мое глав­ное не в том бы­ло, что храм ма­лень­кий, а пра­во­слав­ные стек­лись со все­го боль­шо­го го­ро­да и неред­ко па­да­ли в об­мо­рок от ду­хо­ты, а в том бы­ло го­ре всех пра­во­слав­ных, что воз­му­ти­тель­но наг­ло вел се­бя са­мо­зван­ный, не из­бран­ный ве­ру­ю­щи­ми и епи­ско­пом гра­да цер­ков­ный ста­ро­ста это­го хра­ма. Сна­ча­ла он был уни­зи­тель­но льстив, преж­де чем стал ста­ро­стою, а по­том стал ве­сти се­бя вы­зы­ва­ю­ще: гру­бил епи­ско­пам, не под­хо­дил де­мон­стра­тив­но под бла­го­сло­ве­ние к ним... А что де­лал он с бед­ным ду­хо­вен­ством – свя­щен­ни­ка­ми и диа­ко­на­ми! – он ед­ва да­вал им ру­ку, гру­бил и по­кри­ки­вал на них, хо­тя свя­щен­ни­ки иные бы­ли по­жи­лые стар­цы и с выс­шим об­ра­зо­ва­ни­ем, а он – по­лу­гра­мот­ный. Мы всё тер­пе­ли, да­же уни­же­ния, лишь бы не остать­ся без хра­ма. Ко­неч­но, со­ве­стью сво­ею не кри­ви­ли и не шли ни на ка­кие ком­про­мис­сы, хо­тя бы и ра­ди хра­ма, пом­ня твер­до, что ес­ли мы из­ме­ним чи­сто­те пра­во­сла­вия, то и са­мый храм пе­ре­станет быть пра­во­слав­ным»[18].
9 де­каб­ря 1925 го­да был аре­сто­ван пат­ри­ар­ший Ме­сто­блю­сти­тель мит­ро­по­лит Петр (По­лян­ский)[d]. В де­каб­ре то­го же го­да вла­стям уда­лось ор­га­ни­зо­вать в до­пол­не­ние к об­нов­лен­че­ско­му но­вый цер­ков­ный рас­кол, по­лу­чив­ший на­зва­ние гри­го­ри­ан­ско­го.
Вес­ной 1926 го­да мит­ро­по­лит Ага­фан­гел (Пре­об­ра­жен­ский)[e] сде­лал за­яв­ле­ние о за­ня­тии им по­ста пат­ри­ар­ше­го Ме­сто­блю­сти­те­ля, и тем са­мым со­зда­лась угро­за но­во­го цер­ков­но­го рас­ко­ла.
Для епи­ско­па Онуф­рия бы­ла оче­вид­на раз­ру­ши­тель­ность это­го пред­при­я­тия, и он вы­сту­пил с про­те­стом про­тив за­ня­тия мит­ро­по­ли­том Ага­фан­ге­лом по­ста Ме­сто­блю­сти­те­ля.
Вла­сти тут же от­ре­а­ги­ро­ва­ли на цер­ков­ную по­зи­цию епи­ско­па и, по ини­ци­а­ти­ве 6-го от­де­ле­ния СО ОГПУ во гла­ве с Туч­ко­вым, 12 ок­тяб­ря 1926 го­да Харь­ков­ское ОГПУ аре­сто­ва­ло вла­ды­ку.
От­ве­чая на во­про­сы сле­до­ва­те­ля, епи­скоп Онуф­рий ска­зал:
– До мо­е­го аре­ста в Харь­ко­ве про­жи­ва­ли: епи­скоп Харь­ков­ский Кон­стан­тин Дья­ков, ар­хи­епи­скоп Бо­рис Ши­пу­лин, епи­скоп Ма­ка­рий Кар­ма­зин[f], епи­скоп Сте­фан Адри­а­шен­ко, епи­скоп Па­вел Кра­ти­ров, епи­скоп Ан­то­ний Пан­ке­ев, епи­скоп Фе­о­до­сий Ва­щин­ский; все епи­ско­пы, кро­ме епи­ско­пов Кон­стан­ти­на и Пав­ла, очу­ти­лись в го­ро­де Харь­ко­ве вслед­ствие их вы­зо­ва в го­род Харь­ков вла­стя­ми; в част­но­сти, я был вы­зван в го­род Харь­ков в на­ча­ле 1924 го­да, где и был обя­зан под­пис­кой о невы­ез­де.
Сле­до­ва­тель спро­сил:
– Граж­да­нин Га­га­люк, ска­жи­те, кто был ини­ци­а­то­ром со­став­ле­ния пись­ма к мит­ро­по­ли­ту Ага­фан­ге­лу, со­дер­жа­ние это­го пись­ма, ка­кие це­ли вы пре­сле­до­ва­ли этим пись­мом? Не был ли ва­ми так­же под­нят во­прос о фор­ме управ­ле­ния Рус­ской Цер­ко­вью – пат­ри­ар­ше­стве или кол­ле­ги­аль­ной фор­ме? В част­но­сти, вы, ка­кую фор­му счи­та­е­те бо­лее при­ем­ле­мой в Рос­сии – пат­ри­ар­ше­ство или кол­ле­ги­аль­ную фор­му?
Вла­ды­ка от­ве­тил:
– Из го­ро­да Пер­ми поч­тою бы­ло при­сла­но от мит­ро­по­ли­та Ага­фан­ге­ла об­ра­ще­ние на имя неко­то­рых Харь­ков­ских епи­ско­пов – ар­хи­епи­ско­па Бо­ри­са, епи­ско­па Кон­стан­ти­на и на мое имя. Мит­ро­по­лит Ага­фан­гел при­зы­вал нас и всех пра­во­слав­ных епи­ско­пов, и ду­хо­вен­ство, и ве­ру­ю­щих при­знать его, мит­ро­по­ли­та Ага­фан­ге­ла, пат­ри­ар­шим Ме­сто­блю­сти­те­лем. Из вза­им­ной бе­се­ды друг с дру­гом мы, епи­ско­пы Харь­ков­ские, твер­до ре­ши­ли при­зна­вать пат­ри­ар­шим Ме­сто­блю­сти­те­лем лишь мит­ро­по­ли­та Пет­ра; вы­ступ­ле­ние мит­ро­по­ли­та Ага­фан­ге­ла мы при­зна­ли весь­ма вред­ным для Церк­ви Пра­во­слав­ной – рас­ко­лом, о чем и на­пи­са­ли ему в фор­ме брат­ско­го, дру­же­ско­го пись­ма, про­ся его не устра­и­вать цер­ков­ной сму­ты. Мы так­же на­пи­са­ли мит­ро­по­ли­ту Ага­фан­ге­лу, что ка­но­ни­че­ской фор­мой управ­ле­ния в на­шей Пра­во­слав­ной Рус­ской Церк­ви яв­ля­ет­ся пат­ри­ар­ше­ство или во­об­ще еди­но­лич­ное управ­ле­ние, со­глас­но 34‑му апо­столь­ско­му пра­ви­лу, а кол­ле­ги­аль­ная фор­ма прав­ле­ния в Церк­ви не мо­жет быть при­зна­на на­ми, как нека­но­ни­че­ская.
Епи­скоп Онуф­рий был до­став­лен из Харь­ко­ва в Моск­ву в Бу­тыр­скую тюрь­му. В кон­це ок­тяб­ря 1926 го­да сек­ре­тарь 6-го от­де­ле­ния СО ОГПУ Яки­мо­ва, рас­смот­рев «де­ло» епи­ско­па, со­ста­ви­ла за­клю­че­ние: «...Епи­скоп Онуф­рий и... сре­ди цер­ков­ни­ков и ве­ру­ю­щих го­ро­да Харь­ко­ва рас­про­стра­ня­ли воз­зва­ние под на­зва­ни­ем “От­кры­тое пись­мо” контр­ре­во­лю­ци­он­но­го со­дер­жа­ния, в ко­то­ром при­зы­ва­ли ве­ру­ю­щих бе­речь пат­ри­ар­шую фор­му прав­ле­ния Цер­ко­вью и не до­пус­кать кол­ле­ги­аль­но­го управ­ле­ния. Свои за­ве­ты мо­ти­ви­ро­ва­ли тем, что пат­ри­ар­шая фор­ма в боль­шей сте­пе­ни, чем кол­ле­ги­аль­ная, за­щи­ща­ет Цер­ковь от да­вя­ще­го и на­стой­чи­во­го вме­ша­тель­ства в цер­ков­ные де­ла со сто­ро­ны со­вет­ской вла­сти и то­гда, ко­гда со­вет­ская власть не объ­яв­ля­ет се­бя от­кры­тым вра­гом Церк­ви, и то­гда, ко­гда со­вет­ская власть от­кры­то объ­яв­ля­ет се­бя вра­гом Церк­ви. Кол­ле­ги­аль­ное управ­ле­ние при­но­сит толь­ко вред Церк­ви, ли­шая ее устой­чи­во­сти, так как со­вет­ская власть по­ста­ра­ет­ся по­до­брать в кол­ле­гию лиц, про­да­ю­щих Цер­ковь и прав­ду Хри­сто­ву и оптом и в роз­ни­цу»[19].
На ос­но­ва­нии это­го за­клю­че­ния 5 но­яб­ря 1926 го­да Осо­бое Со­ве­ща­ние при Кол­ле­гии ОГПУ при­го­во­ри­ло епи­ско­па Онуф­рия к трем го­дам ссыл­ки на Урал.
«Из шум­но­го го­ро­да Харь­ко­ва пе­ре­се­лил­ся я в глу­хое се­ло, – пи­сал вла­ды­ка. – Да бу­дет во­ля Бо­жия! Хо­тя и скорб­но на ду­ше, но нуж­но оста­вить ду­мы о харь­ков­ских дру­зьях. При­дет­ся ли уви­деть­ся с ни­ми? – сие от Гос­по­да. Во вся­ком слу­чае, уви­дим­ся непре­мен­но в жиз­ни за­гроб­ной... А те­перь нуж­но ра­бо­тать Бо­гу и лю­дям в тех усло­ви­ях, в ка­ких Гос­подь опре­де­лил мне жить...
Ка­кой смысл мо­е­го пре­бы­ва­ния в се­ле Ку­дым­кар? Здесь я как бы в рас­ши­рен­ной тюрь­ме. Слу­жить я не мо­гу, про­по­ве­до­вать в хра­ме нель­зя; при­ез­жать ко мне не раз­ре­ша­ют, стес­ня­ют при­ни­мать ве­ру­ю­щих... По­че­му же Гос­подь это по­пус­ка­ет? Не луч­ше ли бы­ло оста­вить ме­ня в Харь­ко­ве, где я мог ши­ро­ко срав­ни­тель­но де­лать свя­тое Бо­жие де­ло, где я слу­жил, бла­го­вест­во­вал и в хра­ме, и по до­мам, от­ту­да управ­лял ши­ро­кой епар­хи­ей Одес­ской? За­чем и дру­гие епи­ско­пы в узах?..
А меж­ду тем неве­рие уси­лен­но ра­бо­та­ет, а вме­сте с ним ру­ка об ру­ку ста­ра­ют­ся раз­ру­шить Цер­ковь Бо­жию, оче­вид­но не ве­ря в ее неодо­ли­мость, мно­го­чис­лен­ные ере­ти­ки и рас­коль­ни­ки: об­нов­лен­цы, са­мо­свя­ты, лу­бен­цы, по­сле­до­ва­те­ли ВВЦС, и ста­рые сек­тан­ты: бап­ти­сты, хлы­сты, и еще бо­лее их – древ­ние ка­то­ли­ки, про­те­стан­ты... Так нуж­ны те­перь ра­бот­ни­ки на ни­ве Хри­сто­вой, а их уси­лен­но, ис­кус­ствен­но умень­ша­ют!.. Та­ко­ва во­ля Бо­жия или, вер­нее, по­пуще­ние Бо­жие. Ведь еще во вре­ме­на апо­столь­ские Гос­подь по­пус­кал быть в узах в Ке­са­рии два го­да, в Ри­ме то­же два го­да ве­ли­ко­му бла­го­вест­ни­ку апо­сто­лу Пав­лу, а как до­ро­го бы­ло про­по­вед­ни­че­ство и мис­си­о­нер­ские пу­те­ше­ствия по Церк­ви ве­ли­ко­го апо­сто­ла!.. Так, зна­чит, угод­но бы­ло Бо­гу!.. Не по­ка­зы­ва­ет ли Гос­подь совре­мен­ным языч­ни­кам-бо­го­бор­цам, что при мак­си­му­ме их уси­лий и при свя­зан­но­сти про­по­вед­ни­ков ве­ры все же ни­кто не одо­ле­ет Церк­ви Бо­жи­ей и чтобы по­ня­ли все про­тив­ни­ки Бо­жии, что ве­ра на­ша утвер­жда­ет­ся не на муд­ро­сти че­ло­ве­че­ской, но на си­ле Бо­жи­ей (1Кор.2:5). Не огля­ды­вать­ся мне нуж­но на­зад, что бы­ло со мною, – оно во мне оста­лось, а ра­бо­тать нуж­но Бо­гу и лю­дям здесь, в глу­хом се­ле, по­чти в тюрь­ме: слу­жи­тель Хри­стов дол­жен нести свет Хри­стов и в тем­ни­цы, как это де­ла­ли апо­сто­лы. Ска­зать сло­во ве­ры сво­е­му слу­чай­но­му со­бе­сед­ни­ку, при­го­лу­бить ре­бен­ка, от­кры­то ис­по­ве­до­вать и за­щи­щать свою ве­ру, несмот­ря на на­смеш­ки и го­не­ния неве­ру­ю­щих, – все это зна­чит нести свет Хри­стов в окру­жа­ю­щую жизнь. Есть и дру­гие де­ла у ме­ня здесь: в се­ле Ку­дым­ка­ре – храм Бо­жий пра­во­слав­ный, и я имею воз­мож­ность хо­дить и мо­лить­ся в нем. Ка­кое это ве­ли­кое уте­ше­ние! Мо­гу при­ча­щать­ся Свя­тых Хри­сто­вых Та­ин – а что вы­ше и от­рад­нее се­го!
Здесь, в уеди­не­нии, вда­ли от шу­ма, мож­но боль­ше по­ду­мать о ду­ше, о Бо­ге. Я недав­но пи­сал од­но­му слав­но­му юно­ше, хри­сти­а­ни­ну, что се­ло Ку­дым­кар – это пу­стынь­ка для ме­ня, где нуж­но мне по­раз­мыс­лить усерд­нее о сво­их гре­хах и при­бли­зить­ся к Гос­по­ду Бо­гу. В об­ще­нии с Бо­гом – ис­крен­ней, го­ря­чей мо­лит­ве – ка­кое это уте­ше­ние для хри­сти­а­ни­на!.. О, ес­ли бы Ми­ло­серд­ный Гос­подь при­з­рел на ме­ня, мно­го­греш­но­го, уны­ло­го, гор­до­го, блуд­но­го, гнев­ли­во­го, ле­ни­во­го, пол­но­го вся­ких без­за­ко­ний, дал мне ис­кренне чув­ство­вать рас­ка­я­ние и стрем­ле­ние к Нему, Гос­по­ду Бо­гу, от все­го серд­ца и от все­го усер­дия!.. Как ни от­да­ле­но се­ло Ку­дым­кар от круп­ных цен­тров (бли­жай­ший го­род боль­шой – Пермь – око­ло двух­сот верст), есть еще несрав­нен­но бо­лее глу­хие ме­ста. Хо­дят слу­хи, что мо­гут ме­ня... со­слать в дру­гое да­ле­кое, пу­стын­ное ме­сто. Что же! Да бу­дет и на сие во­ля Гос­под­ня, ес­ли так угод­но Бо­гу!..
Ве­рю непо­ко­ле­би­мо, что Гос­подь пе­чет­ся о всех нас, ибо нелож­но сло­во Спа­си­те­ля: “и во­лос с го­ло­вы ва­шей не про­па­дет” (Лк.21:18), – и дру­гое уте­ши­тель­ное ре­че­ние Гос­подне: “Помни­те сло­во, ко­то­рое Я ска­зал вам: раб не боль­ше гос­по­ди­на сво­е­го. Ес­ли Ме­ня гна­ли, бу­дут гнать и вас; ес­ли Мое сло­во со­блю­да­ли, бу­дут со­блю­дать и ва­ше” (Ин.15:20)»[20].
В окрест­но­стях, где по­се­лил­ся епи­скоп, бы­ло ма­ло ве­ру­ю­щих лю­дей, и по­сле огром­ной харь­ков­ской паст­вы он ока­зал­ся мис­си­о­не­ром в об­ста­нов­ке тор­же­ства во­ин­ству­ю­ще­го без­бо­жия. «Уже вто­рой ме­сяц жи­ву в се­ле Ку­дым­кар, – пи­сал вла­ды­ка. – Несколь­ко раз за­хо­ди­ли ко мне в ке­лью для ду­хов­ной бе­се­ды лю­ди. Меж­ду ни­ми бы­ли кре­стьян­ки со­сед­ней де­ре­вуш­ки... – Ма­рия и Ека­те­ри­на, обе весь­ма ре­ли­ги­оз­ные, еще не по­жи­лые. Рас­ска­зы­ва­ли они нам... о ве­ре в Бо­га в де­ревне их. Твер­дых в ве­ре бор­цов ре­ли­ги­оз­ных про­тив неве­рия в де­ревне их толь­ко двое. Ко­гда три го­да то­му на­зад учи­тель­ни­ца со­бра­ла жен­щин-ма­те­рей этой де­ре­вуш­ки... и пред­ло­жи­ла, чтобы де­ти их по­сни­ма­ли с шеи свои кре­сти­ки... все, до два­дца­ти жен­щин, при­ня­ли это пред­ло­же­ние; лишь они двое – Ма­рия и Ека­те­ри­на – энер­гич­но про­те­сто­ва­ли, и ста­ло по их же­ла­нию: де­тей по­ка оста­ви­ли в по­кое. Ко­неч­но, ате­ист­ка-учи­тель­ни­ца неохот­но по­шла тут на уступ­ки, так как сде­лать без­бож­ным на­род наш – край всех стрем­ле­ний неве­ру­ю­щих. Это Гос­подь здесь не по­пус­ка­ет вред­но­му ве­ле­нию, ви­дя ог­нен­ную рев­ность, скорбь и сле­зы у хри­сти­а­нок-ма­те­рей (у обе­их де­ти учат­ся в шко­ле).
Мои со­бе­сед­ни­цы-хри­сти­ан­ки из де­ре­вуш­ки этой го­во­ри­ли: ни­кто из де­рев­ни в цер­ковь не хо­дит (цер­ковь пра­во­слав­ная в вер­сте). Сме­ют­ся над на­ми! Да­же ста­ри­ки уго­ва­ри­ва­ют де­ти­шек не слу­шать нас, ма­те­рей, ко­гда мы зо­вем ре­бят сво­их в храм Бо­жий. Но мы не об­ра­ща­ем вни­ма­ния на эти безум­ные ре­чи ста­ри­ков и свое свя­тое де­ло де­ла­ем... Я им то­же со­ве­то­вал: са­ми твер­до стой­те в ве­ре пра­во­слав­ной и де­ти­шек сво­их учи­те мо­лит­вам, ча­ще в храм во­ди­те, за­став­ляй­те чи­тать сло­во Бо­жие. А неве­ру­ю­щих со­се­дей сво­их не бой­тесь, но еще при­зы­вай­те их к ве­ре. Знай­те, что ва­ше де­ло име­ет ве­ли­кое зна­че­ние не толь­ко для вас лич­но – для спа­се­ния ду­ши ва­шей, но и для ми­ра и по­коя и бла­го­по­лу­чия внеш­не­го: этой ве­рою сво­ею при­вле­ка­е­те вы бла­го­во­ле­ние Бо­жие и на всех лю­дей. Ес­ли ве­ра ис­сякнет в нас, то и Спа­си­тель наш и Бог от­вер­нет­ся от нас.
Од­на­ко, несо­мнен­но, эти две про­стые, ма­ло­гра­мот­ные кре­стьян­ки, сто­я­щие на стра­же ве­ры сре­ди окру­жа­ю­ще­го их неве­рия, де­ла­ют ве­ли­кое де­ло. При­по­ми­наю и дру­гие се­ла, де­рев­ни и го­ро­да, где мне при­шлось жить или бы­вать. Всю­ду при мно­же­стве лю­дей неве­ру­ю­щих или рав­но­душ­ных есть несколь­ко вер­ных ра­бов Бо­жи­их, твер­дых, непод­куп­ных ни на лесть, ни на об­ман, ни на за­пу­ги­ва­ния. Они от­кры­то ис­по­ве­ду­ют Бо­га, за­бо­тят­ся о хра­мах Бо­жи­их, бо­рют­ся с неве­ри­ем и раз­ны­ми ере­ся­ми и рас­ко­ла­ми. И та­ких доб­рых Бо­жи­их ра­бов нема­ло в стране на­шей: во вся­ком глу­хом се­ле или де­ре­вуш­ке есть свои Ма­рии и Ека­те­ри­ны. Они пред­став­ля­ют со­бою яд­ро хри­сти­ан­ское сре­ди окру­жа­ю­щих ма­ло­вер­ных или во­все неве­ру­ю­щих...
Об эту ве­ру та­ких усерд­ных и вер­ных хри­сти­ан, как Ма­рия и Ека­те­ри­на, раз­би­ва­ют­ся все мут­ные во­ды без­бо­жия. Как ни ярост­ны мут­ные вол­ны мо­ря, им не опро­ки­нуть го­ря­щих ма­я­ков...»[21]
Во вре­мя ар­хи­ерей­ско­го слу­же­ния в Кри­вом Ро­ге и в Харь­ко­ве и в осо­бен­но­сти в за­клю­че­нии и ссыл­ке для епи­ско­па все яс­ней ста­но­ви­лось, сколь ве­ли­ко зна­че­ние пас­тыр­ско­го слу­же­ния, ко­то­рое, ко­неч­но же, не долж­но огра­ни­чи­вать­ся сте­на­ми хра­ма. На­хо­дясь в ссыл­ке в се­ле Ку­дым­кар, в мае 1927 го­да епи­скоп Онуф­рий пи­сал: «И про­по­ведь у нас сла­бая! Го­во­рю о здеш­них ме­стах. А ведь ни­че­го осо­бен­но­го не тре­бу­ет­ся. Пе­ре­ска­зал сво­и­ми сло­ва­ми чу­жую про­по­ведь – и это уже хо­ро­шо... Ко­неч­но, ес­ли не хо­дят в хра­мы Бо­жии здеш­ние пра­во­слав­ные, они как бы за­кры­ты для них. В та­ком слу­чае нуж­но го­во­рить о Бо­ге, о празд­ни­ках, о Та­ин­ствах, о хри­сти­ан­ской жиз­ни, при­зы­вая к по­се­ще­нию свя­тых хра­мов, к свя­то­му го­ве­нию и по­учая о про­чем, хо­дя по до­мам сво­их при­хо­жан, – тер­пе­ли­во, на­стой­чи­во, с лю­бо­вью. Пусть бу­дут на­смеш­ки, да­же ро­пот и угро­зы – не об­ра­щать пас­ты­рю на это все вни­ма­ния...
В той или иной ме­ре эту лю­бовь и са­мо­от­ре­че­ние про­яв­ля­ют и совре­мен­ные пас­ты­ри пра­во­слав­ные и через то улов­ля­ют в се­ти Хри­сто­вы рав­но­душ­ных и да­же враж­деб­ных к ве­ре... Про­тив та­кой пас­тыр­ской на­стой­чи­во­сти ино­гда воз­ра­жа­ют да­же вер­ные и чест­ные слу­жи­те­ли Церк­ви. Так, од­но по­чтен­ное ду­хов­ное ли­цо мне воз­ра­жа­ло: “Я с ва­ми со­вер­шен­но не со­гла­сен. По-ва­ше­му сле­ду­ет, что свя­щен­ник и да­же епи­скоп дол­жен сам ид­ти к этим гру­бым лю­дям. Это зна­чит на­вя­зы­вать­ся, ко­гда те­бя во­все не про­сят и да­же не же­ла­ют! Нет, я пой­ду к тем, кто ме­ня сам при­гла­сит!.. Ста­ну я на­пра­ши­вать­ся к этим на­смеш­ли­вым! Еще из­де­вать­ся бу­дут, а то и вы­го­нят! Не же­лаю. Не я в них нуж­да­юсь, а они во мне. Вот пусть при­едут за мною, по­про­сят – я по­еду к ним!.. А са­мо­му ид­ти уни­жать­ся, чуть ли не про­сить их, чтобы они ме­ня при­ня­ли, не хо­чу! С ка­кой ста­ти я бу­ду ро­нять свой ду­хов­ный ав­то­ри­тет! Я вам со­ве­тую: не ро­нять сво­е­го са­на, а то вы го­то­вы бе­жать за де­сят­ки верст и ид­ти в ха­ты, ко­гда вас о том во­все не про­сят и, мо­жет быть, со­всем не же­ла­ют!..”
Не знаю, как вли­я­ют на те­бя, до­ро­гой друг, та­кие ре­чи, но в мо­ей ду­ше они вы­зы­ва­ют тя­же­лое чув­ство... И так мо­жет го­во­рить пра­во­слав­ный слу­жи­тель Церк­ви Бо­жи­ей, апо­стол свя­той ве­ры... Это – бес­сер­деч­ный че­ло­век, ко­то­ро­му во­все нет де­ла до ду­ши ве­ру­ю­щих! Для него как бы не су­ще­ству­ют ов­цы его ста­да!.. Как они жи­вут, как спа­са­ют свою ду­шу, ему не ин­те­рес­но. Ес­ли сре­ди них на­хо­дят­ся хо­ро­шие, по­слуш­ные, он охот­но к ним пой­дет, а к бед­ным, несчаст­ным, за­блуд­шим он не идет и по­чти... пре­зи­ра­ет их. И слы­шат­ся сло­ва Спа­си­те­ля: “не здо­ро­вые име­ют нуж­ду во вра­че, но боль­ные, пой­ди­те, на­учи­тесь, что зна­чит: ми­ло­сти хо­чу, а не жерт­вы. Ибо Я при­шел при­звать не пра­вед­ни­ков, но греш­ни­ков к по­ка­я­нию” (Мф.9:12-13). Нет у по­доб­ных пас­ты­рей имен­но со­стра­да­ния, снис­хож­де­ния, люб­ви к лю­дям... Та­ким пу­тем не уве­ли­чишь чис­ла ве­ру­ю­щих в сво­ем при­хо­де. Дай Гос­по­ди, чтобы удер­жать тех, кто есть. Меж­ду тем на­зна­че­ние пас­ты­рей – апо­столь­ское. Не толь­ко утвер­дить ве­ру­ю­щих, но и под­дер­жать сла­бых, при­ве­сти к Бо­гу и невер­ных. А без соб­ствен­но­го вхож­де­ния к неве­ру­ю­щим или ко­леб­лю­щим­ся, без жа­ло­сти к ним ни­че­го не успе­ешь... Ждать же, чтобы они са­ми при­шли к нам, пра­во­слав­ным пас­ты­рям, – нера­зум­но. В осо­бен­но­сти те­перь, ко­гда спе­ци­аль­но ста­ра­ют­ся от­влечь от Церк­ви Бо­жи­ей и удер­жать в без­бо­жии. Воз­му­ща­ют ду­шу мою и ре­чи о том, что рев­ност­ный пас­тырь, сам иду­щий к неже­ла­ю­щим его, под­ры­ва­ет свой ав­то­ри­тет. Это со­вер­шен­но язы­че­ское по­ни­ма­ние...
В отыс­ки­ва­нии за­блуд­ших, во втор­же­нии к греш­ни­кам со сто­ро­ны пас­ты­ря Хри­сто­ва не уни­же­ние, а ве­ли­чие ду­ши тру­же­ни­ка, ста­ра­ю­ще­го­ся ид­ти по сто­пам Са­мо­го Пас­ты­ре­на­чаль­ни­ка и Бо­га... Нет, по­ка на зем­ле Цер­ковь Бо­жия, а она все­гда бу­дет, по­ка Гос­по­ду угод­но, чтобы су­ще­ство­вал сей мир, пас­ты­ри Хри­сто­вы, как про­дол­жа­те­ли апо­столь­ско­го де­ла на зем­ле, не мо­гут и не долж­ны от­хо­дить от сво­е­го ве­ли­чай­ше­го и от­вет­ствен­ней­ше­го слу­же­ния при­во­дить всех лю­дей к Церк­ви Бо­жи­ей, к Бо­гу, вся­че­ски снис­хо­дя к немо­щам люд­ским, бу­дучи, по апо­сто­лу, для всех всем (1Кор.9:22), чтобы спа­сти по край­ней ме­ре несколь­ких, ес­ли не всех. А те­перь, ко­гда так наг­ло под­ня­ли свою го­ло­ву без­бо­жие и вся­кие рас­ко­лы и ере­си и объ­яв­ля­ют свои пра­ва на каж­дую че­ло­ве­че­скую ду­шу, осо­бен­но необ­хо­ди­мо тру­дить­ся всем нам, пас­ты­рям, по­слан­ни­кам Хри­ста Спа­си­те­ля, пом­ня сло­ва, ска­зан­ные Им по­сле Его пре­слав­но­го вос­кре­се­ния из мерт­вых свя­тым апо­сто­лам, а в ли­це их всем пра­во­слав­ным свя­ти­те­лям и пас­ты­рям: “Да­на Мне вся­кая власть на небе и на зем­ле. Итак, иди­те, на­учи­те все на­ро­ды, кре­стя их во имя От­ца и Сы­на и Свя­то­го Ду­ха, уча их со­блю­дать всё, что Я по­ве­лел вам; и се, Я с ва­ми во все дни до скон­ча­ния ве­ка. Аминь” (Мф.28:18-20)»[22].
Эта рев­ность о пастве, спа­се­нии че­ло­ве­че­ских душ ско­ро бы­ла за­ме­че­на без­бож­ны­ми вла­стя­ми, на­блю­дав­ши­ми через сво­их аген­тов за жиз­нью вла­ды­ки в ссыл­ке, и 25 июня 1927 го­да, в день те­зо­име­нит­ства епи­ско­па Онуф­рия, вла­сти устро­и­ли у него обыск.
Вла­ды­ка об этом пи­сал: «Ко дню мо­е­го Ан­ге­ла при­е­ха­ли ко мне из да­ле­ко­го Харь­ко­ва две го­стьи, мои ду­хов­ные до­че­ри и вме­сте мои бла­го­де­тель­ни­цы: од­на – мо­на­хи­ня пя­ти­де­ся­ти с лиш­ком лет, дру­гая – бу­ду­щая по­слуш­ни­ца, око­ло со­ро­ка лет. Они по­ме­сти­лись в сто­рож­ке при церк­ви, где жи­вут сто­ро­жи­хи-мо­на­хи­ни. Но го­стьи мои, по мо­ей оплош­но­сти, не за­ре­ги­стри­ро­ва­лись, а это сле­до­ва­ло сде­лать, так как я счи­та­юсь ссыль­ным, а они не скры­ва­ли, что при­е­ха­ли по­здра­вить ме­ня ко дню Ан­ге­ла. Но­чью на­ка­нуне мо­е­го празд­ни­ка их аре­сто­ва­ли и про­дер­жа­ли в тюрь­ме око­ло ме­ся­ца, хо­тя при обыс­ке ни­че­го не на­шли ни у ме­ня, ни у них…
В день мо­е­го Ан­ге­ла в до­ме свя­щен­ни­ка, где обе­дал я с дру­ги­ми ве­ру­ю­щи­ми, мо­и­ми го­стя­ми, сде­ла­ли обыск как раз во вре­мя обе­да... По­том, по­сле до­про­са, за­пре­ти­ли мне чи­тать и петь в церк­ви. В кон­це же го­то­во бы­ло под­нять­ся но­вое тяж­кое ис­пы­та­ние для ме­ня... Хо­те­лось ска­зать сло­во ро­по­та, но при­ми­рил­ся я, греш­ный, с во­лею Бо­жи­ей. И вот Гос­подь сра­зу же все от­нял: де­ло трав­ли кон­чи­лось, уз­ни­ки по­лу­чи­ли сво­бо­ду, я про­свет­лел ду­шою и те­лом… Ви­нов­ни­ком аре­ста мо­их го­стей об­щий го­лос при­зна­ет мест­но­го свя­щен­ни­ка. А он счи­та­ет­ся пра­во­слав­ным; со мной он веж­лив и ве­сел, в его до­ме я сто­лу­юсь, и в те­че­ние по­лу­го­да мо­е­го зна­ком­ства с ним он вос­при­нял от ме­ня, греш­но­го, нема­ло добра ма­те­ри­аль­но­го и ду­хов­ной под­держ­ки. Ме­ня чрез­вы­чай­но по­ра­зи­ло это яв­ле­ние, ко­то­ро­му нель­зя не ве­рить. Од­на­ко, до­ро­гой друг, я был ду­шев­но по­тря­сен дру­гим пре­да­тель­ством со сто­ро­ны это­го же ли­ца, имен­но – обыс­ком в том до­ме, где я обе­дал со сво­и­ми го­стя­ми, а он – хо­зя­ин это­го до­ма... Ко­гда неожи­дан­но окру­жи­ли ком­на­ту, где мы мир­но и вме­сте как-то пе­чаль­но (в свя­зи с аре­стом мо­их го­стей) си­де­ли, и на­ча­ли обыск, я, при­вык­ший к обыс­кам и ни в чем не по­вин­ный по­ли­ти­че­ски, был страш­но взвол­но­ван от это­го гад­ли­во­го и наг­ло­го по­пра­ния че­ло­ве­че­ско­го (мо­е­го) до­сто­ин­ства, не со сто­ро­ны де­лав­ших обыск, а со сто­ро­ны пре­да­те­ля. По­ду­май, до­ро­гой друг, до че­го мы до­жи­ли: хо­зя­ин пре­да­ет сво­е­го го­стя, свя­щен­ник – сво­е­го епи­ско­па, в день его Ан­ге­ла, в ссыл­ке, ко­гда он так нуж­да­ет­ся хо­тя бы в ма­лень­кой под­держ­ке со сто­ро­ны тех, ко­му он ве­рит и счи­та­ет сво­и­ми по ду­ху!..
Ко­неч­но, пре­да­тель­ство в от­но­ше­нии ме­ня ни­чем не кон­чи­лось, как и все обыс­ки, ибо у ме­ня ни­ко­гда ни­че­го не бы­ло про­тив пре­дер­жа­щей вла­сти. Но гнус­ное и низ­кое иуди­но ока­ян­ство бы­ло на де­ле. Гос­по­ди, да что же это та­кое?! Что ста­лось с хри­сти­а­на­ми и да­же свя­щен­ни­ка­ми! При всем же­ла­нии быть снис­хо­ди­тель­ным к лю­дям, я уже не мог с то­го дня пе­ре­сту­пить по­рог это­го до­ма, где так наг­ло и ци­нич­но пре­дан был че­ло­век – хри­сти­а­нин – епи­скоп! Я не бу­ду су­дить пре­да­те­ля, не пи­таю к нему ни­ка­кой враж­ды, счи­таю по-преж­не­му пра­во­слав­ным, от­дал все на суд Бо­жий, толь­ко уже дру­же­ских от­но­ше­ний у ме­ня нет, а лишь обыч­ные, офи­ци­аль­ные, но не злоб­ные...»[23]
В то вре­мя как го­стьи епи­ско­па си­де­ли в тюрь­ме, в мест­ной га­зе­те по­яви­лась ста­тья без под­пи­си, в ко­то­рой бы­ло на­пи­са­но, что к ссыль­но­му пра­во­слав­но­му епи­ско­пу Онуф­рию при­е­ха­ли его лю­бов­ни­цы, и це­лую ночь он раз­вле­кал­ся с ни­ми, пре­вра­тив цер­ков­ный дом в га­рем. Как ни был кро­ток и сми­рен епи­скоп, но в дан­ном слу­чае он ре­шил не остав­лять злоб­ной кле­ве­ты без от­ве­та. На­пи­сав опро­вер­же­ние, он от­пра­вил­ся к мест­но­му про­ку­ро­ру с тре­бо­ва­ни­ем ука­зать имя ав­то­ра кле­вет­ни­че­ской ста­тьи и обя­зать ре­дак­то­ра га­зе­ты опуб­ли­ко­вать опро­вер­же­ние. Про­ку­рор при­нял епи­ско­па под­черк­ну­то на­смеш­ли­во и не стал чи­тать опро­вер­же­ние, за­явив, что он вполне до­ве­ря­ет ав­то­рам со­вет­ских га­зет.
Из­ве­стие о но­вой цер­ков­ной сму­те, о том, что часть ар­хи­ере­ев вы­шла из под­чи­не­ния мит­ро­по­ли­ту Сер­гию, за­ста­ло епи­ско­па в ссыл­ке в глу­хой де­ревне Ро­ма­но­во. Вла­ды­ка тя­же­ло пе­ре­жи­вал это цер­ков­ное смя­те­ние, ему труд­но бы­ло из ссыл­ки вник­нуть в те со­об­ра­же­ния, раз­мыш­ле­ния и пе­ре­жи­ва­ния, ко­то­рые вол­но­ва­ли то­гда мно­гих свя­ти­те­лей, для ко­то­рых дей­ствия мит­ро­по­ли­та Сер­гия ви­де­лись да­ле­ко не бес­спор­ны­ми.
В ок­тяб­ре 1928 го­да епи­скоп Онуф­рий был аре­сто­ван и от­прав­лен в То­больск. На пу­ти его жда­ло тяж­кое ис­ку­ше­ние. «Я на­хо­дил­ся на при­ста­ни в Тю­ме­ни, под­жи­дая па­ро­ход, – рас­ска­зы­вал он впо­след­ствии. – Ко мне по­до­шел че­ло­век и спро­сил: “Вы епи­скоп пра­во­слав­ный?” Я от­ве­тил. Он про­тя­нул ру­ку за ми­ло­сты­ней. Я хо­тел дать ему де­нег, но вдруг по­чув­ство­вал силь­ный удар в ле­вую ру­ку и жгу­чую боль. Огля­нув­шись, я уви­дел, что тот че­ло­век убе­га­ет. За­ме­тив на ру­ке кровь, я по­шел на па­ро­ход, где про­мы­ли и за­бин­то­ва­ли ра­ну мою на ру­ке. Успо­ко­ив­шись, я по­ду­мал: смерть моя нуж­на вра­гам мо­им, и толь­ко они мог­ли под­стро­ить это по­ку­ше­ние, но Гос­подь спас ме­ня»[24].
В То­боль­ске епи­скоп про­был три ме­ся­ца. Об этом вре­ме­ни и о по­сле­ду­ю­щем сво­ем пу­те­ше­ствии в ка­че­стве уз­ни­ка вла­ды­ка пи­сал: «Пи­шу из глу­бо­ко­го се­вер­но­го Сур­гу­та, ку­да при­был я в но­вое ме­сто сво­ей ссыл­ки 11 фев­ра­ля 1929 го­да, но­чью.
Пред­чув­ствия мои оправ­да­лись: в го­ро­де То­боль­ске, при срав­ни­тель­но внеш­нем бла­го­по­лу­чии, вся­кий день ожи­дал я, что ме­ня возь­мут и со­шлют даль­ше. Это слу­чи­лось 30 ян­ва­ря ве­че­ром. Про­из­ве­ли у ме­ня на квар­ти­ре обыск и, ни­че­го не най­дя, по­ве­ли в то­боль­скую тюрь­му. Из куль­тур­ной об­ста­нов­ки – опять в ат­мо­сфе­ру тю­рем­ной жиз­ни с ее тя­же­лым ре­жи­мом, хо­ло­дом, го­ло­дом, гря­зью, а для ме­ня еще и неудоб­ства­ми в пи­ще, ко­то­рая по­да­ва­лась мяс­ной. Но Гос­подь уте­шил ме­ня, и я бла­го­душ­но пе­ре­нес все эти невзго­ды. В чис­ле со­уз­ни­ков мо­их ока­за­лось несколь­ко кре­стьян и сре­ди них их свя­щен­ник пра­во­слав­ный, ста­рец лет ше­сти­де­ся­ти... В бе­се­де с кре­стья­на­ми я ска­зал им при свя­щен­ни­ке: вот ба­тюш­ка с ва­ми всю­ду – и в церк­ви, и на по­лях, и по до­мам, и... в тюрь­ме...
Да, на­ши пра­во­слав­ные пас­ты­ри в боль­шин­стве де­лят го­ре со сво­и­ми ча­да­ми. По­чти все­гда, ко­гда при­хо­ди­лось мне быть или ехать в тюрь­мы, по­доб­но тем, где я был в чис­ле аре­стан­тов, ви­дел я фигу­ру свя­щен­ни­ка, или ино­ка, или епи­ско­па...
В день сво­ей ар­хи­ерей­ской хи­ро­то­нии, 4 фев­ра­ля, я вы­ехал под кон­во­ем в Сур­гут: семь­сот верст от То­боль­ска. Ехать бы­ло хо­лод­но, тес­но, но я тер­пел име­ни Его ра­ди... Всю­ду на оста­нов­ках ка­зен­ных, где мы гре­лись от мо­ро­за, от­ды­ха­ли и ели, – всю­ду бы­ли в до­мах свя­тые ико­ны. В од­ном ме­сте уте­шил ме­ня маль­чик лет трех, Са­ша, с кре­стом на гру­ди. И толь­ко в се­ле Са­ма­ро­ве я не на­шел в ха­те, где мы оста­нав­ли­ва­лись, свя­той ико­ны. Се­мья оче­вид­но не ре­ли­ги­оз­ная. Я на­блю­дал за ни­ми. Отец и стар­ший сын (ак­тив­ный без­бож­ник) про­из­во­ди­ли неопре­де­лен­ное впе­чат­ле­ние. Маль­чик лет три­на­дца­ти, Ан­дрю­ша, ока­зал­ся с ду­шой ис­пор­чен­ной, под­лой: он про­сле­дил ссыль­но­го ев­рея из той же пар­тии, где был и я, ко­гда тот неза­мет­но вы­шел за во­ро­та, где его под­жи­да­ли дру­зья, про­жи­вав­шие в этом се­ле – Са­ма­ро­ве, под­слу­шал его раз­го­вор, дал знать кон­вой­но­му и все ему рас­ска­зал. У ре­бен­ка не на­шлось со­стра­да­ния к несчаст­но­му ссыль­но­му. Мать – необык­но­вен­но гру­бая и да­же саль­ная. Она не пре­ми­ну­ла из­ру­гать ме­ня, хо­тя я был ее го­стем и в скорб­ном на­стро­е­нии аре­стан­та. За ма­лую крош­ку хле­ба, ста­кан чая и мо­ло­ка она по­тре­бо­ва­ла два руб­ля, то­гда как это сто­и­ло не бо­лее трид­ца­ти ко­пе­ек.
Во­ис­ти­ну, по­те­ря­ет че­ло­век Бо­га – по­те­ря­ет и лю­бовь, со­стра­да­ние, скром­ность, станет же­сто­ким, гру­бым, жад­ным зве­рем... Гос­подь да вра­зу­мит этих несчаст­ных!
Я при­был в Сур­гут. Гос­подь по­мог мне здесь устро­ить­ся. Ви­жу ми­лость Бо­жию к се­бе. По­се­тил убо­гий храм сур­гут­ский, го­вел, при­ча­щал­ся Свя­тых Хри­сто­вых Та­ин»[25].
Ли­шен­ный граж­дан­ски­ми вла­стя­ми воз­мож­но­сти про­по­ве­до­вать в хра­мах, во вре­мя жиз­ни в ссыл­ке епи­скоп при­нял­ся за со­став­ле­ние пись­мен­ных ра­бот. В Ку­дым­ка­ре он на­пи­сал две­сти во­семь­де­сят две ста­тьи на ду­хов­ные те­мы, во вре­мя ссыл­ки в То­больск и Сур­гут – шесть­де­сят од­ну ста­тью. Сам епи­скоп о цер­ков­ном пи­са­тель­стве го­во­рил: «На епи­ско­пах пре­иму­ще­ствен­но ле­жит долг про­по­ве­до­вать сло­во Бо­жие. По­чти все мы ис­пол­ня­ем это и усерд­но воз­ве­ща­ем Цар­ство Хри­сто­во на зем­ле – но уст­но. По­двиг ду­хов­но­го пи­са­тель­ства несут из нас лишь немно­гие. Ко­неч­но, уст­ная про­по­ведь име­ет глав­ное зна­че­ние: про­из­но­си­мая с во­оду­шев­ле­ни­ем и убеж­де­ни­ем пе­ред боль­шой ауди­то­ри­ей до ты­ся­чи мо­ля­щих­ся, ино­гда она ока­зы­ва­ет боль­шое вли­я­ние на слу­ша­те­лей, на­прав­ляя их к Бо­гу и доб­рой хри­сти­ан­ской жиз­ни. Но и са­мое крас­но­ре­чи­вое сло­во ско­ро за­бы­ва­ет­ся. При­том ча­сто яв­ля­ет­ся силь­ное же­ла­ние у ве­ру­ю­ще­го по­чи­тать у се­бя на до­му что-ли­бо из об­ла­сти ве­ры. В этом от­но­ше­нии необ­хо­ди­мо пись­мен­ное на­став­ле­ние.
Ес­ли уст­ное сло­во воз­буж­да­ет ве­ру у мо­ля­щих­ся, то пись­мен­ное усу­губ­ля­ет ее, утвер­жда­ет. О важ­но­сти пись­мен­ной про­по­ве­ди апо­стол сла­вян­ских хри­сти­ан Ки­рилл го­во­рил: “Про­по­ве­до­вать толь­ко уст­но – все рав­но что пи­сать на пес­ке”.
Мне мо­гут воз­ра­зить, что нель­зя от­ри­цать гро­мад­ное зна­че­ние цер­ков­но­го пи­са­тель­ства, но это мог­ло иметь ме­сто преж­де, ко­гда к услу­гам Пра­во­слав­ной Церк­ви бы­ло кни­го­пе­ча­та­ние, а те­перь, ко­гда нель­зя на­пе­ча­тать ни­че­го, ка­са­ю­ще­го­ся пра­во­слав­ной ве­ры, мож­но ли го­во­рить о пись­мен­но­сти ду­хов­ной?
На это я от­ве­чаю: и в на­сто­я­щее вре­мя пись­мен­ность цер­ков­ная очень важ­на и необ­хо­ди­ма не ме­нее, чем преж­де. Епи­скоп мо­жет пи­сать про­по­ве­ди свои, трак­та­ты по во­про­сам ве­ры, бо­го­слов­ские со­чи­не­ния, ко­неч­но лишь в ко­ли­че­стве пя­ти или де­ся­ти эк­зем­пля­ров на пи­шу­щей ма­шин­ке, в край­нем слу­чае, в ви­де од­ной сво­ей ру­ко­пи­си...
И да­же та­кой огра­ни­чен­ный до по­след­не­го ми­ни­му­ма труд епи­ско­па весь­ма по­ле­зен. Преж­де все­го са­мо­му ав­то­ру он да­ет ру­ко­вод­ство для даль­ней­ше­го учи­тель­ства: про­чи­ты­вая на до­су­ге свой труд, он вспо­ми­на­ет про­шлое и, при слу­чае, о нем го­во­рит и сво­ей пастве. Жизнь те­перь очень слож­на и те­ку­ча, и в те­че­ние го­да мож­но за­быть очень важ­ные мо­мен­ты цер­ков­ные…
Ру­ко­пись свою мож­но дать для про­чте­ния вер­ным хри­сти­а­нам, ко­то­рые бы­ли бы спо­соб­ны и дру­гих на­учить, и та­ким пу­тем на­ше по­уче­ние станет из­вест­но мно­гим.
На­ко­нец, пре­ем­ни­ки на­ши в пись­мен­ном учи­тель­стве на­шем най­дут для се­бя по­вод к соб­ствен­ным тру­дам: что нуж­но до­ба­вить и разъ­яс­нить, о чем по немо­щи мы за­бы­ли ска­зать, вой­дут в труд наш, как мы са­ми во­шли в труд на­ших пред­ше­ствен­ни­ков.
Цер­ков­ное пи­са­тель­ство для епи­ско­па те­перь го­раз­до нуж­нее, чем преж­де, при воз­мож­но­сти пе­ча­тать бо­го­слов­ские тру­ды. То­гда мы мог­ли поль­зо­вать­ся про­из­ве­де­ни­я­ми на­ших вы­да­ю­щих­ся цер­ков­ных пи­са­те­лей, вы­пи­сы­вать их, рас­про­стра­нять их. Те­перь, ко­гда воз­ни­ка­ют во­про­сы те­ку­щей жиз­ни, мы обя­за­ны са­ми от­ве­чать на них, ру­ко­вод­ству­ясь свя­той Биб­ли­ей, пра­ви­ла­ми ка­но­ни­че­ски­ми и тво­ре­ни­я­ми свя­тых от­цов, на­сколь­ко их име­ем, об­ра­ща­ясь наи­па­че с го­ря­чей мо­лит­вой к Все­выш­не­му Ду­ху Уте­ши­те­лю, про­све­тив­ше­му бес­книж­ных апо­сто­лов...»[26]
Осе­нью 1929 го­да епи­скоп по­лу­чил раз­ре­ше­ние по­ки­нуть ме­сто ссыл­ки и бес­кон­вой­но сле­до­вать в То­больск. На пу­ти в То­больск в се­ле Уват он был аре­сто­ван, но вско­ре осво­бож­ден и в но­яб­ре 1929 го­да при­был в То­больск. Меж­ду тем 12 ок­тяб­ря за­кон­чи­лась его трех­лет­няя ссыл­ка, и 14 ок­тяб­ря Осо­бое Со­ве­ща­ние при Кол­ле­гии ОГПУ вы­нес­ло по­ста­нов­ле­ние: «По от­бы­тии сро­ка на­ка­за­ния Га­га­лю­ка... ли­шить пра­ва про­жи­ва­ния в Москве, Ле­нин­гра­де, Ро­сто­ве-на-До­ну, озна­чен­ных окру­гах и УССР с при­креп­ле­ни­ем к опре­де­лен­но­му ме­сту жи­тель­ства сро­ком на три го­да»[27].
Епи­скоп был вы­зван в ОГПУ, где ему пред­ло­жи­ли вы­брать ме­сто для жи­тель­ства. Вла­ды­ка вы­брал го­род Ста­рый Оскол в Кур­ской об­ла­сти. В со­от­вет­ствии с этим вы­бо­ром в но­яб­ре 1929 го­да мит­ро­по­лит Сер­гий на­зна­чил его епи­ско­пом Ста­ро­ос­коль­ским, об­ра­зо­вав ра­ди него по тес­ным об­сто­я­тель­ствам вре­ме­ни но­вую ка­фед­ру. В де­каб­ре 1929 го­да епи­скоп Онуф­рий при­был в Ста­рый Оскол и всту­пил в управ­ле­ние епар­хи­ей.
В Ста­ром Оско­ле к то­му вре­ме­ни у пра­во­слав­ных оста­ва­лось шесть го­род­ских и семь сло­бод­ских церк­вей вбли­зи го­ро­да, но вла­сти раз­ре­ши­ли слу­жить епи­ско­пу толь­ко в од­ном хра­ме. Об­нов­лен­цы к это­му вре­ме­ни за­хва­ти­ли боль­шин­ство хра­мов, и при­езд в го­род пра­во­слав­но­го епи­ско­па ока­зал­ся тя­же­лым для них уда­ром. Все пра­во­слав­ные устре­ми­лись к вла­ды­ке, пер­вая же его служ­ба в хра­ме при­влек­ла серд­ца мно­гих.
Хо­тя вы­езд из го­ро­да епи­ско­пу был за­пре­щен, это не по­ме­ша­ло ему успеш­но управ­лять епар­хи­ей. Епар­хи­аль­ной кан­це­ля­рии у него не бы­ло, и всех по­се­ти­те­лей – свя­щен­но­слу­жи­те­лей и ми­рян – он при­ни­мал в неболь­шой ком­нат­ке, где жил. У него все­гда бы­ли по­се­ти­те­ли, же­лав­шие по­го­во­рить с ним лич­но, при­ез­жа­ли лю­ди и из дру­гих об­ла­стей – он всех при­ни­мал с охо­тою и лю­бо­вью, в ме­ру сво­их сил ста­ра­ясь раз­ре­шить их во­про­сы и удо­вле­тво­рить прось­бы. Ре­зуль­та­том его де­я­тель­но­сти яви­лось по­чти пол­ное ис­чез­но­ве­ние об­нов­лен­че­ства в пре­де­лах епар­хии и уве­ли­че­ние чис­ла дей­ству­ю­щих пра­во­слав­ных хра­мов. Толь­ко за три пер­вых ме­ся­ца пре­бы­ва­ния его на ка­фед­ре – с де­каб­ря 1929-го по март 1930 го­да – ко­ли­че­ство пра­во­слав­ных хра­мов в епар­хии воз­рос­ло с два­дца­ти до ста ше­сти­де­ся­ти од­но­го. Од­на­ко го­не­ния и при­тес­не­ния в это вре­мя не пре­кра­ща­лись.
В 1932 го­ду один из его дру­зей-свя­щен­но­слу­жи­те­лей на­пи­сал епи­ско­пу, что ре­шил пре­кра­тить де­ло про­по­ве­ди и огра­ни­чить­ся од­ним бо­го­слу­же­ни­ем, а то «иной недоб­рый че­ло­век из­вра­тит мои сло­ва, и я мо­гу по­стра­дать! Ко­гда уви­жу хоть неко­то­рое успо­ко­е­ние, то­гда про­дол­жу де­ло бла­го­вест­во­ва­ния».
Епи­скоп Онуф­рий от­ве­тил ему: «Ни­как не мо­гу со­гла­сить­ся с тво­и­ми до­во­да­ми. Долг свя­ти­те­ля и пас­ты­ря Церк­ви – бла­го­вест­во­вать день от дня спа­се­ние Бо­га на­ше­го: и в дни ми­ра, и в дни бурь цер­ков­ных, в хра­ме, в до­ме, в тем­ни­це. По­слу­шай, как объ­яс­ня­ет свя­ти­тель Иоанн Зла­то­уст сло­во свя­то­го апо­сто­ла Пав­ла: “про­по­ве­дуй сло­во, на­стой во вре­мя и не во вре­мя, об­ли­чай, за­пре­щай, уве­ще­вай со вся­ким дол­го­тер­пе­ни­ем и на­зи­да­ни­ем” (2Тим.4:2). Что зна­чит “на­стой во вре­мя и не во вре­мя”? То есть не на­зна­чай опре­де­лен­но­го вре­ме­ни, пусть бу­дет у те­бя все­гда вре­мя для это­го, а не толь­ко во вре­мя ми­ра, спо­кой­ствия или си­де­ния в церк­ви; хо­тя бы ты был в опас­но­сти, хо­тя бы в тем­ни­це, хо­тя бы в узах, хо­тя бы го­то­вил­ся ид­ти на смерть – и в это вре­мя не пе­ре­ста­вай об­ли­чать, вра­зум­лять. То­гда и бла­говре­мен­но де­лать об­ли­че­ние, ко­гда оно мо­жет иметь успех.
То­гда на­ша про­по­ведь да­ет плод, ко­гда лю­ди ее жаж­дут. В дни скор­би, сму­ще­ний са­мое про­стое ис­крен­нее сло­во пас­ты­ря при­но­сит сто­рич­ный плод.
На днях ис­пол­ни­лось три го­да мо­е­го свя­ти­тель­ско­го слу­же­ния в Ста­ро­ос­коль­ской епар­хии. С пер­во­го всту­пи­тель­но­го сло­ва... и по­ныне вся­кий вос­крес­ный празд­нич­ный день за Бо­же­ствен­ной ли­тур­ги­ей и в вос­крес­ные ве­чер­ни я го­во­рил по­уче­ния сво­ей пастве. Де­лал это я не без сму­ще­ния, вол­не­ний и стра­хов. Но Гос­подь Ми­ло­серд­ный хра­нил ме­ня, и ве­рю: со­хра­нит и впредь.
А ес­ли угод­но бу­дет Гос­по­ду – при­му и скор­би за сло­во ис­ти­ны.
Ес­ли мы умолк­нем, то кто бу­дет го­во­рить? На про­по­ведь Цар­ства Бо­жия по­слал нас Сам Гос­подь. И го­ре нам, ес­ли мы не бла­го­вест­ву­ем! Мы ста­но­вим­ся в та­ком слу­чае в ря­ды про­тив­ни­ков Бо­жи­их. Вот по­че­му и свя­той апо­стол Па­вел, убеж­дая сво­е­го уче­ни­ка епи­ско­па Ти­мо­фея неустан­но про­по­ве­до­вать сло­во Бо­жие, за­кли­на­ет его Хри­стом Бо­гом со­вер­шать де­ло бла­го­вест­ни­ка.
В тво­их сло­вах, до­ро­гой друг, ви­жу од­ну лишь спра­вед­ли­вую мысль – нуж­но осте­ре­гать­ся про­по­вед­ни­ку Хри­сто­ву злых лю­дей, ис­ка­жа­ю­щих на­ши сло­ва. Сам Хри­стос Спа­си­тель по­уча­ет нас быть осто­рож­ны­ми: “Вот, Я по­сы­лаю вас, как овец сре­ди вол­ков: итак будь­те муд­ры, как змии, и про­сты, как го­лу­би. Осте­ре­гай­тесь же лю­дей: ибо они бу­дут от­да­вать вас в су­ди­ли­ща и в си­на­го­гах сво­их бу­дут бить вас...” (Мф.10:16-17). По­это­му нам го­во­рить нуж­но лишь о Хри­сте Спа­си­те­ле и Его уче­нии, не ка­са­ясь ни­че­го по­сто­рон­не­го. Укло­нять­ся же от хри­сти­ан­ской про­по­ве­ди мы не мо­жем. А от лу­ка­вых лю­дей огра­дить нас си­лен лишь Гос­подь, в во­лю Ко­то­ро­го от­да­дим мы свой труд и всю свою жизнь.
По­про­сим со сми­ре­ни­ем и усер­ди­ем Пас­ты­ре­на­чаль­ни­ка, чтобы Он дал нам си­лы мно­гие па­сти овец Его и тем вы­ра­зить Ему свою лю­бовь и свое по­пе­че­ние о ма­лых сих...
“Не вы Ме­ня из­бра­ли, а Я вас из­брал и по­ста­вил вас, чтобы вы шли и при­но­си­ли плод, и чтобы плод ваш пре­бы­вал” (Ин.15:16)»[28].
В 1933 го­ду ис­пол­ни­лось де­сять лет ар­хи­ерей­ско­го слу­же­ния епи­ско­па Онуф­рия, по­чти по­ло­ви­ну ко­то­ро­го он про­вел в тюрь­мах и ссыл­ках. Под­во­дя итог это­му слу­же­нию, он пи­сал: «Де­сять лет ар­хи­ерей­ско­го слу­же­ния! В этот свя­щен­ный для ме­ня день ду­ша моя преж­де все­го устрем­ля­ет­ся к Бла­го­де­ю­ще­му Бо­гу, Ко­то­рый со­хра­нил ме­ня в сон­ме свя­ти­те­лей Церк­ви, бли­жай­ших дру­зей Сво­их. О, как вы­со­ка эта честь – быть дру­гом Хри­сто­вым, про­дол­жа­те­лем де­ла Спа­си­те­ля на зем­ле и Его свя­тых апо­сто­лов, ибо епи­скоп и при­зы­ва­ет­ся к это­му при хи­ро­то­нии сво­ей ар­хи­ерей­ской.
Мно­го со­блаз­нов, стра­хов, вол­не­ний, опас­но­стей пе­ре­жил я за эти го­ды. Но от всех их из­ба­вил ме­ня Гос­подь. Ска­жу ли с ве­ли­ким апо­сто­лом: “И из­ба­вит ме­ня Гос­подь от вся­ко­го зло­го де­ла и со­хра­нит для Сво­е­го Небес­но­го Цар­ства” (2Тим.4:18)?
Что дал мне де­ся­ти­лет­ний стаж ар­хи­ерей­ский?
Ду­маю, что я по­лу­чил неко­то­рый ду­хов­ный опыт в от­но­ше­нии лю­дей: за эти го­ды ты­ся­чи лю­дей про­шли пе­ре­до мной – в Ки­е­ве, Ели­са­вет­гра­де, Одес­се, Кри­вом Ро­ге, Харь­ко­ве, Пер­ми, Ку­дым­ка­ре, То­боль­ске, Ста­ром Оско­ле. Мно­го раз­ных ха­рак­те­ров ви­дел я. И зло­бу, и оже­сто­че­ние, и пре­да­тель­ство – и сми­ре­ние, по­ка­я­ние, уми­ле­ние, креп­кую ве­ру в Бо­га, ми­ло­сер­дие к несчаст­ным я на­блю­дал...
Опыт жиз­ни на­учил ме­ня узна­вать, кто враг Церк­ви и кто ее вер­ный сын... Го­ды мо­е­го ар­хи­ерей­ства про­шли в чрез­вы­чай­но слож­ной цер­ков­ной об­ста­нов­ке. Пер­вые дни мо­е­го свя­ти­тель­ства сов­па­ли с наи­бо­лее наг­лы­ми, ци­нич­ны­ми на­си­ли­я­ми об­нов­лен­цев над Цер­ко­вью Бо­жи­ей.
Иоан­ни­ки­ев­щи­на, лу­бен­щи­на, гри­го­ри­ан­ский рас­кол, невер­ные ша­ги мит­ро­по­ли­та Ага­фан­ге­ла, иоси­ф­лян­ский рас­кол, в сре­де ко­то­ро­го есть нема­ло идей­ных нестро­е­ний. Все это вол­но­ва­ло, всем этим бо­лел я как епи­скоп, бо­ял­ся за ве­ру­ю­щих, бо­рол­ся, как мог, с раз­ди­ра­те­ля­ми Хри­сто­ва хи­то­на.
Скор­би тю­рем и ссы­лок – незна­чи­тель­ны в срав­не­нии со скор­бя­ми цер­ков­ны­ми... Как я удер­жал­ся от этих рас­ко­лов при сво­ей бо­яз­ли­во­сти и неопыт­но­сти? Толь­ко по ми­ло­сти Бо­жи­ей! Оче­вид­но, бы­ли и доб­рые лю­ди, за мо­лит­вы ко­то­рых Гос­подь сжа­лил­ся на­до мною и оста­вил в огра­де Сво­ей Церк­ви…
Внеш­нее по­ло­же­ние Церк­ви от нас не за­ви­сит, и мы не да­дим за сие от­че­та пе­ред Бо­гом – а да­дим от­чет Су­дии в том, что мог­ли сде­лать и не сде­ла­ли.
От­да­вая все на во­лю Бо­жию, мы, свя­ти­те­ли Церк­ви Пра­во­слав­ной, долж­ны со всем усер­ди­ем слу­жить Бо­гу и лю­дям каж­дый “тем да­ром, ка­кой по­лу­чил, как доб­рые до­мо­стро­и­те­ли мно­го­раз­лич­ной бла­го­да­ти Бо­жи­ей” (1Пет.4:10)»[29].
Скром­ный вид епи­ско­па, его ас­ке­тич­ная внеш­ность, лас­ко­вые гла­за, в ко­то­рых от­ра­жа­лись глу­бо­кая ве­ра и лю­бовь к Бо­гу и ближ­ним, его вдох­но­вен­ные про­по­ве­ди, при­зы­ва­ю­щие лю­дей к по­ка­я­нию, к про­ще­нию обид, к вер­но­сти Свя­той Пра­во­слав­ной Церк­ви, вы­зы­ва­ли в серд­цах ве­ру­ю­щих глу­бо­кую лю­бовь к свя­ти­те­лю, по­чи­та­ние и бла­го­дар­ность.
Ста­ро­осколь­цы вско­ре при­вык­ли, что вла­ды­ка с пер­во­го дня при­ез­да в их го­род слу­жит в хра­ме еже­днев­но, и утром и ве­че­ром, и вся­кий раз про­по­ве­ду­ет, и они спе­ши­ли на служ­бу, чтобы по­ча­ще быть в хра­ме с епи­ско­пом.
В мар­те 1933 го­да ОГПУ аре­сто­ва­ло епи­ско­па. Две неде­ли он си­дел в ста­ро­ос­коль­ской тюрь­ме, а за­тем был от­прав­лен в тюрь­му в Во­ро­неж. В июне упол­но­мо­чен­ный ОГПУ по Цен­траль­ной Чер­но­зем­ной об­ла­сти со­ста­вил по «де­лу» епи­ско­па Онуф­рия за­клю­че­ние: «За вре­мя пре­бы­ва­ния в го­ро­де Ста­ром Оско­ле епи­скоп Онуф­рий вел се­бя, как сто­рон­ник “ИПЦ”, он все­гда окру­жал се­бя ан­ти­со­вет­ским мо­на­ше­ству­ю­щим эле­мен­том и стре­мил­ся в гла­зах наи­бо­лее фа­на­тич­ных кре­стьян из чис­ла ве­ру­ю­щих по­ка­зать се­бя как му­че­ни­ка за пра­во­слав­ную ве­ру и го­ни­мо­го за это со­вет­ской вла­стью. При­ни­мая во вни­ма­ние, что епи­ско­пу Онуф­рию срок огра­ни­че­ния окон­чил­ся... по­ла­гал бы воз­бу­дить хо­да­тай­ство пе­ред СПО ОГПУ о пе­ре­смот­ре де­ла епи­ско­па Онуф­рия с пред­ло­же­ни­ем: ли­шить его пра­ва про­жи­ва­ния в цен­траль­ных го­ро­дах с при­креп­ле­ни­ем к опре­де­лен­но­му ме­сто­жи­тель­ству»[30].
От на­чаль­ства на это пред­ло­же­ние по­сле­до­вал от­вет: «Ес­ли есть дан­ные о его ак­тив­ной контр­ре­во­лю­ци­он­ной ра­бо­те – пусть при­вле­ка­ют по но­во­му де­лу. По этим дан­ным про­длить срок мы не мо­жем»[31].
Дан­ных, од­на­ко, не на­шлось, и епи­скоп в июне 1933 го­да был осво­бож­ден. Вый­дя из за­клю­че­ния, он был на­зна­чен на Кур­скую ка­фед­ру и воз­ве­ден в сан ар­хи­епи­ско­па.
С огром­ной ра­до­стью и лю­бо­вью встре­ти­ли его пра­во­слав­ные в Кур­ске. Вла­сти сра­зу же ста­ли пре­сле­до­вать ар­хи­епи­ско­па, чи­ня ему вся­кие стес­не­ния и неудоб­ства, – из всех хра­мов ему бы­ло раз­ре­ше­но слу­жить толь­ко в од­ном, при­чем, ви­дя, что ар­хи­ерей ни­сколь­ко не сму­щен этим об­сто­я­тель­ством и да­же как бы и не за­ме­ча­ет его, его пе­ре­ве­ли в мень­ший, а за­тем и в еще мень­ший. Без­бож­ни­ки не мог­ли за­пре­тить свя­ти­те­лю го­во­рить про­по­ве­ди и окорм­лять ду­хов­но паст­ву, но они де­ла­ли все, чтобы его слы­ша­ло как мож­но мень­ше лю­дей. Как и в Ста­ром Оско­ле, ему бы­ли за­пре­ще­ны по­езд­ки по епар­хии для по­се­ще­ния сель­ских при­хо­дов. Ему так же, как и в Ста­ром Оско­ле, при­шлось огра­ни­чить свою ар­хи­пас­тыр­скую де­я­тель­ность пре­де­ла­ми го­ро­да, про­по­ве­до­вать в од­ном хра­ме, при­ни­мать всех по­се­ти­те­лей у се­бя до­ма, но так же, как и рань­ше, он мно­го пи­сал: в Кур­ске им бы­ла на­пи­са­на трид­цать од­на ста­тья на ре­ли­ги­оз­но-бо­го­слов­ские те­мы.
В Кур­ске мать ар­хи­епи­ско­па Онуф­рия, ко­то­рая жи­ла с ним в од­ном до­ме, по­же­ла­ла при­нять мо­на­ше­ский по­стриг и бы­ла по­стри­же­на в мо­на­ше­ство с име­нем На­та­лия.
Жил вла­ды­ка очень скром­но, ас­ке­том, ни­ко­гда не за­бо­тил­ся о хле­бе на­сущ­ном, бу­дучи вполне до­во­лен тем, что по­сы­лал Гос­подь. Не бы­ло у него ни удобств в квар­ти­ре, ни из­лиш­ка в одеж­де, а толь­ко са­мое необ­хо­ди­мое. Ви­дя его пол­ную нес­тя­жа­тель­ность, ве­ру­ю­щие са­ми ста­ра­лись снаб­дить его всем нуж­ным для жиз­ни. Зная о его бла­го­тво­ри­тель­но­сти, они да­ва­ли ему день­ги, ко­то­рые он раз­да­вал нуж­да­ю­щим­ся, ни­че­го не остав­ляя для се­бя. У его до­ма по­сто­ян­но тол­пи­лись ни­щие и обез­до­лен­ные, нуж­да­ю­щи­е­ся в по­мо­щи и под­держ­ке.
Од­на­жды зи­мой уже под ве­чер к ар­хи­епи­ско­пу при­шел боль­ной, из­ну­рен­ный го­ло­дом пре­клон­ных лет свя­щен­ник, толь­ко что осво­бо­див­ший­ся из тюрь­мы. Он был одет в лет­ний, весь в ды­рах и за­пла­тах под­ряс­ник и дро­жал от хо­ло­да.
Ар­хи­епи­скоп тот­час ве­лел при­го­то­вить для свя­щен­ни­ка ба­ню и дать ему чи­стое бе­лье. За­тем он при­гла­сил его к се­бе, на­кор­мил и уло­жил спать на сво­ей кро­ва­ти, сам устро­ив­шись на ку­шет­ке. Утром, от­прав­ля­ясь в се­ло, свя­щен­ник на­дел свой вет­хий, вы­сти­ран­ный и вы­су­шен­ный за ночь под­ряс­ник и стал про­щать­ся с вла­ды­кой. Ар­хи­епи­скоп, уви­дев его в та­кой одеж­де, ска­зал, что он ни­как не мо­жет от­пу­стить его на мо­роз в та­ком ви­де, и ве­лел сво­им до­маш­ним при­не­сти ка­кое-ни­будь теп­лое паль­то или шу­бу, но та­ко­вых не ока­за­лось. Опе­ча­лен­ный этим об­сто­я­тель­ством, ища, чем по­мочь свя­щен­ни­ку, он вспом­нил, что ве­ру­ю­щие недав­но по­да­ри­ли ему но­вую теп­лую, на бе­ли­чьем ме­ху ря­су. Он по­про­сил ее при­не­сти, и сам на­дел ря­су на ста­ри­ка-свя­щен­ни­ка и бла­го­сло­вил его в путь. Весь в сле­зах, об­ра­до­ван­ный, ухо­дил свя­щен­ник.
По­сле его ухо­да мать ар­хи­ерея, мо­на­хи­ня На­та­лия, за­ме­ти­ла вла­ды­ке, что он ли­шил­ся един­ствен­ной теп­лой ря­сы, так необ­хо­ди­мой ему са­мо­му. В от­вет ар­хи­епи­скоп, улыб­нув­шись, ска­зал: «Гос­подь по ми­ло­сти Сво­ей по­шлет мне дру­гую».
Бы­ва­ли ино­гда и ку­рьез­ные слу­чаи. К нему од­на­жды при­шел уво­лен­ный за пьян­ство быв­ший со­труд­ник ОГПУ. Он при­шел но­чью и, пред­ста­вив­шись упол­но­мо­чен­ным от­де­ла го­судар­ствен­ной без­опас­но­сти, не предъ­яв­ляя ни­ка­ких до­ку­мен­тов, ска­зал, что при­шел де­лать обыск, и по­тре­бо­вал, чтобы ему ука­за­ли, где ле­жат день­ги. Ар­хи­епи­скоп мол­ча по­ка­зал ему на ящик пись­мен­но­го сто­ла. Взяв на­хо­див­ши­е­ся в сто­ле день­ги – несколь­ко сот руб­лей, он по­тре­бо­вал под угро­зой смер­ти, чтобы ни ар­хи­епи­скоп, ни его до­маш­ние ни­ко­му не го­во­ри­ли о его по­се­ще­нии и ушел, ни­че­го бо­лее не взяв.
По­сле ухо­да гра­би­те­ля при­сут­ство­вав­шая при этом мать ар­хи­епи­ско­па ста­ла на­ста­и­вать, чтобы он немед­лен­но за­явил о гра­бе­же в ми­ли­цию, так как по­доб­ный слу­чай мог по­вто­рить­ся, на что ар­хи­епи­скоп от­ве­тил: «Я знаю, что этот че­ло­век уже не со­сто­ит в чис­ле со­труд­ни­ков на­зван­но­го им учре­жде­ния, он са­мо­зва­нец и гра­би­тель. Но ес­ли я за­яв­лю о его про­дел­ке, он бу­дет аре­сто­ван и су­дим и, мо­жет быть, рас­стре­лян. А я не хо­чу его ги­бе­ли. Мо­жет быть, он еще усты­дит­ся со­де­ян­но­го и по­ка­ет­ся в сво­их гре­хах».
В фев­ра­ле 1935 го­да ис­пол­ни­лось две­на­дцать лет свя­ти­тель­ско­го слу­же­ния ар­хи­епи­ско­па Онуф­рия. В од­ном из сво­их пи­сем вла­ды­ка пи­сал: «Две­на­дцать лет свя­ти­тель­ства... Я слу­жил ныне, хо­тя чув­ство­вал се­бя боль­ным. Же­лал быть в об­ще­нии со Спа­си­те­лем и Бо­гом. За Бо­же­ствен­ной ли­тур­ги­ей чи­та­лись на­став­ле­ния Гос­по­да Иису­са Хри­ста се­ми­де­ся­ти апо­сто­лам при от­прав­ле­нии их на про­по­ведь. Я об­ра­тил вни­ма­ние на сло­ва Спа­си­те­ля: “В ка­кой дом вой­де­те, спер­ва го­во­ри­те: мир до­му се­му; и ес­ли бу­дет там сын ми­ра, то по­чи­ет на нем мир ваш, а ес­ли нет, то к вам воз­вра­тит­ся” (Лк.10:5).
Мы долж­ны нести свет Хри­стов всем лю­дям. Как от­не­сут­ся к нам – с лю­бо­вью или враж­деб­но, нас это не ка­са­ет­ся. Мы ис­пол­ня­ем слу­же­ние про­по­вед­ни­ков Хри­сто­вых.
Я ра­ду­юсь, что Гос­подь дал мне си­лы про­по­ве­до­вать лю­дям о Хри­сте, при­во­дить их ко Хри­сту Бо­го­че­ло­ве­ку, в Ко­то­ром толь­ко мо­гут най­ти лю­ди ис­тин­ное сча­стье и цель жиз­ни – об­ре­сти на­деж­ный по­кой и веч­ную ра­дость...»[32]
23 июля 1935 го­да вла­сти аре­сто­ва­ли ар­хи­епи­ско­па Онуф­рия и слу­жив­ших с ним в Спас­ской церк­ви игу­ме­на Мар­ти­ни­а­на (Фео­к­ти­сто­ва), про­то­и­е­рея Ип­по­ли­та Крас­нов­ско­го, свя­щен­ни­ка Вик­то­ра Ка­ра­ку­ли­на, диа­ко­на Ва­си­лия Гнез­ди­ло­ва и пса­лом­щи­ка Алек­сандра Вязь­ми­на. Вла­сти об­ви­ни­ли ар­хи­епи­ско­па в том, что он слиш­ком ча­сто об­ра­щал­ся к ве­ру­ю­щим со сло­вом про­по­ве­ди, что бла­го­сло­вил со­вер­шить несколь­ко по­стри­гов в мо­на­ше­ство, сре­ди ко­то­рых был со­вер­шен по­стриг в ман­тию и его ма­те­ри, а так­же в том, что он ока­зы­вал ма­те­ри­аль­ную по­мощь нуж­да­ю­щим­ся, и в част­но­сти осво­бо­див­шим­ся из за­клю­че­ния свя­щен­но­слу­жи­те­лям. Во вре­мя обыс­ка у вла­ды­ки бы­ли изъ­яты сде­лан­ные им вы­пис­ки из книг свя­тых от­цов и ду­хов­ных пи­са­те­лей, со­дер­жа­ние ко­то­рых бы­ло со­чте­но сле­до­ва­те­ля­ми контр­ре­во­лю­ци­он­ным.
– Рас­ска­жи­те, – спро­сил сле­до­ва­тель, – отоб­ра­жа­ют ли эти за­пи­си ва­ши лич­ные взгля­ды?
– Об­на­ру­жен­ные у ме­ня при обыс­ке мои лич­ные за­пи­си – это вы­держ­ки из раз­ных про­из­ве­де­ний. На­при­мер: «...Про­гресс, от­ри­ца­ю­щий Бо­га и Хри­ста, в кон­це кон­цов ста­но­вит­ся ре­грес­сом, ци­ви­ли­за­ция за­вер­ша­ет­ся оди­ча­ни­ем, сво­бо­да – дес­по­тиз­мом и раб­ством. Со­влек­ши с се­бя об­раз Бо­жий, че­ло­век неми­ну­е­мо со­вле­чет – уже со­вле­ка­ет с се­бя, и об­раз че­ло­ве­че­ский и возрев­ну­ет об об­ра­зе зве­ри­ном». – «Ес­ли вра­ги хо­тят от нас че­сти и сла­вы – да­дим им; ес­ли хо­тят зла­та и се­реб­ра – да­дим и это; но за имя Хри­сто­во, за ве­ру пра­во­слав­ную нам по­до­ба­ет ду­шу свою по­ло­жить и кровь про­лить». – «...Диа­вол все­гда ра­то­бор­ству­ет про­тив Церк­ви, на­но­сит ей ино­гда тяж­кие уда­ры, ска­зы­ва­ю­щи­е­ся в бо­го­от­ступ­ни­че­стве, ере­сях и рас­ко­лах, но ни­ко­гда не по­беж­да­ет ее и не по­бе­дит. Есть ис­кон­ная брань про­тив Церк­ви, есть тяж­кие скор­би для пас­ты­рей и для всех ве­ру­ю­щих, но нет по­бе­ды над Цер­ко­вью». В ос­нов­ном эти вы­пис­ки, – ска­зал вла­ды­ка, – от­ра­жа­ют мои лич­ные взгля­ды. При­чем они, по мо­е­му мне­нию, ни­че­го, кро­ме ре­ли­ги­оз­ных взгля­дов, из се­бя не пред­став­ля­ют.
Осо­бен­но дол­го сле­до­ва­тель рас­спра­ши­вал о про­по­ве­дях, со­дер­жа­ние ко­то­рых лже­сви­де­те­ли по обык­но­ве­нию пе­ре­да­ва­ли пре­врат­но.
– След­ствию из­вест­но, что вы, за­ни­мая по­ло­же­ние об­ласт­но­го ар­хи­ерея, про­во­ди­ли контр­ре­во­лю­ци­он­ную де­я­тель­ность и ис­поль­зо­ва­ли в этом на­прав­ле­нии, в част­но­сти, цер­ков­ные про­по­ве­ди. При­зна­е­те ли се­бя в этом ви­нов­ным?
– Нет, я это­го не де­лал, и ви­нов­ным се­бя в ве­де­нии контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти и, в част­но­сти, в ис­поль­зо­ва­нии в контр­ре­во­лю­ци­он­ных це­лях цер­ков­ных про­по­ве­дей я се­бя не при­знаю.
– Вы го­во­ри­ли в од­ной из сво­их про­по­ве­дей, в част­но­сти в но­яб­ре 1934 го­да, сле­ду­ю­щее: «Ве­ли­ко­му­че­ник Ди­мит­рий не устра­шил­ся ца­ря и ска­зал ему в свое вре­мя прав­ду в гла­за. Мы так же, как бы нам ни при­шлось стра­дать, долж­ны быть твер­ды»?
– Да. Го­во­рил.
– При­зна­е­те ли се­бя ви­нов­ным в том, что вы в сво­их про­по­ве­дях по су­ще­ству при­зы­ва­ли ве­ру­ю­щих к борь­бе с со­вет­ской вла­стью?
– Нет. В сво­их про­по­ве­дях при­зы­ва ве­ру­ю­щих к борь­бе с со­вет­ской вла­стью я не вы­ска­зы­вал и ви­нов­ным се­бя в этом не при­знаю.
– След­ствию из­вест­но, что вы в сво­их про­по­ве­дях, ка­са­ясь до­сти­же­ний со­вет­ской вла­сти в об­ла­сти тех­ни­ки, вы­ска­зы­ва­ли враж­деб­ное от­но­ше­ние к тех­ни­че­ско­му про­грес­су в стране и, в част­но­сти, в ок­тяб­ре 1934 го­да го­во­ри­ли: «Что из то­го, что до­сти­же­ния на­ши ве­ли­ки – ле­та­ем вы­со­ко, пла­ва­ем в глу­би­нах и слы­шим на боль­ших про­стран­ствах, но ду­шу за­бы­ва­ем и серд­це на­ше – в се­тях без­бо­жия». Го­во­ри­ли вы это?
– Я не от­ри­цаю, что нечто по­доб­ное я го­во­рил, но сло­во «без­бо­жие» я в сво­их про­по­ве­дях не упо­треб­лял и враж­деб­но­го от­но­ше­ния к тех­ни­че­ско­му про­грес­су не вы­ска­зы­вал.
– При­зна­е­те ли се­бя ви­нов­ным в том, что вы в сво­их про­по­ве­дях вы­ска­зы­ва­ли ан­ти­об­ще­ствен­ное на­прав­ле­ние и, в част­но­сти, в ок­тяб­ре 1934 го­да го­во­ри­ли: «Жизнь в без­бож­ном об­ще­стве за­став­ля­ет со­вер­шен­но от­ка­зать­ся от ве­ры в Бо­га. Жизнь с кор­нем вы­ры­ва­ет все доб­рое. Совре­мен­ность за­став­ля­ет ид­ти на дру­гой путь – ан­ти­ре­ли­ги­оз­ный, дья­воль­ский, на путь веч­ной ги­бе­ли». Или: «Бед у нас те­перь мно­го. Осо­бен­ное тер­пе­нье нуж­но те­перь лю­дям де­ре­вен­ским».
– Ви­нов­ным се­бя в про­из­не­се­нии про­по­ве­дей в ан­ти­об­ще­ствен­ном на­прав­ле­нии я не при­знаю. Имея в ви­ду, что сло­во «без­бо­жие» в умах граж­дан мо­жет пре­ло­мить­ся в про­ти­во­об­ще­ствен­ном на­прав­ле­нии, я это сло­во в сво­их про­по­ве­дях не упо­треб­лял, а го­во­рил в бо­лее мяг­ких вы­ра­же­ни­ях, за­ме­няя, в част­но­сти, сло­вом «неве­рие». Слов, при­ве­ден­ных в во­про­се, я не го­во­рил. Но о ве­ре и неве­рии в на­сто­я­щее вре­мя я го­во­рил, что неве­рие те­перь рас­про­стра­не­но в силь­ной сте­пе­ни. Слов о де­ревне я с ка­фед­ры так­же не го­во­рил. Что же ка­са­ет­ся во­про­са о бе­дах в на­сто­я­щее вре­мя, то этот во­прос я ни­ко­гда не вы­пя­чи­вал. Я го­во­рил о стра­да­ни­ях, что они яв­ля­ют­ся по­сто­ян­ным уде­лом хри­сти­а­ни­на на зем­ле.
– Упо­треб­ля­ли ли вы в од­ной из сво­их про­по­ве­дей в ок­тяб­ре 1934 го­да вы­ра­же­ние: «Здесь – свет, а там – тьма». И в ка­ком смыс­ле это бы­ло ска­за­но?
– По­доб­ной фра­зы я не пом­ню, но до­пус­каю, что я ее мог ска­зать в том смыс­ле, что хри­сти­ан­ство несет ми­ру ду­хов­ный свет и что вне хри­сти­ан­ской ве­ры – ду­хов­ная тьма, то есть незна­ние ис­тин­ной хри­сти­ан­ской ве­ры.
– След­ствию из­вест­но о том, что вы в сво­их про­по­ве­дях вну­ша­ли граж­да­нам недо­ве­рие к на­уч­ным дан­ным по во­про­су про­ис­хож­де­ния че­ло­ве­ка. Что вы мо­же­те об этом ска­зать?
– В про­по­ве­дях я при­во­дил срав­не­ние – па­рал­лель меж­ду хри­сти­ан­ским уче­ни­ем о про­ис­хож­де­нии че­ло­ве­ка и уче­ни­ем дар­ви­низ­ма, и го­во­рил, что для хри­сти­а­ни­на уче­ние Дар­ви­на о про­ис­хож­де­нии че­ло­ве­ка непри­ем­ле­мо.
– При­зна­е­те ли вы се­бя ви­нов­ным в том, что в сво­их про­по­ве­дях на­уч­ные дан­ные о про­ис­хож­де­нии че­ло­ве­ка стре­ми­лись дис­кре­ди­ти­ро­вать?
– Нет. Ви­нов­ным се­бя в этом я не при­знаю. Я ка­сал­ся толь­ко уче­ния Дар­ви­на, а во­об­ще на­уч­ные дан­ные о про­ис­хож­де­нии че­ло­ве­ка я не от­ри­цал.
– След­ствию из­вест­но, что вы в це­лях раз­ви­тия контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти кон­цен­три­ро­ва­ли, поль­зу­ясь по­ло­же­ни­ем об­ласт­но­го ар­хи­ерея, во­круг се­бя и на тер­ри­то­рии об­ла­сти ре­ак­ци­он­ные эле­мен­ты из мо­на­ше­ству­ю­щих и ре­прес­си­ро­ван­но­го ду­хо­вен­ства. При­зна­е­те ли се­бя в этом ви­нов­ным?
– Ви­нов­ным се­бя в этом не при­знаю, так как я кон­цен­тра­ции во­круг се­бя и на тер­ри­то­рии об­ла­сти мо­на­ше­ству­ю­щих и ре­прес­си­ро­ван­но­го ду­хо­вен­ства не про­во­дил. Но ду­хо­вен­ству из ре­прес­си­ро­ван­ных за контр­ре­во­лю­ци­он­ную де­я­тель­ность на­равне с дру­ги­ми, то есть нере­прес­си­ро­ван­ны­ми, по ме­ре их ко мне об­ра­ще­ний, я по­мо­гал как вы­да­чей де­неж­ных средств, так и предо­став­ле­ни­ем по ме­ре воз­мож­но­сти мест при церк­вях.
В ок­тяб­ре 1935 го­да ар­хи­епи­ско­пу устро­и­ли оч­ные став­ки со лже­сви­де­те­ля­ми, при­чем про­во­ди­ли их за две-три ми­ну­ты, дабы нрав­ствен­ный ав­то­ри­тет ис­по­вед­ни­ка не успел ока­зать вли­я­ния на лже­сви­де­те­ля.
Все вы­став­лен­ные про­тив него лже­сви­де­тель­ства ар­хи­епи­скоп ка­те­го­ри­че­ски от­верг. По­сле окон­ча­ния след­ствия, пе­ре­би­рая в па­мя­ти за­да­вав­ши­е­ся ему сле­до­ва­те­лем во­про­сы и свои от­ве­ты, свя­ти­тель счел нуж­ным сде­лать к ним до­бав­ле­ния. Он на­пи­сал: «По во­про­су о по­стри­же­нии в мо­на­ше­ство. Здесь мне за­дан во­прос: “Вы со­вер­ша­ли на тер­ри­то­рии Кур­ской об­ла­сти тай­ные по­стри­ги в мо­на­ше­ство?” И сто­ит мой от­вет: “Да”. Этот мой от­вет не вполне точ­ный. Я ни­ко­гда не со­вер­шал и не бла­го­слов­лял тай­ных по­стри­гов. Тай­ные по­стри­ги – это та­кие, ко­то­рые со­вер­ша­ют­ся са­мо­чин­но, без раз­ре­ше­ния ар­хи­ерея; по­стри­жен­ные скры­ва­ют, что они – мо­на­хи или мо­на­хи­ни, но­сят обыч­ную мир­скую одеж­ду. А от­кры­тые по­стри­ги – это те, ко­то­рые со­вер­ша­ют­ся с раз­ре­ше­ния ар­хи­ерея, по­стри­жен­ные не скры­ва­ют то­го, что они при­ня­ли мо­на­ше­ство. С мо­е­го раз­ре­ше­ния бы­ли со­вер­ше­ны по­стри­ги в мо­на­ше­ство несколь­ких ста­рых жен­щин... Эти по­стри­ги имен­но ква­ли­фи­ци­ру­ют­ся как от­кры­тые, так как все по­стри­жен­ные не скры­ва­ли то­го, что они при­ня­ли мо­на­ше­ство, и хо­ди­ли в мо­на­ше­ской фор­ме. Так, моя мать Ека­те­ри­на бы­ла по­стри­же­на вес­ной 1935 го­да в мо­ей ке­лье с име­нем На­та­лии, и все ве­ру­ю­щие го­ро­да Кур­ска зна­ют, что она те­перь – мо­на­хи­ня На­та­лия.
По во­про­су о про­по­ве­дях мо­их в хра­мах. Про­тив ме­ня вы­став­ля­ют­ся неко­то­рые вы­держ­ки из мо­их про­по­ве­дей – буд­то их я го­во­рил. Я воз­ра­жаю; те ли­ца, ко­то­рые слы­ша­ли эти сло­ва, яко­бы мною ска­зан­ные, – не мо­гут при­ве­сти точ­но мо­их про­по­ве­дей, так как эти мои про­по­ве­ди они не за­пи­сы­ва­ли, а пом­нят лишь их по слу­ху»[33].
20 ок­тяб­ря след­ствие бы­ло за­кон­че­но; 4 де­каб­ря де­ло бы­ло пе­ре­да­но в Спе­ци­аль­ную Кол­ле­гию Кур­ско­го об­ласт­но­го су­да, и на сле­ду­ю­щий день в 8 ча­сов утра ар­хи­епи­ско­пу вру­чи­ли об­ви­ни­тель­ное за­клю­че­ние.
С 8 де­каб­ря 1935 го­да на­ча­лись за­кры­тые за­се­да­ния су­да, ко­то­рые про­дол­жа­лись два дня. Все об­ви­ня­е­мые, как на пред­ва­ри­тель­ном след­ствии, так и в су­деб­ном за­се­да­нии, от­ка­за­лись при­знать се­бя ви­нов­ны­ми.
Ар­хи­епи­скоп Онуф­рий пред­стал на су­де как Бо­жий свя­ти­тель, го­то­вый по­стра­дать за Хри­ста. Ему пре­ти­ли лу­кав­ство и ложь, на ко­то­рые его тол­ка­ли про­тив­ни­ки ве­ры. «В предъ­яв­лен­ном мне об­ви­не­нии ви­нов­ным се­бя не при­знаю, – на­чал свое сло­во свя­ти­тель, – ни­ка­ких сбо­рищ у нас не бы­ло и груп­пы у нас ни­ка­кой не бы­ло, все свя­щен­ни­ки у нас за­ре­ги­стри­ро­ва­ны, и они мог­ли и име­ли пра­во при­хо­дить ко мне.
Мы при­над­ле­жим к ори­ен­та­ции мит­ро­по­ли­та Сер­гия. Про­по­ве­ди я го­во­рил в тех хра­мах, ко­то­рые бы­ли за­ре­ги­стри­ро­ва­ны, – в Спас­ском, Бла­го­ве­щен­ском и Тро­иц­ком. На оч­ной став­ке сви­де­тель пу­тал­ся в из­ло­же­нии мо­их вы­ра­же­ний на про­по­ве­дях – я ка­те­го­ри­че­ски от­ри­цаю, что в сво­их про­по­ве­дях до­пус­кал контр­ре­во­лю­ци­он­ные фра­зы, – я в про­по­ве­дях го­во­рил толь­ко по­уче­ния, на­став­ле­ния о Еван­ге­лии, мо­лит­вах, что до­пу­ще­но граж­дан­ским пра­вом.
За­пис­ки, ото­бран­ные у ме­ня, вы­пи­са­ны мо­ей ру­кой из до­ре­во­лю­ци­он­ных книг ре­ли­ги­оз­но­го ха­рак­те­ра для про­по­ве­дей, я их вос­при­ни­маю с чи­сто цер­ков­ной точ­ки зре­ния. Часть из этих за­пи­сок я за­им­ство­вал для сво­их про­по­ве­дей ре­ли­ги­оз­но-нрав­ствен­но­го ха­рак­те­ра...
Доб­ро­воль­ные по­жерт­во­ва­ния, на ко­то­рые мы су­ще­ство­ва­ли, со­би­ра­лись пу­тем об­хо­да ве­ру­ю­щих с круж­кой и ис­поль­зо­ва­лись для упла­ты на­ло­гов и вы­плат в Пат­ри­ар­хию... ни­ка­ко­го уче­та по этим по­ступ­ле­ни­ям я не вел; я ока­зы­вал де­неж­ную по­мощь осо­бен­но нуж­да­ю­щим­ся, об­ра­щав­шим­ся за по­мо­щью.
За мою быт­ность в Кур­ске бы­ло про­из­ве­де­но че­ты­ре по­стри­га в мо­на­ше­ство: то бы­ли ста­руш­ки, из них од­на – моя мать; эти по­стри­ги бы­ли на слу­чай смер­ти, а не для со­зда­ния кад­ров, две из них уже умер­ли. По­стриг про­из­ве­ден по прось­бе са­мих по­стри­гав­ших­ся, это со­вер­ша­лось скром­но, в мо­ей ке­лье, то­гда как я имею пра­во со­вер­шать это в церк­ви.
В сво­их про­по­ве­дях я го­во­рил о стра­да­ни­ях: я го­во­рил в ре­дак­ции той, что стра­да­ния – удел вся­ко­го хри­сти­а­ни­на. Сло­во “без­бо­жие” я не упо­треб­лял в сво­их про­по­ве­дях, а го­во­рил “неве­рие”; при­во­дя при­ме­ры из жиз­ни ве­ру­ю­щих во вре­мя цар­ство­ва­ния Неро­на, я го­во­рил: нуж­но ве­ро­вать, мо­лить­ся; я го­во­рил: хри­сти­ан­ство есть свет, ре­ли­гия непо­бе­ди­ма, имея в ви­ду те ме­ро­при­я­тия, ко­то­рые бы­ли в пер­вые ве­ка го­не­ния на хри­сти­ан­ство; в от­но­ше­нии ве­ли­ко­му­че­ни­ка Ди­мит­рия я го­во­рил, что как он го­во­рил прав­ду не бо­ясь ца­рю Мак­си­ми­а­ну, так и нам сле­ду­ет го­во­рить прав­ду все­гда и всем.
Во­прос о про­ис­хож­де­нии ми­ра я из­ла­гал с точ­ки зре­ния ре­ли­гии, и при этом ска­зал, что точ­ка зре­ния Дар­ви­на непри­ем­ле­ма ре­ли­ги­ей, как от­вер­га­ю­щая бы­тие Бо­жие»[34].
9 де­каб­ря суд за­чи­тал при­го­вор: ар­хи­епи­скоп Онуф­рий, игу­мен Мар­ти­ни­ан (Фео­к­ти­стов), про­то­и­е­рей Ип­по­лит Крас­нов­ский, свя­щен­ник Вик­тор Ка­ра­ку­лин – бы­ли при­го­во­ре­ны к де­ся­ти го­дам за­клю­че­ния в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вой ла­герь, диа­кон Ва­си­лий Гнез­ди­лов – к се­ми го­дам, пса­лом­щик Алек­сандр Вязь­мин – к пя­ти го­дам за­клю­че­ния.
Ар­хи­епи­скоп не роп­тал на неспра­вед­ли­вый при­го­вор. «Гос­подь спра­вед­лив все­гда!.. – пи­сал он. – За что та­кая скорбь ду­ше на­шей? – За неве­рие, бо­го­хуль­ства и ко­щун­ства выс­ших, за бо­го­от­ступ­ни­че­ство мно­гих из быв­ших епи­ско­пов и иере­ев – ныне об­нов­лен­че­ских и иных рас­коль­ни­ков, за рав­но­ду­шие к свя­ты­ням и ма­ло­ве­рие мно­гих, счи­та­ю­щих се­бя пра­во­слав­ны­ми!..»[35]

Свя­щен­но­му­че­ник Вик­тор ро­дил­ся 29 июля 1887 го­да в се­ле Во­ло­кон­ское Суд­жан­ско­го уез­да Кур­ской гу­бер­нии в се­мье пса­лом­щи­ка Кон­стан­ти­на Ни­ка­но­ро­ви­ча и его су­пру­ги На­та­льи Гри­горь­ев­ны Ка­ра­ку­ли­ных. В 1909 го­ду Вик­тор окон­чил Кур­скую Ду­хов­ную се­ми­на­рию и был на­зна­чен сек­ре­та­рем ре­дак­ции «Кур­ских епар­хи­аль­ных ве­до­мо­стей». В 1910-1911 го­дах он был за­ко­но­учи­те­лем Кур­ской Стре­лец­кой вто­рой жен­ской шко­лы. В 1910 го­ду Вик­тор Кон­стан­ти­но­вич был ру­ко­по­ло­жен во диа­ко­на к Смо­лен­ской церк­ви в го­ро­де Кур­ске[36] и впо­след­ствии во свя­щен­ни­ка и слу­жил в Тро­иц­кой церк­ви в го­ро­де.
23 июля 1935 го­да вла­сти аре­сто­ва­ли его вме­сте с ар­хи­епи­ско­пом Кур­ским Онуф­ри­ем и дру­ги­ми свя­щен­ни­ка­ми. На след­ствии отец Вик­тор не при­знал се­бя ви­нов­ным и от­ка­зал­ся под­пи­сы­вать лже­сви­де­тель­ства про­тив се­бя и дру­гих. Сле­до­ва­те­ли устро­и­ли оч­ные став­ки со лже­сви­де­те­ля­ми, но свя­щен­ник от­ка­зал­ся под­твер­дить их ого­во­ры. 8 де­каб­ря 1935 го­да со­сто­я­лось за­кры­тое за­се­да­ние Спе­ци­аль­ной Кол­ле­гии Кур­ско­го об­ласт­но­го су­да, вы­сту­пив на ко­то­ром, отец Вик­тор ка­те­го­рич­но за­явил, что не при­зна­ет се­бя ви­нов­ным: от­но­ше­ния с ар­хи­епи­ско­пом Онуф­ри­ем у него бы­ли не как с гла­вой контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции, а как с пра­вя­щим ар­хи­ере­ем, и все вза­и­мо­от­но­ше­ния име­ли ис­клю­чи­тель­но цер­ков­ный ха­рак­тер, и во­про­сы ре­ша­лись толь­ко цер­ков­ные.
9 де­каб­ря 1935 го­да Спе­ци­аль­ная Кол­ле­гия Кур­ско­го об­ласт­но­го су­да при­го­во­ри­ла свя­щен­ни­ка к де­ся­ти го­дам за­клю­че­ния, и он был от­прав­лен в Даль­не­во­сточ­ный ла­герь в Ха­ба­ров­ский край, где ока­зал­ся вме­сте с ар­хи­епи­ско­пом Онуф­ри­ем и епи­ско­пом Ан­то­ни­ем. Отец Вик­тор был сла­бо­го здо­ро­вья, и тя­же­лая ра­бо­та в ла­ге­ре ока­за­лась для него непо­силь­ной. Тя­же­ло за­болев, он скон­чал­ся – 7 мая 1937 го­да, в пят­ни­цу Свет­лой сед­ми­цы.

Свя­щен­но­му­че­ник Ип­по­лит ро­дил­ся 3 ав­гу­ста 1883 го­да в Москве в се­мье свя­щен­ни­ка, слу­жив­ше­го в церк­ви Вос­кре­се­ния Сло­ву­ще­го на Та­ган­ке, Ни­ко­лая Ани­ки­то­ви­ча Крас­нов­ско­го и его су­пру­ги Ве­ры Ефи­мов­ны. В 1897 го­ду Ип­по­лит окон­чил За­и­ко­но­спас­ское ду­хов­ное учи­ли­ще, в 1904-м – Мос­ков­скую Ду­хов­ную се­ми­на­рию[37], в 1909-м – Мос­ков­скую Ду­хов­ную ака­де­мию со сте­пе­нью кан­ди­да­та бо­го­сло­вия.
В 1910 го­ду Ип­по­лит Ни­ко­ла­е­вич был ру­ко­по­ло­жен во свя­щен­ни­ка к Вос­кре­сен­ской церк­ви на Та­ган­ке и на­зна­чен за­ве­ду­ю­щим и за­ко­но­учи­те­лем Вос­кре­сен­ско-Та­ган­ской од­но­класс­ной и вос­крес­ной школ; в 1911 го­ду скон­чал­ся его отец и отец Ип­по­лит был на­зна­чен на­сто­я­те­лем хра­ма. В 1914 го­ду он был опре­де­лен за­ко­но­учи­те­лем ком­мер­че­ско­го учи­ли­ща, учре­жден­но­го Н.Ф. Гор­ба­че­вым, и из­бран чле­ном Бла­го­чин­ни­че­ско­го со­ве­та, в 1921 го­ду – на­граж­ден на­перс­ным кре­стом, в 1924-м – воз­ве­ден в сан про­то­и­е­рея и на­зна­чен вре­мен­но ис­пол­ня­ю­щим обя­зан­но­сти бла­го­чин­но­го 2-го от­де­ле­ния Ива­нов­ско­го со­ро­ка. В 1927 го­ду про­то­и­е­рей Ип­по­лит был на­граж­ден зо­ло­тым на­перс­ным кре­стом с укра­ше­ни­я­ми; в 1928 го­ду осво­бож­ден от ис­прав­ле­ния обя­зан­но­стей бла­го­чин­но­го[38].
19 сен­тяб­ря 1930 го­да вла­сти аре­сто­ва­ли его и за­клю­чи­ли в Бу­тыр­скую тюрь­му. От­ца Ип­по­ли­та об­ви­ня­ли в том, что он под­дер­жи­вал от­но­ше­ния с ши­ро­ким кру­гом ду­хо­вен­ства, чи­тал сам и хра­нил ру­ко­пис­ную цер­ков­ную ли­те­ра­ту­ру, трак­ту­ю­щую во­про­сы совре­мен­ной цер­ков­ной жиз­ни. Трой­ка ОГПУ при­го­во­ри­ла свя­щен­ни­ка к де­ся­ти го­дам ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вых ла­ге­рей, и отец Ип­по­лит был от­прав­лен на стро­и­тель­ство Бе­ло­мор­ско-Бал­тий­ско­го ка­на­ла. В 1933 го­ду за­клю­че­ние в ла­герь за­ме­ни­ли ссыл­кой с при­креп­ле­ни­ем к опре­де­лен­но­му ме­сту жи­тель­ства. Он вы­брал Курск, ку­да при­е­хал неза­дол­го пе­ред тем, как ту­да пра­вя­щим ар­хи­ере­ем был на­зна­чен ар­хи­епи­скоп Онуф­рий (Га­га­люк), ко­то­рый его знал и сра­зу же предо­ста­вил ему ме­сто свя­щен­ни­ка, и они ча­сто по­том слу­жи­ли вме­сте. Отец Ип­по­лит за­хо­дил в дом к ар­хи­епи­ско­пу, со­вер­шал по прось­бе вла­ды­ки мо­леб­ны и окорм­лял ду­хов­но его мать, мо­на­хи­ню На­та­лию. Ар­хи­епи­скоп и свя­щен­ник бы­ли близ­ки по взгля­дам, и во вре­мя отъ­ез­дов ар­хи­епи­ско­па Онуф­рия в Моск­ву на за­се­да­ния Свя­щен­но­го Си­но­да отец Ип­по­лит вел де­ло­про­из­вод­ство епар­хии и ста­рал­ся по ме­ре воз­мож­но­сти раз­ре­шать во­про­сы, воз­ни­кав­шие у ду­хо­вен­ства. 23 июля 1935 го­да со­труд­ни­ки НКВД аре­сто­ва­ли ар­хи­епи­ско­па Онуф­рия и от­ца Ип­по­ли­та, ко­то­ро­го об­ви­ни­ли в том, что он про­из­но­сил с ам­во­на ан­ти­со­вет­ские про­по­ве­ди.
– Рас­ска­жи­те, ка­кое со­дер­жа­ние но­си­ли ва­ши про­по­ве­ди, – спро­сил сле­до­ва­тель свя­щен­ни­ка.
– Мои про­по­ве­ди сво­ди­лись к объ­яс­не­нию сущ­но­сти хри­сти­ан­ской ве­ры, – от­ве­тил отец Ип­по­лит.
– В сво­их про­по­ве­дях вы при­зы­ва­ли ве­ру­ю­щих к тер­пе­нию и не те­рять на­деж­ды на то, что ско­ро на­станет свет­лое бу­ду­щее. При­зна­е­те ли вы, что в ва­шем при­зы­ве есть контр­ре­во­лю­ци­он­ный смысл?
– Да, я дей­стви­тель­но в сво­их про­по­ве­дях го­во­рил о тер­пе­нии, но это от­но­си­лось толь­ко к лич­ным скор­бям ве­ру­ю­щих, к их лич­ным по­те­рям, борь­бе с внут­рен­ним гре­хом... контр­ре­во­лю­ци­он­но­го смыс­ла в мо­их про­по­ве­дях не бы­ло.
– По сво­ей соб­ствен­ной ини­ци­а­ти­ве вы го­во­ри­ли про­по­ве­ди или по ука­за­нию ар­хи­епи­ско­па Онуф­рия?
– Да, по сво­ей соб­ствен­ной ини­ци­а­ти­ве, так как пра­во про­из­но­сить про­по­ве­ди на ре­ли­ги­оз­ную те­му предо­став­ле­но по за­ко­нам цер­ков­ным каж­до­му свя­щен­ни­ку.
– Ска­жи­те, граж­да­нин Крас­нов­ский, ка­кое тол­ко­ва­ние ва­ми да­ва­лось ду­хо­вен­ству в свя­зи с опуб­ли­ко­ва­ни­ем в пе­ча­ти со­об­ще­ний о вы­се­ле­нии контр­ре­во­лю­ци­он­но­го эле­мен­та из Ле­нин­гра­да, Моск­вы и дру­гих го­ро­дов СССР по­сле убий­ства то­ва­ри­ща Ки­ро­ва?
– Узнав о вы­се­ле­нии лю­дей из Ле­нин­гра­да и дру­гих го­ро­дов по­сле убий­ства Ки­ро­ва, я дей­стви­тель­но го­во­рил ду­хо­вен­ству, что на­ста­ло вре­мя, ко­гда и нам нуж­но под­го­то­вить­ся к ссыл­ке, так как та­кое ме­ро­при­я­тие со­вет­ской вла­сти кос­нет­ся и нас, ду­хо­вен­ства, при­чем о се­бе я лич­но ска­зал, что я да­же рад бу­ду это­му, так как это от­ве­ча­ет мо­е­му же­ла­нию.
– След­ствию из­вест­но, что вы с при­бы­ти­ем Онуф­рия Га­га­лю­ка в го­род Курск уста­но­ви­ли с ним в це­лях раз­ви­тия контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти связь, ка­ко­вую под­дер­жи­ва­ли до мо­мен­та аре­ста. При­зна­е­те ли вы се­бя в этом ви­нов­ным?
– В сво­ем об­ще­нии с Га­га­лю­ком я раз­ви­тия контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти не пре­сле­до­вал и ви­нов­ным се­бя в этом не при­знаю.
– Что вы еще мо­же­те по­ка­зать по во­про­су про­по­ве­ди, про­из­не­сен­ной ва­ми 27 сен­тяб­ря 1934 го­да, то есть, в част­но­сти, го­во­ри­ли ли вы в этой про­по­ве­ди сле­ду­ю­щее: «Ка­кие бы ни встре­ча­ли вас скор­би, на­па­сти, а их в жиз­ни очень мно­го, – тер­пи­те и тер­пи­те: все это нам да­ет­ся за гре­хи на­ши»?
– Да, я это го­во­рил и ра­зу­мел под эти­ми сло­ва­ми лич­ные скор­би лю­дей в их жиз­ни.
– Что вы име­ли в ви­ду, го­во­ря в неко­то­рых слу­ча­ях, в част­но­сти вес­ной 1935 го­да, сле­ду­ю­щие сло­ва: «Где же на­ши ве­ру­ю­щие? При та­ком от­но­ше­нии, со­вер­шен­но без­участ­ном, без­раз­лич­ном, вполне мож­но ожи­дать за­кры­тия всех церк­вей»?
– Го­во­ря эти сло­ва, я имел в ви­ду сла­бое по­се­ще­ние церк­вей со сто­ро­ны ве­ру­ю­щих.
Бы­ли про­ве­де­ны оч­ные став­ки свя­щен­ни­ка с неко­то­ры­ми лже­сви­де­те­ля­ми, но отец Ип­по­лит от­верг все их по­ка­за­ния.
По­сле окон­ча­ния до­про­сов свя­щен­ник по­дал за­яв­ле­ние сле­до­ва­те­лю. «Во всех про­по­ве­дях, – пи­сал он, – я из­ла­гал, как по­ка­зы­вал, толь­ко внут­рен­нюю сто­ро­ну хри­сти­ан­ской ре­ли­гии и ни вла­сти, ни строя, ни во­об­ще внеш­ней жиз­ни не ка­сал­ся. К вла­сти со­вет­ской от­но­сил­ся все­гда ло­яль­но. По­это­му ре­ши­тель­но за­яв­ляю: ни к че­му ан­ти­со­вет­ско­му... не при­зы­вал и не при­знаю се­бя ви­нов­ным»[39].
8-9 де­каб­ря 1935 го­да в Кур­ске со­сто­я­лись за­се­да­ния Спе­ци­аль­ной Кол­ле­гии Кур­ско­го об­ласт­но­го су­да. Они бы­ли за­кры­ты­ми для пуб­ли­ки, в за­ле су­да при­сут­ство­ва­ли лишь об­ви­ня­е­мые и сви­де­те­ли. Вы­сту­пая на су­де, отец Ип­по­лит ска­зал: «В предъ­яв­лен­ном мне об­ви­не­нии ви­нов­ным се­бя не при­знаю. Ни­ка­кой груп­пы я не знал, Га­га­лю­ка я знаю как при­е­хав­ше­го к нам ар­хи­епи­ско­па... при­ем про­си­те­лей про­ис­хо­дил на квар­ти­ре у Га­га­лю­ка, как обык­но­вен­но у всех ар­хи­ере­ев. По во­про­су мо­их про­по­ве­дей мне го­во­ри­ли, чтоб я не за­дер­жи­вал на­род, диа­кон го­во­рил мне: “те­перь го­во­рить опас­но”; я в сво­их про­по­ве­дях не ка­сал­ся внеш­ней жиз­ни, я го­во­рил о хри­сти­ан­ской люб­ви, о стра­да­ни­ях... 27 сен­тяб­ря у нас был празд­ник Воз­дви­же­ния, и я го­во­рил про­по­ведь... о стра­да­ни­ях Хри­ста, о том, что стра­да­ния не озлоб­ля­ют, а обла­го­ра­жи­ва­ют ду­шу.
В про­по­ве­ди о люб­ви я го­во­рил, что лю­бовь – это дар за на­шу твер­дую ре­ши­мость не по­те­рять ве­ру»[40].
9 де­каб­ря 1935 го­да Спе­ци­аль­ная Кол­ле­гия Кур­ско­го об­ласт­но­го су­да при­го­во­ри­ла от­ца Ип­по­ли­та к де­ся­ти го­дам за­клю­че­ния, и он был от­прав­лен в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вые ла­ге­ря в Ха­ба­ров­ский край.
В мар­те 1936 го­да ар­хи­епи­скоп Онуф­рий был от­прав­лен эта­пом на Даль­ний Во­сток. Пер­вое вре­мя он на­хо­дил­ся в сов­хо­зе НКВД на стан­ции Средне-Бе­лая Амур­ской об­ла­сти.
4 де­каб­ря 1936 го­да он пи­сал ма­те­ри в Курск: «До­ро­гая ма­ма­ша! По­лу­чил на днях два пись­ма от Вас. Вы пи­ше­те, что при­шле­те мне теп­лую одеж­ду, вро­де свит­ки, – не нуж­но ее при­сы­лать мне. Я, сла­ва Бо­гу, в одеж­де не нуж­да­юсь. По­ка я от­ды­хаю, не ра­бо­таю, как и дру­гие ста­рич­ки-ин­ва­ли­ды. Ва­реж­ки и мас­ли­ны я в свое вре­мя по­лу­чил. По­лу­чил и все книж­ки, очень жаль, что нет сло­ва­ря… По ми­ло­сти Бо­жи­ей я здо­ров, хо­тя серд­це немно­го бо­лит...
Я недав­но по­слал Вам от­крыт­ку, где со­об­щал, что по­лу­чил от Вас три по­сыл­ки... и пись­ма... Всех бла­го­да­рю и пом­ню обо всех... Толь­ко я со­всем из­ме­нил­ся во внеш­но­сти: на­сто­я­щий дед, се­дой и без­во­ло­сый, с ма­лень­кой ко­сич­кой. Отец Ип­по­лит[g] бес­по­ко­ит­ся и скор­бит, что ни­кто из род­ных и зна­ко­мых ему не пи­шет. Пе­ре­дай­те Ан­дрю­ше[h] от ме­ня при­вет, а через него – Де­душ­ке[i]...»[41]
Через неко­то­рое вре­мя вла­ды­ка пи­сал: «До­ро­гая ма­ма­ша! На днях я по­лу­чил пись­мо Ва­ше от 2 но­яб­ря, а так­же пись­ма... при­но­шу глу­бо­кую бла­го­дар­ность всем доб­рым мо­им бла­го­де­те­лям... Я пи­сал Вам, что те­перь я на но­вом ме­сте, в том же сов­хо­зе. Здесь мне труд­нее, ра­бо­та­ем на от­кры­том по­ле – мо­ло­тим хлеб весь день, там же и обе­да­ем. Но Гос­подь да­ет си­лы и тер­пе­ние. Уже во­семь ме­ся­цев, как я ра­бо­таю на от­кры­том по­ле непре­рыв­но, кро­ме дней де­ся­ти, ко­гда хво­рал или бы­ла ненаст­ная по­го­да. Но здо­ро­вье мое не осла­бе­ло, я да­же пе­ре­стал каш­лять, лишь по утрам каш­ляю. Отец Ип­по­лит, отец Вик­тор[j] и еще двое свя­щен­ни­ков ра­бо­та­ют со мною вме­сте. Ва­лен­ки я по­лу­чил, но­шу их, очень они кста­ти, хо­тя здесь да­ют ва­лен­ки. Чув­ствую се­бя бла­го­душ­но. За все бла­го­да­рю Гос­по­да. Мо­люсь, греш­ник, чтобы ско­рее с ва­ми по­ви­дать­ся и с ва­ми по­мо­лить­ся. Но это за­ви­сит боль­ше от вас – ва­ших мо­литв ко Гос­по­ду, Ко­то­ро­му все воз­мож­но...»[42]
20 мая 1937 го­да вла­ды­ка пи­сал: «До­ро­гая ма­ма­ша! Хри­стос вос­кре­се! По­лу­чил вче­ра Ва­ше пись­мо. Се­го­дня от­крыл Ва­ши две по­сыл­ки: от 1 фев­ра­ля и от 12 ап­ре­ля… Спа­си, Гос­по­ди, всех мо­их бла­го­де­те­лей... Я, сла­ва Бо­гу, здо­ров и бла­го­ду­шен, ра­бо­та у ме­ня те­перь го­раз­до лег­че. Отец Ип­по­лит то­же здо­ров, ра­бо­та­ет он немно­го как ин­ва­лид. А об от­це Вик­то­ре со­об­щаю Вам пе­чаль­ную весть: он умер 7 мая, то есть в пас­халь­ную пят­ни­цу, от ту­бер­ку­ле­за и бо­лез­ни же­луд­ка – в боль­ни­це, его уже по­хо­ро­ни­ли. Пе­ре­да­ли, что род­ствен­ни­ки мо­гут взять его ве­щи… Мы не ду­ма­ли, что он так ско­ро уй­дет от нас, до­ро­гой со­брат наш. Но да бу­дет во­ля Бо­жия. Отец Вик­тор еще в фев­ра­ле был до­воль­но бод­рым, меч­тал ско­ро по­бы­вать в сво­их кра­ях. По­мо­ли­тесь о нем усерд­но!.. Вла­ды­ка Ан­то­ний[k] жи­вет те­перь неда­ле­ко от нас – в Средне-Бель­ском сов­хо­зе, на 2‑м участ­ке, а мой – 5-й. Он устро­ил­ся при­лич­но, хо­тя здо­ро­вьем немно­го осла­бел...»[43]
24 ав­гу­ста 1937 го­да ар­хи­епи­скоп пи­сал: «...Ра­бо­та­ем на об­щих по­лях, вме­сте с вла­ды­кой Ан­то­ни­ем. Недав­но был у док­то­ра на осмот­ре; при­знал, что серд­це у ме­ня сла­бое, ра­бо­тать дол­го нель­зя. В сы­рую по­го­ду по­каш­ли­ваю, хо­тя мень­ше, чем у Вас. Уже тре­тий год не ви­жу Вас. Ко­гда же Гос­подь даст мне уте­ше­ние ви­деть Вас и мо­лить­ся с Ва­ми? Про­шу у всех свя­тых мо­литв обо мне, греш­ном...»[44]
9 де­каб­ря 1937 го­да вла­ды­ка пи­сал: «...Я очень бла­го­да­рен всем за па­мять и за­бо­ты обо мне, греш­ном. Здо­ро­вье мое, по ми­ло­сти Бо­жи­ей, снос­ное... Но в об­щем при­хо­дит­ся нести ли­ше­ний нема­ло. Ду­шою я спо­ко­ен, за все бла­го­да­рю Со­зда­те­ля, Ко­то­рый все­гда за­бо­тит­ся о нас. Пи­шу Вам на­ка­нуне празд­но­ва­ния ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри “Зна­ме­ние”, ве­ли­ко­го празд­ни­ка. Как-то у Вас прой­дет этот празд­ник?.. При­вет­ствую всех мо­их дру­зей и зна­ко­мых, ко­то­рых я, греш­ный, вспо­ми­наю все­гда в мо­их мо­лит­вах, и про­шу их мо­литв обо мне, греш­ном. Вла­ды­ка Ан­то­ний в дру­гом ме­сте. Отец Ип­по­лит со мною, хо­тя он ин­ва­лид...»[45]
30 июля 1937 го­да НКВД был от­дан опе­ра­тив­ный при­каз № 00447 о рас­стре­ле на­хо­див­ших­ся в тюрь­мах и ла­ге­рях за­клю­чен­ных, и в фев­ра­ле 1938 го­да про­тив ар­хи­епи­ско­па Онуф­рия, епи­ско­па Ан­то­ния, свя­щен­ни­ков Ип­по­ли­та Крас­нов­ско­го, Ни­ко­лая Са­дов­ско­го, Мит­ро­фа­на Виль­гельм­ско­го, Ва­си­лия Ива­но­ва, Ни­ко­лая Ку­ла­ко­ва, Мак­си­ма Бог­да­но­ва, Ми­ха­и­ла Дей­не­ки, Алек­сандра Еро­шо­ва, Алек­сандра Са­уль­ско­го, Пав­ла По­по­ва, Пав­ла Брян­це­ва, Ге­ор­гия Бо­го­яв­лен­ско­го и пса­лом­щи­ка Ми­ха­и­ла Воз­не­сен­ско­го и дру­гих, на­хо­дя­щих­ся в ла­ге­ре свя­щен­но- и цер­ков­но­слу­жи­те­лей, бы­ло на­ча­то но­вое «де­ло».
Опер­упол­но­мо­чен­ный 3-го от­де­ла Даль­не­во­сточ­ных ла­ге­рей до­про­сил неко­то­рых за­клю­чен­ных, го­то­вых под­пи­сать лже­сви­де­тель­ства про­тив ар­хи­ере­ев и ду­хо­вен­ства. Был до­про­шен ко­мен­дант ла­гер­ной зо­ны, ко­то­рый по­ка­зал: «От­бы­вая ме­ру уго­лов­но­го на­ка­за­ния при Средне-Бель­ском лаг­пунк­те Даль­ла­га НКВД и вы­пол­няя обя­зан­ность ко­мен­дан­та зо­ны осуж­ден­ных по ста­тье 58, 59 УК РСФСР с мо­мен­та со­зда­ния по­след­ней, то есть с июня 1937 го­да, мне при­хо­дит­ся на­блю­дать за ла­гер­ным на­се­ле­ни­ем и ви­деть, что про­ис­хо­дит в сре­де за­клю­чен­ных. Ис­хо­дя из это­го, я при­шел к та­ко­му вы­во­ду, что все за­клю­чен­ные ука­зан­ной вы­ше зо­ны, смы­ка­ясь меж­ду со­бой на поч­ве един­ства воз­зре­ний, спло­ти­лись в опре­де­лен­ные контр­ре­во­лю­ци­он­ные груп­пи­ров­ки раз­ных на­прав­ле­ний... пер­со­наль­но в контр­ре­во­лю­ци­он­ную груп­пу вхо­дят сле­ду­ю­щие ли­ца: Га­га­люк... Пан­ке­ев... – быв­шие ар­хи­ереи; Бо­го­яв­лен­ский... Виль­гельм­ский... Крас­нов­ский... и т. д. Ру­ко­во­дя­щую на­прав­ля­ю­щую роль в этой контр­ре­во­лю­ци­он­ной груп­пи­ров­ке иг­ра­ют Га­га­люк... и Пан­ке­ев... Контр­ре­во­лю­ци­он­ная де­я­тель­ность ука­зан­ной груп­пи­ров­ки вы­ра­жа­ет­ся в том, что они, бу­дучи по­чти все от­не­се­ны к груп­пе ин­ва­ли­дов... дез­ор­га­ни­зу­ют про­из­вод­ство. Кро­ме это­го... от­кры­то со­би­ра­ют­ся груп­па­ми в па­лат­ке и со­вер­ша­ют ре­ли­ги­оз­ные об­ря­ды, по­ют мо­лит­вы... Та­кие за­клю­чен­ные из быв­ших пред­ста­ви­те­лей Пра­во­слав­ной Церк­ви, как Га­га­люк... и Пан­ке­ев... име­ют боль­шую пе­ре­пис­ку с внеш­ним ми­ром и очень ча­сто по­лу­ча­ют из раз­ных го­ро­дов Со­вет­ско­го Со­ю­за круп­ные по­сыл­ки, ко­то­ры­ми де­лят­ся с осталь­ны­ми свя­щен­но­слу­жи­те­ля­ми...»[46]
Дру­гой за­клю­чен­ный-сви­де­тель по­ка­зал в под­твер­жде­ние пре­ступ­ной де­я­тель­но­сти свя­щен­ни­ков: «По­пы по вос­кре­се­ньям на­де­ва­ют под­ряс­ни­ки и про­из­во­дят чте­ние мо­литв...»[47]
27 фев­ра­ля 1938 го­да ар­хи­епи­скоп Онуф­рий был вы­зван на до­прос и сле­до­ва­тель по­тре­бо­вал от него:
– Рас­ска­жи­те о контр­ре­во­лю­ци­он­ной груп­пи­ров­ке, воз­глав­ля­е­мой ва­ми и ва­шим кол­ле­гой Пан­ке­е­вым, и об ан­ти­со­вет­ской аги­та­ции, ко­то­рую про­во­дят быв­шие слу­жи­те­ли ре­ли­ги­оз­но­го куль­та.
Ар­хи­епи­скоп от­ве­тил:
– О су­ще­ство­ва­нии контр­ре­во­лю­ци­он­ной груп­пи­ров­ки я ни­че­го не знаю и по­это­му по­ка­зать ни­че­го не мо­гу, тем бо­лее что неко­то­рых лиц... я со­вер­шен­но не знаю. Осталь­ных я знаю по ла­ге­рю и имею с ни­ми об­ще­ние как ла­гер­ник.
За де­сять лет до при­ня­тия му­че­ни­че­ской кон­чи­ны, на­хо­дясь в ссыл­ке, вла­ды­ка Онуф­рий пи­сал: «“Не бой­ся ни­че­го, что те­бе на­доб­но бу­дет пре­тер­петь. Вот, диа­вол бу­дет ввер­гать из сре­ды вас в тем­ни­цу, чтобы ис­ку­сить вас, и бу­де­те иметь скорбь дней де­сять. Будь ве­рен до смер­ти, и дам те­бе ве­нец жиз­ни” (Откр.2:10). Ка­кой смысл го­не­ний на слу­жи­те­лей Хри­сто­вых – ссы­лок, тю­рем? Все это со­вер­ша­ет­ся не без во­ли Бо­жи­ей. Зна­чит, в лю­бое вре­мя они мо­гут и окон­чить­ся, ес­ли сие бу­дет угод­но Бо­гу. По­сы­ла­ют­ся эти го­не­ния для ис­пы­та­ния на­шей вер­но­сти Бо­гу. И за твер­дость ожи­да­ет нас ве­нец жиз­ни... Это сло­ва Бо­жии. Сле­до­ва­тель­но, они непре­лож­ны. Та­ким об­ра­зом, го­не­ния за вер­ность Бо­гу име­ют для ис­по­вед­ни­ков свои ре­зуль­та­ты: веч­ную ра­дость, небес­ное бла­жен­ство... От­че­го же скор­беть нам, слу­жи­те­лям Хри­сто­вым, рас­се­ян­ным по тюрь­мам и глу­хим без­люд­ным се­ле­ни­ям?.. Не нуж­но и ду­мать о ка­ком-ли­бо са­мо­воль­ном из­ме­не­нии на­шей уча­сти в го­не­ни­ях пу­тем ка­ких-ли­бо ком­про­мис­сов, сде­лок со сво­ей со­ве­стью. Го­не­ния – крест, воз­ло­жен­ный на нас Са­мим Бо­гом. И нуж­но нести его, быть вер­ным дол­гу сво­е­му да­же до смер­ти. Не огля­ды­вать­ся на­зад или по сто­ро­нам с уны­лым ви­дом, а сме­ло впе­ред ид­ти, от­дав­шись на ми­лость Бо­жию, как го­во­рит Спа­си­тель: “Ни­кто, воз­ло­жив­ший ру­ку свою на плуг и ози­ра­ю­щий­ся на­зад, не бла­го­на­де­жен для Цар­ствия Бо­жия” (Лк.9:62)...»[48]

Свя­щен­но­му­че­ник Ан­то­ний ро­дил­ся 1 ян­ва­ря 1892 го­да в се­ле Са­до­вом Хер­сон­ско­го уез­да Хер­сон­ской гу­бер­нии в се­мье свя­щен­ни­ка Алек­сандра Пан­ке­е­ва и в кре­ще­нии на­ре­чен был Ва­си­ли­ем. В 1912 го­ду Ва­си­лий окон­чил по пер­во­му раз­ря­ду Одес­скую Ду­хов­ную се­ми­на­рию и по­сту­пил в Ки­ев­скую Ду­хов­ную ака­де­мию[49].
В 1915 го­ду меж­ду Ки­ев­ской и Пет­ро­град­ской ака­де­ми­я­ми со­сто­ял­ся об­мен сту­ден­та­ми, и Ва­си­лий Пан­ке­ев был опре­де­лен на III курс Пет­ро­град­ской Ду­хов­ной ака­де­мии[50].
10 ян­ва­ря 1915 го­да сту­ден­ты III кур­са ака­де­мии Ва­си­лий Пан­ке­ев и Вла­ди­мир Бе­ло­баб­чен­ко бы­ли по­стри­же­ны в ино­че­ство с на­ре­че­ни­ем им имен Ан­то­ния и Фе­о­до­сия[51]. По­сле по­стри­га рек­тор ака­де­мии епи­скоп Ана­ста­сий (Алек­сан­дров) об­ра­тил­ся к ним с та­ким сло­вом: «Уз­кий и скорб­ный путь пред­сто­ит для но­вой жиз­ни. Жизнь ино­ка есть непре­стан­ный по­двиг, по­сто­ян­ная борь­ба, крест и са­мо­по­жерт­во­ва­ние, ста­ра­ние по­бе­дить вся­кие ис­ку­ше­ния, яже от пло­ти и от ми­ра во умерщ­вле­ние те­ла и об­нов­ле­ние ду­ха... Са­ми ро­дом южане, взи­рая на жи­тие и по­дви­ги юж­но­рус­ских по­движ­ни­ков, но­вых ва­ших за­ступ­ни­ков пред пре­сто­лом Гос­под­ним, свя­тых Ан­то­ния и Фе­о­до­сия, угод­ни­ков Пе­чер­ских, сле­дуй­те им: они слу­жи­ли Церк­ви Бо­жи­ей; со­зда­те­ли рус­ско­го ино­че­ства, они вос­пи­та­ли у нас ту кре­пость хри­сти­ан­ско­го ду­ха, без ко­то­рой на­руж­ное ино­че­ство лег­ко яв­ля­ет­ся и лег­ко ис­че­за­ет... Вы, прой­дя выс­шую шко­лу бо­го­слов­ской на­у­ки, с ве­рою и упо­ва­ни­ем взи­рая на гря­ду­щее, иди­те всю­ду и слу­жи­те лю­дям, уча и про­све­щая их и ве­дя ко спа­се­нию, – всех об­ни­мая сво­ей хри­сти­ан­ской лю­бо­вью, ста­рай­тесь быть всем вся, чтобы спа­сти хо­тя бы неко­то­рых, жаж­ду­щих ми­ло­сти Бо­жи­ей...»[52]
Через неде­лю инок Ан­то­ний был ру­ко­по­ло­жен во иеро­ди­а­ко­на. В фев­ра­ле то­го же го­да по хо­да­тай­ству чле­на Го­судар­ствен­ной Ду­мы свя­щен­ни­ка Алек­сандра Аль­биц­ко­го, с бла­го­сло­ве­ния мит­ро­по­ли­та Пет­ро­град­ско­го и Ла­дож­ско­го Вла­ди­ми­ра (Бо­го­яв­лен­ско­го), иеро­ди­а­кон Ан­то­ний от­пра­вил­ся на фронт для со­вер­ше­ния бо­го­слу­же­ний и удо­вле­тво­ре­ния ду­хов­ных нужд ра­не­ных и боль­ных во­и­нов. Он слу­жил вме­сте со свя­щен­ни­ком Алек­сан­дром Аль­биц­ким в по­ход­ной церк­ви при од­ном из че­ты­рех обо­ру­до­ван­ных Все­рос­сий­ским на­цио­наль­ным со­ю­зом пе­ре­до­вых са­ни­тар­но-пи­та­тель­ных от­ря­дов, на­хо­див­ших­ся под по­кро­ви­тель­ством Го­су­да­ря[53].
В мае 1915 го­да иеро­ди­а­кон Ан­то­ний при­е­хал в Пет­ро­град. 24 мая в хра­ме Рож­де­ства Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы при Ва­си­ле­ост­ров­ском го­род­ском на­чаль­ном учи­ли­ще епи­скоп Ана­ста­сий ру­ко­по­ло­жил его во иеро­мо­на­ха. По­сле ру­ко­по­ло­же­ния иеро­мо­нах Ан­то­ний уехал на фронт в ка­че­стве на­сто­я­те­ля од­ной из по­ход­ных церк­вей Все­рос­сий­ско­го на­цио­наль­но­го со­ю­за[54].
Из-за служ­бы в дей­ству­ю­щей ар­мии учеб­ные за­ня­тия при­шлось от­ло­жить, и учеб­ный год ока­зал­ся про­пу­щен­ным[55]. В 1917 го­ду иеро­мо­нах Ан­то­ний все же окон­чил Пет­ро­град­скую Ду­хов­ную ака­де­мию. 26 ян­ва­ря 1917 го­да за без­упреч­ное ис­пол­не­ние пас­тыр­ских обя­зан­но­стей на фрон­те он был удо­сто­ен ор­де­на свя­той Ан­ны 3-й сте­пе­ни[56]. По окон­ча­нии ака­де­мии иеро­мо­нах Ан­то­ний был на­прав­лен слу­жить в го­род Одес­су и здесь вско­ре был воз­ве­ден в сан игу­ме­на. В Одес­се он стал пре­по­да­вать в Ду­хов­ной се­ми­на­рии до ее за­кры­тия без­бож­ны­ми вла­стя­ми в 1920 го­ду.
В 1922 го­ду воз­ник об­нов­лен­че­ский рас­кол, и в июне 1923 го­да об­нов­лен­че­ский мит­ро­по­лит Ев­до­ким (Ме­щер­ский) вы­звал игу­ме­на Ан­то­ния к се­бе и ска­зал: «На сле­ду­ю­щий день бу­дет твоя хи­ро­то­ния». Игу­мен Ан­то­ний рас­те­рял­ся, усту­пил на­тис­ку Ев­до­ки­ма и был хи­ро­то­ни­сан об­нов­лен­че­ски­ми ар­хи­ере­я­ми во епи­ско­па Хер­сон­ско­го, ви­ка­рия Одес­ской епар­хии, где дру­гим ви­ка­ри­ем пра­во­слав­ной епар­хии в это вре­мя был один из его бли­жай­ших дру­зей, епи­скоп Онуф­рий (Га­га­люк).
В 1924 го­ду игу­мен Ан­то­ний при­нес по­ка­я­ние, и 27 ав­гу­ста 1924 го­да Пат­ри­арх Ти­хон с сон­мом пра­во­слав­ных свя­ти­те­лей хи­ро­то­ни­са­ли его во епи­ско­па Ма­ри­у­поль­ско­го, ви­ка­рия Ека­те­ри­но­слав­ской епар­хии. Ви­ка­ри­ат­ством он управ­лял все­го несколь­ко ме­ся­цев, а за­тем был аре­сто­ван и со­слан вла­стя­ми в го­род Харь­ков, от­ку­да про­дол­жал управ­лять Ма­ри­у­поль­ским ви­ка­ри­ат­ством.
В 1926 го­ду епи­скоп Ан­то­ний вновь был аре­сто­ван и при­го­во­рен к трем го­дам за­клю­че­ния в Со­ло­вец­кий конц­ла­герь, а в 1929 го­ду – к трем го­дам ссыл­ки в Ени­сейск.
Вер­нув­шись из ссыл­ки в 1933 го­ду, епи­скоп Ан­то­ний об­ра­тил­ся с прось­бой о по­лу­че­нии ка­фед­ры к эк­зар­ху Укра­и­ны мит­ро­по­ли­ту Кон­стан­ти­ну (Дья­ко­ву), ко­то­рый бла­го­сло­вил его об­ра­тить­ся от­но­си­тель­но ме­ста слу­же­ния к за­ме­сти­те­лю пат­ри­ар­ше­го Ме­сто­блю­сти­те­ля мит­ро­по­ли­ту Сер­гию (Стра­го­род­ско­му). По­сле встре­чи с мит­ро­по­ли­том Сер­ги­ем в Москве епи­скоп Ан­то­ний был на­зна­чен им на Бел­го­род­скую ка­фед­ру.
Это бы­ло вре­мя, ко­гда без­бож­ные вла­сти за­кры­ва­ли один за дру­гим пра­во­слав­ные хра­мы, при этом свя­ты­ни под­вер­га­лись ко­щун­ствам, а хра­мы раз­граб­ля­лись. По­чув­ство­вав вы­со­кий хри­сти­ан­ский на­строй но­во­го епи­ско­па, ве­ру­ю­щие Бел­го­ро­да ста­ли оспа­ри­вать пе­ред вла­стя­ми за­кон­ность их дей­ствий и тре­бо­вать воз­вра­ще­ния хра­мов.
Цер­ков­ный со­вет Трех­свя­ти­тель­ско­го хра­ма пи­сал во ВЦИК 25 но­яб­ря 1934 го­да: «Цер­ков­ный со­вет Трех­свя­ти­тель­ской об­щи­ны го­ро­да Бел­го­ро­да 30 сен­тяб­ря 1933 го­да по пред­ло­же­нию Бел­го­род­ско­го РИКа, идя на­встре­чу го­судар­ствен­ной необ­хо­ди­мо­сти, сдал свой храм За­гот­зер­ну услов­но на два ме­ся­ца. Храм об­рат­но до сих пор не воз­вра­щен, зда­ние раз­ру­ша­ет­ся, а иму­ще­ство рас­хи­ща­ет­ся. Бы­ло вре­мя, он был со­вер­шен­но сво­бо­ден, да и те­перь не за­нят хле­бом. Цер­ков­ный со­вет неод­но­крат­но об­ра­щал­ся в РИК, в Обл­ис­пол­ком, к про­ку­ро­ру рес­пуб­ли­ки и куль­то­вую ко­мис­сию ВЦИКа и... про­сит куль­то­вую ко­мис­сию по­ло­жить ко­нец во­ло­ки­те, по­бу­дить Бел­го­род­ский РИК и За­гот­зер­но ува­жать свои обя­за­тель­ства и вы­пол­нять за­ко­ны со­вет­ской вла­сти о сво­бо­де со­ве­сти»[57].
От­ста­и­ва­ли свои за­кон­ные пра­ва и об­щи­ны дру­гих хра­мов Бел­го­ро­да и Бел­го­род­ско­го рай­о­на. 16 ок­тяб­ря 1934 го­да сек­ре­тарь ко­мис­сии по куль­там, ку­да жа­ло­ва­лись ве­ру­ю­щие, от­пи­сал при­хо­жа­нам Успен­ско­го хра­ма в Бел­го­ро­де: «Сек­ре­та­ри­ат об­ласт­ной ко­мис­сии по во­про­сам куль­тов со­об­ща­ет, что де­ло Успен­ской церк­ви го­ро­да Бел­го­ро­да по­ру­че­но НКВД (быв­шее ОГПУ)... для рас­сле­до­ва­ния и при­ня­тия со­от­вет­ству­ю­щих мер»[58].
25 фев­ра­ля 1935 го­да епи­скоп Ан­то­ний был аре­сто­ван. Лже­сви­де­те­ля­ми про­тив него вы­сту­пи­ли об­нов­лен­цы и гри­го­ри­ан­цы. На до­про­сах, на­чав­ших­ся сра­зу же по­сле аре­ста, вла­ды­ка дер­жал­ся му­же­ствен­но и на во­про­сы сле­до­ва­те­ля о сво­ей цер­ков­ной по­зи­ции от­ве­чал яс­но и недву­смыс­лен­но.
Сле­до­ва­тель по­ин­те­ре­со­вал­ся, с кем из пра­во­слав­ных епи­ско­пов вла­ды­ка встре­чал­ся, ко­гда жил в Харь­ко­ве. Прео­свя­щен­ный Ан­то­ний от­ве­тил, что встре­чал­ся с епи­ско­па­ми Кон­стан­ти­ном (Дья­ко­вым), Бо­ри­сом (Ши­пу­ли­ным), Онуф­ри­ем (Га­га­лю­ком), Сте­фа­ном (Ан­дри­а­шен­ко), Ма­ка­ри­ем (Кар­ма­зи­ным), Пав­лом (Кра­ти­ро­вым) и Да­мас­ки­ным (Цед­ри­ком). Все они слу­жи­ли в од­ной церк­ви и ча­сто в дни цер­ков­ных празд­ни­ков со­би­ра­лись вме­сте у ко­го-ни­будь в до­ме. Во­про­сы, ими об­суж­дав­ши­е­ся, бы­ли во­про­са­ми цер­ков­ны­ми, и в част­но­сти о рас­ко­лах – гри­го­ри­ан­ском и лу­бен­ском. Ко всем этим яв­ле­ни­ям цер­ков­ной жиз­ни у них бы­ло еди­но­душ­но от­ри­ца­тель­ное от­но­ше­ние, как к на­прав­лен­ным во вред цер­ков­но­му един­ству.
На до­про­сах вла­ды­ка от­ка­зал­ся при­знать се­бя ви­нов­ным и под­пи­сать лже­сви­де­тель­ства. Один из лже­сви­де­те­лей, некий Смир­нов, за­пре­щен­ный ко­гда-то епи­ско­пом Ан­то­ни­ем в свя­щен­но­слу­же­нии, пы­тал­ся ого­во­рить ар­хи­ерея: «Уста­нов­ки мне... со сто­ро­ны Пан­ке­е­ва, как пра­вя­ще­го епи­ско­па, бы­ли да­ны сле­ду­ю­щие: ве­сти аги­та­цию сре­ди на­се­ле­ния, при­хо­жан за от­тор­же­ние Укра­и­ны от СССР к Гер­ма­нии, ве­сти ан­ти­кол­хоз­ную аги­та­цию и ор­га­ни­зо­вать кас­су вза­и­мо­по­мо­щи и сбор средств для ссыль­но­го ду­хо­вен­ства»[59].
– Что вы мо­же­те по­ка­зать по су­ще­ству по­ка­за­ний Смир­но­ва? – спро­сил епи­ско­па сле­до­ва­тель.
– По­ка­за­ния Смир­но­ва от­ри­цаю. Ни­ка­ких ука­за­ний и уста­но­вок ве­сти контр­ре­во­лю­ци­он­ную аги­та­цию я не да­вал. Бе­се­да моя со Смир­но­вым но­си­ла ис­клю­чи­тель­но ре­ли­ги­оз­ный ха­рак­тер.
1 ав­гу­ста 1935 го­да со­труд­ник НКВД объ­явил епи­ско­пу, что след­ствие по его де­лу за­кон­че­но. Вла­ды­ка от­ве­тил, что по­ка­за­ния про­тив него лож­ные и он не счи­та­ет се­бя ни в ко­ей ме­ре ви­нов­ным.
20 ав­гу­ста прео­свя­щен­ный Ан­то­ний на­пра­вил за­яв­ле­ние про­ку­ро­ру, по­тре­бо­вав, чтобы ему предо­ста­ви­ли воз­мож­ность озна­ко­мить­ся со след­ствен­ным де­лом, так как у него есть обос­но­ван­ные по­до­зре­ния, что сле­до­ва­тель вно­сил зна­чи­тель­ные ис­ка­же­ния в за­пи­си про­то­ко­лов до­про­сов. В кон­це кон­цов епи­ско­пу уда­лось озна­ко­мить­ся с ма­те­ри­а­ла­ми де­ла, и 10 сен­тяб­ря он на­пра­вил за­яв­ле­ние в Спе­ци­аль­ную Кол­ле­гию Кур­ско­го об­ласт­но­го су­да, опро­вер­гая все вы­дви­ну­тые про­тив него об­ви­не­ния и ука­зы­вая на на­ру­ше­ния за­ко­нов, до­пу­щен­ные сле­до­ва­те­ля­ми, и в тот же день от­пра­вил вто­рое пись­мо, в ко­то­ром пи­сал: «В до­пол­не­ние к мо­е­му за­яв­ле­нию на имя Спе­ци­аль­ной Кол­ле­гии, в ко­ем я от­ме­тил фор­маль­ные на­ру­ше­ния в от­но­ше­нии след­ствия... и об­ви­ни­тель­но­го за­клю­че­ния... счи­таю необ­хо­ди­мым сде­лать су­ду Спе­ци­аль­ной Кол­ле­гии, ко­то­рый со­сто­ит­ся се­го­дня, 10 сен­тяб­ря, хо­тя крат­кие за­яв­ле­ния... по су­ще­ству и по со­дер­жа­нию об­ви­ни­тель­но­го за­клю­че­ния...
В даль­ней­шем бу­ду при­во­дить вы­держ­ки из об­ви­ни­тель­но­го за­клю­че­ния и де­лать на них свои воз­ра­же­ния и по­яс­не­ния, а так­же фак­ти­че­ские по­прав­ки.
“В де­каб­ре 1933 г. в г. Бел­го­род из ссыл­ки воз­вра­тил­ся Пан­ке­ев, где по­лу­чил сан епи­ско­па Бел­го­род­ской епар­хии, – ци­ти­ро­вал вла­ды­ка об­ви­ни­тель­ное за­клю­че­ние. – При­быв­ши в г. Бел­го­род, Пан­ке­ев, бу­дучи сам контр­ре­во­лю­ци­о­нер, на­стро­ен­ный про­тив су­ще­ству­ю­ще­го строя, как ак­тив­ный по­сле­до­ва­тель “ис­тин­но-пра­во­слав­ной церк­ви”, в це­лях про­ве­де­ния контр­ре­во­лю­ци­он­ной ра­бо­ты на­чал под­би­рать се­бе еди­но­мыш­лен­ни­ков из чис­ла контр­ре­во­лю­ци­он­но­го ду­хо­вен­ства с раз­ных го­ро­дов Со­вет­ско­го Со­ю­за”.
Я по­лу­чил сан епи­ско­па не в Бел­го­ро­де, – пи­сал вла­ды­ка, воз­ра­жая на предъ­яв­лен­ное ему об­ви­не­ние, – а в Москве (в 1924 г.). Там же по­лу­чил от мит­ро­по­ли­та Сер­гия на­зна­че­ние (в 1933 г.) в г. Бел­го­род с пра­ва­ми епар­хи­аль­но­го ар­хи­ерея в пре­де­лах пят­на­дца­ти рай­о­нов, при­ле­га­ю­щих к г. Бел­го­ро­ду. В де­каб­ре 1933 г. я, по предъ­яв­ле­нии сво­их цер­ков­ных и граж­дан­ских до­ку­мен­тов в Во­ро­неж­ской об­ласт­ной куль­то­вой ко­мис­сии, был сею по­след­нею за­ре­ги­стри­ро­ван в за­кон­ном по­ряд­ке как епи­скоп Бел­го­род­ской епар­хии. Ос­но­ва­ни­ем счи­тать ме­ня контр­ре­во­лю­ци­он­но на­стро­ен­ным, со­глас­но об­ви­ни­тель­но­му за­клю­че­нию, яв­ля­ет­ся утвер­жде­ние, что я ак­тив­ный по­сле­до­ва­тель “ис­тин­но-пра­во­слав­ной церк­ви” (сто­рон­ни­ки ко­ей, по­явив­шись в 1927 го­ду, не под­чи­ня­ют­ся мит­ро­по­ли­ту Сер­гию). Это утвер­жде­ние об­ви­ни­тель­но­го за­клю­че­ния го­ло­слов­но и ни на чем не ос­но­ва­но. С 1926 г. и по 1933 г. я на­хо­дил­ся в ла­ге­ре и ссыл­ке, т. е. в изо­ля­ции, и, та­ким об­ра­зом, ли­шен был воз­мож­но­сти при­ни­мать уча­стие в цер­ков­ных де­лах, а тем бо­лее ак­тив­ное. По­лу­чив в 1933 г. пол­ное осво­бож­де­ние, я сра­зу же об­ра­тил­ся за на­зна­че­ни­ем к мит­ро­по­ли­ту Сер­гию, ко­е­му я ка­но­ни­че­ски под­чи­нял­ся все вре­мя, на­чи­ная с 1925 г., т. е. еще до ла­ге­ря и ссыл­ки. Ни­ка­ких еди­но­мыш­лен­ни­ков из контр­ре­во­лю­ци­он­но­го ду­хо­вен­ства я не под­би­рал и не при­гла­шал. Об­ви­ни­тель­ное за­клю­че­ние не ука­зы­ва­ет ни од­но­го ли­ца и не мо­жет ука­зать, так как ни­ко­го не бы­ло из пра­во­слав­но­го ду­хо­вен­ства в Бел­го­род­ской епар­хии, кто бы не при­зна­вал мит­ро­по­ли­та Сер­гия, ко­то­рый, как гла­ва Пра­во­слав­ной Церк­ви, ле­га­ли­зо­ван цен­траль­ной граж­дан­ской вла­стью. Все при­вле­чен­ные к су­ду Спе­ци­аль­ной Кол­ле­гии свя­щен­ни­ки, по сло­вам са­мо­го об­ви­ни­тель­но­го за­клю­че­ния, ни ра­зу не бы­ли су­ди­мы за все вре­мя су­ще­ство­ва­ния со­вет­ской вла­сти... Что ка­са­ет­ся ме­ня, то я пе­ред ла­ге­рем не был ни ра­зу до­про­шен и о мо­ти­вах мо­ей ссыл­ки мне да­же не бы­ло объ­яв­ле­но, по­че­му я до сих пор не знаю за­кон­ной при­чи­ны за­клю­че­ния ме­ня в ла­герь (Со­лов­ки) и по­сле­до­вав­шей за ним непо­сред­ствен­но ссыл­ки в Си­бирь, по окон­ча­нии ко­ей в 1933 г. я по­лу­чил пол­ное осво­бож­де­ние с пра­вом жи­тель­ства по все­му СССР.
“В ре­зуль­та­те в ко­рот­кий пе­ри­од по при­гла­ше­нию Пан­ке­е­ва в Бел­го­род­скую епар­хию при­бы­ло 15 че­ло­век свя­щен­ни­ков”, – пи­са­лось в об­ви­ни­тель­ном за­клю­че­нии.
15 свя­щен­ни­ков бы­ло при­ня­то мною не в “ко­рот­кий пе­ри­од”, а за все вре­мя мо­е­го пре­бы­ва­ния в г. Бел­го­ро­де, на­чи­ная с де­каб­ря 1933 г. – воз­ра­жал вла­ды­ка. – Те­ку­честь кад­ров ду­хо­вен­ства бы­ла обыч­ным яв­ле­ни­ем в цер­ков­ной жиз­ни, так как при­ход не яв­ля­ет­ся соб­ствен­но­стью свя­щен­ни­ка, к ко­то­рой он был бы при­креп­лен на­все­гда. 15 свя­щен­ни­ков за вре­мя с 1933-го по 1935 г., и при­том для 15 рай­о­нов, из ко­их со­сто­ит Бел­го­род­ская епар­хия, – это ни­чтож­ное ко­ли­че­ство. Я не при­гла­сил ни од­но­го свя­щен­ни­ка (а так­же ни­ко­го из них не знал рань­ше, кро­ме од­но­го). Все они при­ез­жа­ли са­ми ко мне, что вид­но из след­ствен­но­го де­ла. Оста­ет­ся удив­лять­ся за­ве­до­мо лож­но­му утвер­жде­нию об­ви­ни­тель­но­го за­клю­че­ния. Ес­ли эти 15 свя­щен­ни­ков при­ня­ты мною как мои, по вы­ра­же­нию об­ви­ни­тель­но­го за­клю­че­ния, “еди­но­мыш­лен­ни­ки”, то по­че­му то­гда из них при­вле­че­но к су­ду толь­ко чет­ве­ро?!
“Со­здав та­ким об­ра­зом спло­чен­ную груп­пу ду­хо­вен­ства, Пан­ке­ев по­вел сре­ди них ра­бо­ту, на­прав­лен­ную к про­ве­де­нию сбо­ров де­неж­ных средств для ока­за­ния по­мо­щи ре­прес­си­ро­ван­но­му ду­хо­вен­ству... и их се­мьям”, – пи­са­лось в об­ви­ни­тель­ном за­клю­че­нии, на что вла­ды­ка воз­ра­зил: “Я не со­зда­вал ни­ка­кой груп­пы из ду­хо­вен­ства. На про­тя­же­нии все­го вре­ме­ни (с 1933-го по 1935 г.) од­ни из ду­хо­вен­ства при­бы­ва­ли в епар­хию, а дру­гие вы­бы­ва­ли, что яв­ля­ет­ся обыч­ным в усло­ви­ях цер­ков­но-епар­хи­аль­ной жиз­ни. Так за озна­чен­ное вре­мя (с 1933-го по 1935 г.) вы­бы­ло из Бел­го­род­ской епар­хии бо­лее 20 свя­щен­ни­ков, а при­бы­ло толь­ко 15. Но об­ви­ни­тель­ное за­клю­че­ние по­че­му-то за­кры­ва­ет гла­за на это об­сто­я­тель­ство, чем до­ка­зы­ва­ет­ся не толь­ко пол­ная несо­сто­я­тель­ность утвер­жде­ния, но од­но­сто­рон­ность и край­няя пред­взя­тость. Обыч­ным так­же яв­ля­ет­ся по­ступ­ле­ние от при­хо­жан и ду­хо­вен­ства доб­ро­воль­ных по­жерт­во­ва­ний на нуж­ды епар­хи­аль­но­го епи­ско­па и Пат­ри­ар­хии, ибо день­ги необ­хо­ди­мы и для су­ще­ство­ва­ния цер­ков­но­го на­чаль­ства, и для упла­ты ими... на­ло­гов. По­это­му граж­дан­ским за­ко­ном и раз­ре­ша­ет­ся слу­жи­те­лям куль­та по­лу­че­ние от ве­ру­ю­щих по­жерт­во­ва­ний на свои нуж­ды. Сбо­ров же на ссыль­ное ду­хо­вен­ство и их се­мьи не бы­ло, и рас­по­ря­же­ний по это­му по­во­ду я ни­ка­ких ни­ко­му и ни­ко­гда не да­вал. В след­ствен­ном ма­те­ри­а­ле нет ни­ка­ких дан­ных, кро­ме лож­ных по­ка­за­ний, под­пи­сан­ных под дав­ле­ни­ем и угро­за­ми, что уста­нов­ле­но пе­ре­след­стви­ем”.
“В це­лях под­ры­ва эко­но­ми­че­ско­го ро­ста кол­хо­зов Пан­ке­ев да­вал ука­за­ния свя­щен­ни­кам сво­ей епар­хии под ви­дом уси­ле­ния пас­тыр­ской де­я­тель­но­сти сре­ди ве­ру­ю­щих кол­хоз­ни­ков про­во­дить контр­ре­во­лю­ци­он­ную ра­бо­ту, на­прав­лен­ную на от­рыв кол­хоз­ни­ков от кол­хоз­ных ра­бот”, – гла­си­ло объ­яв­ле­ние.
Ес­ли я да­вал, как го­во­рит­ся в об­ви­ни­тель­ном за­клю­че­нии, – воз­ра­жал на это вла­ды­ка, – ука­за­ния про­во­дить контр­ре­во­лю­ци­он­ную ра­бо­ту свя­щен­ни­кам сво­ей епар­хии (со­сто­я­щей из 15 рай­о­нов), то по­че­му при­вле­че­но (и то ча­стич­но, а не всё) ду­хо­вен­ство толь­ко Ко­ро­чан­ско­го рай­о­на (Виль­гельм­ский, Еро­шов и Дей­не­ка) и Бел­го­род­ско­го рай­о­на?.. Об­ви­ни­тель­ное за­клю­че­ние... опи­ра­ет­ся лишь на лже­по­ка­за­ния бла­го­чин­но­го Ко­ро­чан­ско­го рай­о­на Виль­гельм­ско­го, как и вид­но из един­ствен­ной вы­держ­ки: “Об­ви­ня­е­мый Виль­гельм­ский по это­му во­про­су по­ка­зы­ва­ет: “Епи­скоп Ан­то­ний Пан­ке­ев пред­ла­гал уси­лить для этой це­ли про­по­ве­ди пу­тем слу­же­ния мо­леб­нов и ака­фи­стов по вос­крес­ным и празд­нич­ным дням, ве­сти про­по­ве­ди о свя­то­сти и зна­че­нии празд­нич­ных дней, при этом име­лись в ви­ду глав­ным об­ра­зом кол­хоз­ни­ки, ко­то­рые из-за сво­их ра­бот пло­хо по­се­ща­ют цер­ковь”. Уже од­но бес­смыс­лен­ное и негра­мот­ное вы­ра­же­ние – “уси­лить... про­по­ве­ди пу­тем слу­же­ния мо­леб­нов и ака­фи­стов...” са­мо за се­бя го­во­рит, т. е. что оно не при­над­ле­жит свя­щен­ни­ку. И дей­стви­тель­но, об­ви­ня­е­мый Виль­гельм­ский та­ко­го по­ка­за­ния не де­лал и не мог де­лать, так как ни­ка­ких пред­ло­же­ний об уси­ле­нии про­по­ве­ди я ни­ко­му не да­вал. В сво­ем за­яв­ле­нии на имя Спе­ци­аль­ной Кол­ле­гии от 10 сен­тяб­ря я уже по­яс­нил, что об­ви­ня­е­мый Виль­гельм­ский по­да­вал про­ку­ро­ру жа­ло­бы с прось­бой ан­ну­ли­ро­вать его под­пись под про­то­ко­ла­ми пер­со­наль­но­го след­ствия, как дан­ную вви­ду об­ма­на и на­си­лия, а так­же с разъ­яс­не­ни­ем, что по­ка­за­ния его в пер­во­на­чаль­ных про­то­ко­лах ис­ка­же­ны сле­до­ва­те­лем до неузна­ва­е­мо­сти и, по су­ще­ству, яв­ля­ют­ся не его, Виль­гельм­ско­го, по­ка­за­ни­я­ми, а по­ка­за­ни­я­ми са­мо­го сле­до­ва­те­ля. Вот по­че­му по рас­по­ря­же­нию про­ку­ро­ра был пе­ре­смотр де­ла в июне, при­чем Виль­гельм­ский да­вал по­ка­за­ния в том смыс­ле, что я не де­лал ему ни­ка­ких пред­ло­же­ний об уси­ле­нии по бла­го­чи­нию пас­тыр­ской де­я­тель­но­сти во­об­ще, и тем бо­лее с це­лью от­вле­че­ния кол­хоз­ни­ков от ра­бот...
“За­да­ния ука­зан­но­го ха­рак­те­ра Пан­ке­е­вым да­ва­лись Смир­но­ву, Еро­шо­ву, Виль­гельм­ско­му и дру­гим”.
Ко­му это дру­гим – в след­ствен­ном де­ле и об­ви­ни­тель­ном за­клю­че­нии не ска­за­но, – пи­сал вла­ды­ка. – Еро­шов, пер­во­на­чаль­ный про­то­кол ко­е­го, на­пи­сан­ный его ру­кой, уни­что­жен сле­до­ва­те­лем и за­ме­нен про­то­ко­лом с лож­ны­ми по­ка­за­ни­я­ми, на­пи­сан­ны­ми ру­кою сле­до­ва­те­ля, так­же сде­лал... в по­ряд­ке пе­ре­смот­ра, по­ка­за­ния, в ко­их за­явил, что ни­ка­ких рас­по­ря­же­ний об уси­ле­нии пас­тыр­ской де­я­тель­но­сти от ме­ня, как епи­ско­па, он не по­лу­чал. Да­же Смир­нов, по­ка­зав­ший по зло­бе на ме­ня (за ли­ше­ние его са­на свя­щен­ни­ка) и как рас­коль­ник, враж­деб­но на­стро­ен­ный про­тив ме­ня как пра­во­слав­но­го епи­ско­па, – да­же Смир­нов в сво­их пу­та­ных, про­ти­во­ре­чи­вых и за­ве­до­мо лож­ных по­ка­за­ни­ях за­явил, что он от­ка­зал­ся при­нять яко­бы мое пред­ло­же­ние на­счет кол­хо­зов, так как он бо­ял­ся от­вет­ствен­но­сти за это пе­ред вла­стью. Да­же это по­ло­вин­ча­тое по­ка­за­ние Смир­нов ни­чем до­ка­зать не мо­жет. В де­лах Бел­го­род­ской епар­хии, кои изъ­яты у ме­ня при обыс­ке, име­ют­ся до­ку­мен­ты, пи­сан­ные ру­кою Смир­но­ва, из ко­их вид­но, что он был у ме­ня один раз (еще в на­ча­ле 1934 г.) и что моя бе­се­да с ним но­си­ла ис­клю­чи­тель­но ре­ли­ги­оз­но-цер­ков­ный ха­рак­тер. По­ка­за­ний на этот счет дру­гих об­ви­ня­е­мых в след­ствен­ном де­ле нет. Нет так­же ни од­но­го сви­де­тель­ско­го по­ка­за­ния про­тив ме­ня. Нет ни од­но­го фак­та, а лишь го­ло­слов­ные утвер­жде­ния... Что ка­са­ет­ся мо­ей ра­бо­ты “про­тив ме­ро­при­я­тий, про­во­ди­мых пар­ти­ей и пра­ви­тель­ством”, то ни в об­ви­ни­тель­ном за­клю­че­нии, ни в след­ствен­ном де­ле нет ни­ка­ких ука­за­ний, о ка­ких ме­ро­при­я­ти­ях идет речь. По это­му по­во­ду я не был до­про­шен во вре­мя след­ствия. Го­ло­слов­ным и ни­чем не обос­но­ван­ным яв­ля­ет­ся и утвер­жде­ние об­ви­ни­тель­но­го за­клю­че­ния, что я “ча­стич­но при­знал се­бя ви­нов­ным”. На­про­тив, в след­ствен­ном де­ле име­ют­ся мои пись­мен­ные неод­но­крат­ные и на­стой­чи­вые за­яв­ле­ния, что я се­бя не при­знаю ви­нов­ным ни в ка­кой ме­ре.
Ес­ли в об­ви­ни­тель­ном за­клю­че­нии под вы­ра­же­ни­ем “Пан­ке­ев об­ви­ня­ет­ся в том, что сов­мест­но со свя­щен­ни­ка­ми сво­е­го бла­го­чи­ния про­во­дил сре­ди на­се­ле­ния ор­га­ни­зо­ван­ную контр­ре­во­лю­ци­он­ную ра­бо­ту, на­прав­лен­ную на раз­вал кол­хо­зов, про­тив ме­ро­при­я­тий, про­во­ди­мых пар­ти­ей и пра­ви­тель­ством”, – ес­ли здесь ра­зу­меть, что я про­во­дил контр­ре­во­лю­ци­он­ную ра­бо­ту во всей Бел­го­род­ской епар­хии, то по­че­му в та­ком слу­чае не при­вле­че­ны в ка­че­стве об­ви­ня­е­мых (или хо­тя бы в ка­че­стве сви­де­те­лей) все бла­го­чин­ные Бел­го­род­ской епар­хии?! Ес­ли же ра­зу­меть то, как и на­пе­ча­та­но в об­ви­ни­тель­ном за­клю­че­нии, т. е. од­но толь­ко бла­го­чи­ние из всей епар­хии (т. е. Ко­ро­чан­ское бла­го­чи­ние), – то неесте­ствен­ным... бы­ло бы про­ве­де­ние мною контр­ре­во­лю­ци­он­ной ра­бо­ты в од­ном толь­ко Ко­ро­чан­ском бла­го­чи­нии, в то вре­мя как я яв­лял­ся епи­ско­пом над все­ми бла­го­чи­ни­я­ми Бел­го­род­ской епар­хии. Яв­ная неувяз­ка, пу­та­ни­ца и бес­смыс­ли­ца! Все это лишь го­во­рит о мо­ей неви­нов­но­сти и неосно­ва­тель­ной по­пыт­ке об­ви­не­ния до­ка­зать об­рат­ное.
В за­клю­че­ние еще раз за­яв­ляю, что предъ­яв­лен­ное мне об­ви­не­ние от­ри­цаю пол­но­стью.
Остав­ляя за со­бою пра­во де­лать на су­де бо­лее по­дроб­ные сло­вес­ные по­яс­не­ния, про­шу Спе­ци­аль­ную Кол­ле­гию это мое за­яв­ле­ние с крат­ки­ми пись­мен­ны­ми по­яс­не­ни­я­ми при­об­щить к мо­е­му де­лу и про­то­ко­лу су­деб­но­го раз­би­ра­тель­ства»[60].
10 сен­тяб­ря 1935 го­да в по­ло­вине две­на­дца­то­го утра от­кры­лось за­се­да­ние Спе­ци­аль­ной Кол­ле­гии Кур­ско­го об­ласт­но­го су­да. Суд не дал воз­мож­но­сти об­ви­ня­е­мым го­во­рить про­стран­но, и по­дроб­но на­пи­сан­ные объ­яс­не­ния вла­ды­ки до неко­то­рой сте­пе­ни за­ме­ни­ли объ­яс­не­ния в су­де. Во вре­мя су­деб­но­го за­се­да­ния прео­свя­щен­ный Ан­то­ний ска­зал: «В предъ­яв­лен­ном мне об­ви­не­нии ви­нов­ным се­бя не при­знаю... Я при­над­ле­жу к цер­ков­но­му те­че­нию, воз­глав­ля­е­мо­му мит­ро­по­ли­том Сер­ги­ем... В Бел­го­род­ской епар­хии нет ни од­но­го свя­щен­ни­ка, при­над­ле­жа­ще­го к груп­пе иоси­фов­цев...»[61]
Вме­сте с епи­ско­пом Ан­то­ни­ем бы­ли аре­сто­ва­ны свя­щен­ни­ки Мит­ро­фан Виль­гельм­ский, Алек­сандр Еро­шов, Ми­ха­ил Дей­не­ка и пса­лом­щик Ми­ха­ил Воз­не­сен­ский.

Свя­щен­но­му­че­ник Мит­ро­фан ро­дил­ся 4 июня 1883 го­да в го­ро­де Но­во­мир­го­ро­де Хер­сон­ской гу­бер­нии. Отец его, Гри­го­рий Виль­гельм­ский, за­ни­мал­ся ре­мес­лен­ным про­мыс­лом. Мит­ро­фан окон­чил цер­ков­но­при­ход­скую шко­лу и с 1911 го­да слу­жил в хра­ме пса­лом­щи­ком. В 1922 го­ду он был ру­ко­по­ло­жен во диа­ко­на, а через год – во свя­щен­ни­ка и слу­жил в хра­мах Одес­ской епар­хии. В 1924 го­ду отец Мит­ро­фан был аре­сто­ван и при­го­во­рен к трем ме­ся­цам за­клю­че­ния по об­ви­не­нию в кре­ще­нии ре­бен­ка без справ­ки из ЗАГСа. С 1928 го­да он стал слу­жить в Пол­тав­ской епар­хии. В фев­ра­ле 1934 го­да вла­сти за­кры­ли храм, в ко­то­ром слу­жил свя­щен­ник, и отец Мит­ро­фан на­пи­сал ар­хи­епи­ско­пу Онуф­рию (Га­га­лю­ку), ко­то­ро­го хо­ро­шо знал как ра­нее управ­ляв­ше­го Одес­ским ви­ка­ри­ат­ством, и по­лу­чил от него бла­го­сло­ве­ние ехать к епи­ско­пу Ан­то­нию в Бел­го­род­скую епар­хию. При­е­хав к вла­ды­ке, отец Мит­ро­фан по­лу­чил ме­сто и вско­ре был на­зна­чен бла­го­чин­ным.
22 фев­ра­ля 1935 го­да со­труд­ни­ки НКВД аре­сто­ва­ли его. На до­про­се свя­щен­ник сна­ча­ла бы­ло под­пи­сал по­ка­за­ния, на­пи­сан­ные сле­до­ва­те­лем, но 22 июня дал иные по­ка­за­ния, ко­то­рые сле­до­ва­тель вы­нуж­ден был за­пи­сать: «От­но­си­тель­но мо­их по­ка­за­ний, дан­ных мной ра­нее, имею вне­сти сле­ду­ю­щие по­прав­ки, ко­то­рые мной об­на­ру­же­ны в ре­зуль­та­те озна­ком­ле­ния с ма­те­ри­а­лом след­ствия при окон­ча­нии след­ствия, а имен­но:
В ра­нее дан­ных мной по­ка­за­ни­ях при за­пи­сях невер­но сфор­му­ли­ро­ва­но, что яко­бы я по­лу­чал от епи­ско­па Пан­ке­е­ва за­да­ние про­из­во­дить сбор де­нег под ви­дом по­жерт­во­ва­ний на епар­хию и Пат­ри­ар­хию для ока­за­ния по­мо­щи ссыль­но­му ду­хо­вен­ству. По­яс­няю, что этот во­прос при за­пи­си мо­е­го по­ка­за­ния сфор­му­ли­ро­ван немно­го не так. Я по­ка­зы­вал, что я дей­стви­тель­но по­лу­чал рас­по­ря­же­ния от епи­ско­па Пан­ке­е­ва про­из­во­дить сбо­ры на Пат­ри­ар­хию и епар­хию, но о том, что ука­зан­ные день­ги по­сы­ла­ют­ся на ока­за­ние по­мо­щи ссыль­но­му ду­хо­вен­ству, Пан­ке­ев мне об этом не го­во­рил и я это­го не знал. О том, что эти день­ги идут на ока­за­ние по­мо­щи ссыль­но­му ду­хо­вен­ству, это бы­ло мое лич­ное пред­по­ло­же­ние. Об этом я ино­гда ве­ру­ю­щим, то есть свое пред­по­ло­же­ние, вы­ска­зы­вал, но точ­но я не знал. Непра­виль­но так­же сфор­му­ли­ро­ва­но при за­пи­си, что яко­бы я по­лу­чал от епи­ско­па Пан­ке­е­ва за­да­ние об уси­ле­нии пас­тыр­ской де­я­тель­но­сти сре­ди ве­ру­ю­щих в празд­нич­ные и вос­крес­ные дни с це­лью от­ры­ва кол­хоз­ни­ков от ра­бот и что я та­кие рас­по­ря­же­ния да­вал свя­щен­ни­кам сво­е­го бла­го­чи­ния. Я дей­стви­тель­но от Пан­ке­е­ва по­лу­чал рас­по­ря­же­ния, чтобы уси­лить пас­тыр­скую де­я­тель­ность, но толь­ко в сво­ем при­хо­де, ко­то­рый я лич­но об­слу­жи­вал, в го­ро­де Ко­ро­че. В этом рас­по­ря­же­нии ни­че­го не го­во­ри­лось о том, чтобы от­ры­вать кол­хоз­ни­ков от кол­хоз­ных ра­бот. Та­кое рас­по­ря­же­ние вы­зва­но бы­ло тем, что на ме­ня име­лась жа­ло­ба от при­хо­жан, что я пло­хо про­во­жу ре­ли­ги­оз­ную де­я­тель­ность и что я пло­хой про­по­вед­ник. На­счет это­го Пан­ке­ев дей­стви­тель­но мне пи­сал о же­ла­тель­но­сти то­го, чтобы я чи­тал ака­фи­сты свя­ти­те­лю Иоаса­фу...»[62]
Но и эти­ми от­ве­та­ми отец Мит­ро­фан остал­ся недо­во­лен и 7 ав­гу­ста на­пра­вил про­ку­ро­ру но­вое за­яв­ле­ние, в ко­то­ром, в част­но­сти, пи­сал: «При до­про­се сле­до­ва­те­ля... мне был за­дан во­прос, при­знаю ли я свои по­ка­за­ния, дан­ные мною в мар­те ме­ся­це се­го го­да? Я за­явил, что не при­знаю, так как та­ко­вые бы­ли непра­виль­ны и из­вра­ще­ны сле­до­ва­те­лем и за­пи­са­ны непра­виль­но, а бы­ла лишь моя под­пись, ко­то­рая бы­ла под­пи­са­на мной под на­жи­мом и угро­зой сле­до­ва­те­ля. Но сле­до­ва­тель в про­то­кол от 25 июня по­че­му-то это­го не за­пи­сал. Вто­рой во­прос мне был за­дан тем же сле­до­ва­те­лем: по­че­му я не при­знаю свое по­ка­за­ние, за­пи­сан­ное сле­до­ва­те­лем 9 мая се­го го­да? Я ему от­ве­тил, что я их так­же не при­знаю, так как эти по­ка­за­ния так­же яв­ля­ют­ся непра­виль­ны­ми, о чем я за­яв­лял сле­до­ва­те­лю в мо­мент за­пи­сы­ва­ния этих по­ка­за­ний сле­до­ва­те­лем в про­то­кол. Я го­во­рил сле­до­ва­те­лю, не пи­ши­те, по­то­му что это непра­виль­но. Сле­до­ва­тель мне от­ве­тил, что здесь ни­че­го пре­ступ­но­го для вас нет и вы мо­же­те на су­де от­верг­нуть это. Под­пи­сал я, по­то­му что не же­лал раз­дра­жать сле­до­ва­те­ля, дабы не воз­ник та­кой же кон­фликт, как был со сле­до­ва­те­лем, ко­то­рый на­нес мне ряд угроз и оскорб­ле­ний в го­ро­де Бел­го­ро­де, ко­гда я ему за­яв­лял, что мое след­ствие ве­дет­ся непра­виль­но и мои по­ка­за­ния за­пи­сы­ва­ют­ся в ис­ка­жен­ном ви­де... Сле­до­ва­тель в про­то­ко­ле от 25 июня се­го го­да за­пи­сал, что яко­бы я же­лал ис­пра­вить свои ошиб­ки. Это так­же невер­но – не свои ошиб­ки, а ошиб­ки сле­до­ва­те­ля. И так как все де­ло по­сту­пи­ло в Ва­ше рас­по­ря­же­ние, то я по­яс­няю, что свои по­ка­за­ния, дан­ные мною в мар­те ме­ся­це, я счи­таю непра­виль­ны­ми, так как все по­ка­за­ния бы­ли из­вра­ще­ны сле­до­ва­те­лем... В ак­те об окон­ча­нии след­ствия и озна­ком­ле­нии со след­ствен­ным ма­те­ри­а­лом я не за­пи­сал сво­их воз­ра­же­ний, по­то­му что сле­до­ва­тель мне ска­зал, что бу­дет суд, где вы бу­де­те опро­вер­гать все непра­виль­но­сти...
Еще раз за­яв­ляю, что я не по­ка­зы­вал при до­про­се о том, что Пан­ке­ев де­лал мне рас­по­ря­же­ния о сбо­ре по­жерт­во­ва­ний на ссыль­ных и за­клю­чен­ных и об уси­ле­нии про­по­ве­дей с це­лью от­вле­че­ния кол­хоз­ни­ков от ра­бо­ты, а так­же не по­ка­зы­вал, что я про­во­дил контр­ре­во­лю­ци­он­ную аги­та­цию или вел ка­кие бы то ни бы­ло контр­ре­во­лю­ци­он­ные раз­го­во­ры. Ни­че­го по­доб­но­го я не по­ка­зы­вал на до­про­сах, а по­то­му ви­нов­ным се­бя не при­знаю ни в чем»[63].
Во вре­мя су­деб­но­го за­се­да­ния отец Мит­ро­фан от­верг воз­во­ди­мые на него об­ви­не­ния и ска­зал: «В предъ­яв­лен­ном мне об­ви­не­нии ви­нов­ным се­бя не при­знаю. По­ка­за­ние на пред­ва­ри­тель­ном след­ствии непра­виль­но за­пи­са­но. Сле­до­ва­тель за­пи­сы­вал с мо­их от­ве­тов на чер­но­вик, а по­том за­чи­тал мне; я был со­гла­сен с за­пи­сан­ным, а под­пи­сал по­ка­за­ние, пе­ре­пи­сан­ное на­чи­сто, ко­то­рое не чи­тал... Об уси­ле­нии пас­тыр­ской де­я­тель­но­сти мне ни­кто ука­за­ний не да­вал, и я так­же ни­ко­му не да­вал та­ких ука­за­ний, по­то­му что каж­дый свя­щен­ник сам зна­ет свои обя­зан­но­сти...»[64]

Свя­щен­но­му­че­ник Алек­сандр ро­дил­ся 22 но­яб­ря 1884 го­да в се­ле Чер­нян­ка Но­во­ос­коль­ско­го уез­да Кур­ской гу­бер­нии[l] в се­мье кре­стья­ни­на Луп­па Еро­шо­ва. С дет­ства Алек­сандр меч­тал стать слу­жи­те­лем Хри­сто­вой Церк­ви. В 1896 го­ду он окон­чил сель­скую шко­лу и уехал в Ки­ев, где дол­гое вре­мя пел в мо­на­стыр­ском хо­ре, и здесь ос­но­ва­тель­но изу­чил цер­ков­ный устав и бо­го­слу­же­ние. В 1911 го­ду он был ру­ко­по­ло­жен во диа­ко­на. В 1918 го­ду диа­кон Алек­сандр окон­чил пас­тыр­ские кур­сы в Харь­ко­ве и был ру­ко­по­ло­жен во свя­щен­ни­ка. Слу­жил он в Свя­то-Тро­иц­ком хра­ме в се­ле Оль­шан­ка Но­во­ос­коль­ско­го уез­да[m]. В 1934 го­ду епи­скоп Ан­то­ний пе­ре­вел его в Успен­ский храм се­ла Боль­шая Ха­лань Ко­ро­чан­ско­го рай­о­на Кур­ской об­ла­сти[n].
Вла­сти, на­ме­ре­ва­ясь за­крыть этот храм, по­тре­бо­ва­ли от при­хо­да под ви­дом упла­ты на­ло­гов сда­чи го­су­дар­ству до­пол­ни­тель­ных де­неж­ных средств. День­ги бы­ли вы­пла­че­ны, но цер­ков­ный со­вет Успен­ско­го хра­ма, ука­зав на неза­кон­ность этих дей­ствий, по­про­сил учесть эти сред­ства в ка­че­стве упла­ты на­ло­гов за сле­ду­ю­щий год[65].
Но вла­сти по­сту­пи­ли ина­че – 22 фев­ра­ля 1935 го­да со­труд­ни­ки НКВД аре­сто­ва­ли от­ца Алек­сандра.
– Ска­жи­те, – спро­сил его сле­до­ва­тель, – бы­ли ли вам ука­за­ния от сво­е­го бла­го­чин­но­го Виль­гельм­ско­го об уси­ле­нии пас­тыр­ской де­я­тель­но­сти, и в ка­ком на­прав­ле­нии?
– Да, бы­ли. Ука­за­ния бла­го­чин­но­го Виль­гельм­ско­го за­клю­ча­лись в том, чтобы я уси­лил свою пас­тыр­скую де­я­тель­ность пу­тем про­по­ве­ди с ам­во­на по при­вле­че­нию ве­ру­ю­щих при­хо­жан к по­се­ще­нию церк­ви, осо­бен­но в вос­крес­ные и празд­нич­ные дни. На­при­мер: вво­дить об­щее пе­ние, слу­жить ве­ли­кие ве­чер­ни, по­сле ко­то­рых чи­тать ака­фи­сты, и дру­гие ме­ры воз­дей­ствия. Речь здесь шла, ра­зу­ме­ет­ся, о кол­хоз­ни­ках, ко­то­рые в си­лу сво­их кол­хоз­ных ра­бот пло­хо по­се­ща­ют цер­ковь, – за­пи­сал сле­до­ва­тель его от­вет в про­то­кол, как счи­тал нуж­ным.
– Вы­пол­ня­ли ли вы эти ука­за­ния и ка­ким пу­тем?
– Да, вы­пол­нял. Как пас­тырь, я воз­дей­ство­вал на ве­ру­ю­щих кол­хоз­ни­ков, для то­го чтобы они усерд­но по­се­ща­ли цер­ковь, пу­тем уси­ле­ния служ­бы и про­по­ве­ди с ам­во­на, то есть так, как мне бы­ло пред­ло­же­но епи­ско­пом Ан­то­ни­ем через бла­го­чин­но­го Виль­гельм­ско­го, – на­пи­сал сле­до­ва­тель.
Отец Алек­сандр под­пи­сы­вал про­то­ко­лы до­про­сов, не чи­тая их, но, за­по­до­зрив нелад­ное, по­тре­бо­вал от сле­до­ва­те­ля, чтобы тот раз­ре­шил ему на­пи­сать от­ве­ты соб­ствен­но­руч­но. Тот раз­ре­шил. Зна­ко­мясь со след­ствен­ным де­лом, свя­щен­ник не об­на­ру­жил это­го про­то­ко­ла в де­ле и про­сил сле­до­ва­те­ля его по­ка­зать, на что сле­до­ва­тель от­ве­тил, что про­то­кол им был уни­что­жен.
Во вре­мя су­деб­но­го за­се­да­ния отец Алек­сандр ска­зал: «В предъ­яв­лен­ном мне об­ви­не­нии ви­нов­ным се­бя не при­знаю... Я свои по­ка­за­ния на пред­ва­ри­тель­ном след­ствии под­пи­сал, но не чи­тал... Ука­за­ний об уси­ле­нии про­по­ве­дей и мо­леб­нов Виль­гельм­ский мне не да­вал, он толь­ко спра­ши­вал, ка­кая у ме­ня идет служ­ба в церк­ви, – я ему рас­ска­зал, что слу­жу ве­чер­ни по вос­крес­ным и дру­гим празд­нич­ным дням. Спра­ши­вал, ве­дет­ся ли у ме­ня цер­ков­ное пе­ние, я ска­зал, что по­ют лю­би­те­ли...»[66]

Свя­щен­но­му­че­ник Ми­ха­ил ро­дил­ся 7 но­яб­ря 1894 го­да в го­ро­де Борз­на Чер­ни­гов­ской гу­бер­нии в се­мье са­пож­ни­ка Фо­мы Дей­не­ки. Окон­чив цер­ков­но­при­ход­скую шко­лу, он по­сту­пил на кур­сы пса­лом­щи­ков при мо­на­сты­ре. С 1917-го по 1921 год Ми­ха­ил слу­жил пса­лом­щи­ком в хра­мах Харь­ков­ской гу­бер­нии; в 1921 го­ду он был ру­ко­по­ло­жен во диа­ко­на, а в 1924 го­ду – во свя­щен­ни­ка. Слу­жил отец Ми­ха­ил сна­ча­ла в Харь­ков­ской епар­хии, а за­тем по ре­ко­мен­да­ции ар­хи­епи­ско­па Кур­ско­го Онуф­рия был при­нят епи­ско­пом Ан­то­ни­ем в Бел­го­род­скую епар­хию. 22 фев­ра­ля 1935 го­да он был аре­сто­ван.
– Ска­жи­те, вы про­из­во­ди­ли сбор де­нег под ви­дом по­жерт­во­ва­ний? – спро­сил его сле­до­ва­тель.
– Да, про­из­во­дил. Сбор про­из­во­дил­ся осо­бой та­рел­кой во вре­мя служ­бы, – от­ве­тил отец Ми­ха­ил.
– Вы зна­ли, для ка­кой це­ли про­из­во­дят­ся эти сбо­ры?
– Со слов епи­ско­па Ан­то­ния и бла­го­чин­но­го Виль­гельм­ско­го я знал, что эти по­жерт­во­ва­ния идут на Пат­ри­ар­хию.
По­сле объ­яв­ле­ния об окон­ча­нии след­ствия, в то вре­мя ко­гда все «де­ло», вви­ду от­сут­ствия до­ка­за­тельств ви­ны аре­сто­ван­ных, бы­ло от­прав­ле­но на до­сле­до­ва­ние, сле­до­ва­тель спро­сил от­ца Ми­ха­и­ла:
– Ска­жи­те, под­твер­жда­е­те ли вы свои ра­нее дан­ные по­ка­за­ния?
– Все свои по­ка­за­ния, дан­ные ра­нее, под­твер­ждаю пол­но­стью. Од­новре­мен­но до­бав­ляю, что по­ка­за­ния сви­де­те­ля... о том, что яко­бы я в сво­их про­по­ве­дях при­зы­вал ве­ру­ю­щих по­се­щать хра­мы и не хо­дить на ра­бо­ту, счи­таю... из­мыш­ле­ни­ем. На эту те­му… я ни­ко­гда не го­во­рил, и об этом мо­гут под­твер­дить все ве­ру­ю­щие...
В су­деб­ном за­се­да­нии отец Ми­ха­ил ска­зал, что в предъ­яв­лен­ном ему об­ви­не­нии ви­нов­ным се­бя не при­зна­ет.

Му­че­ник Ми­ха­ил ро­дил­ся 14 ап­ре­ля 1900 го­да в сло­бо­де Фо­ще­ва­тая Ко­ро­чан­ско­го уез­да Кур­ской гу­бер­нии[o] в се­мье свя­щен­ни­ка Мат­фея Воз­не­сен­ско­го, уби­то­го без­бож­ни­ка­ми в 1919 го­ду. Ми­ха­ил учил­ся в Ду­хов­ной се­ми­на­рии в Бел­го­ро­де, ко­то­рую не успел окон­чить из-за про­ис­шед­шей в 1917 го­ду ре­во­лю­ции. За­тем слу­жил пса­лом­щи­ком в хра­мах Бел­го­род­ской епар­хии; он был аре­сто­ван в 1935 го­ду. Ми­ха­ил Мат­ве­е­вич был пле­мян­ни­ком мит­ро­по­ли­та Ли­тов­ско­го Елев­фе­рия (Бо­го­яв­лен­ско­го). На до­про­се сле­до­ва­тель спро­сил его:
– С кем вы из род­ствен­ни­ков пе­ре­пи­сы­ва­лись?
– Пе­ре­пис­ку я вел с бра­том, с сест­рой... и с дя­дей – мит­ро­по­ли­том Ли­тов­ским Елев­фе­ри­ем. По­след­ний в сво­их пись­мах вы­ра­жал же­ла­ние, чтобы я был с ним, но я счи­тал, что это осу­ще­ствить невоз­мож­но, по­это­му не пы­тал­ся хо­да­тай­ство­вать о вы­ез­де за гра­ни­цу.
– О чем вы пи­са­ли мит­ро­по­ли­ту Елев­фе­рию?
– Мит­ро­по­ли­ту Елев­фе­рию я пи­сал о сво­ей тя­же­лой жиз­ни, где и как жи­вут род­ствен­ни­ки, о его ду­хов­ных зна­ко­мых и о цер­ков­ном рас­ко­ле в Рос­сии.
– А о чем он вам пи­сал?
– Мит­ро­по­лит Елев­фе­рий ин­те­ре­со­вал­ся, как жи­вет ду­хо­вен­ство, ин­те­ре­со­вал­ся мо­ей жиз­нью, спра­ши­вал, как жи­вут род­ствен­ни­ки и опи­сы­вал, как он сам жи­вет. На все ин­те­ре­су­ю­щие его во­про­сы я ему от­ве­чал.
2 июля 1935 го­да Ми­ха­ил Мат­ве­е­вич на­пи­сал за­яв­ле­ние про­ку­ро­ру Кур­ской об­ла­сти по над­зо­ру за ор­га­на­ми НКВД. «22 мая се­го го­да, – пи­сал он, – мне бы­ло объ­яв­ле­но об окон­ча­нии след­ствия по мо­е­му де­лу, и я ко­рот­ко и бег­ло был озна­ком­лен сле­до­ва­те­лем с об­ви­ни­тель­ным про­тив ме­ня ма­те­ри­а­лом. В то вре­мя я уже за­бо­лел тя­же­лой бо­лез­нью, про­дол­жав­шей­ся пол­то­ра ме­ся­ца. Ос­но­ва­тель­но же озна­ко­мить­ся с этим ма­те­ри­а­лом я мог толь­ко по вы­здо­ров­ле­нии и те­перь де­лаю необ­хо­ди­мое Вам за­яв­ле­ние. Уже не раз бы­ло мне предъ­яв­ле­но об­ви­не­ние. Его я не мо­гу на­звать ина­че, как го­ло­слов­ным, не ос­но­ван­ным ни на ка­ких фак­ти­че­ских дан­ных след­ствия. По су­ще­ству во­про­са я дол­жен кос­нуть­ся двух ос­нов­ных пунк­тов об­ви­не­ния: 1) в аги­та­ции во­об­ще и груп­по­вой в част­но­сти и 2) сви­де­тель­ских про­тив ме­ня по­ка­за­ний. Преж­де все­го: где неопро­вер­жи­мые (фак­ти­че­ские) дан­ные, пря­мо, до­ку­мен­таль­но изоб­ли­ча­ю­щие ме­ня в аги­та­ции? При всем сво­ем ухищ­ре­нии и трех­ме­сяч­ных уси­ли­ях сле­до­ва­тель не мог най­ти ни од­но­го (в дей­стви­тель­но­сти не су­ще­ству­ю­щих, а толь­ко в бо­лез­нен­ном во­об­ра­же­нии – по­до­зре­нии об­ви­не­ния). Пол­ное от­сут­ствие сви­де­тель­ских по­ка­за­ний в этом от­но­ше­нии крас­но­ре­чи­во го­во­рит са­мо за се­бя в мою поль­зу. На­обо­рот, не хва­лясь, мо­гу уве­рен­но ска­зать в свою за­щи­ту то, что сле­до­ва­те­лю во вре­мя ве­де­ния след­ствия не раз при­хо­ди­лось слы­шать по­ло­жи­тель­ные и лест­ные обо мне от­зы­вы лю­дей раз­но­го ро­да. Ко­неч­но, не в ин­те­ре­сах об­ви­не­ния бы­ло по­ме­щать их в мое де­ло – во имя прав­ды с точ­ки зре­ния спра­вед­ли­во­сти и добра. По хо­ду след­ствия (до­про­сов) это бы­ло яс­но. Ес­ли дей­стви­тель­но в ру­ках сле­до­ва­те­ля нет ни­ка­ких дан­ных, ули­ча­ю­щих ме­ня в аги­та­ции, то за что же я на­хо­жусь под стра­жею по­чти пять ме­ся­цев? Еще раз ка­те­го­ри­че­ски, а в то же вре­мя ис­кренне за­яв­ляю Вам, что со­весть моя чи­ста в этом от­но­ше­нии – я ни в чем не ви­но­вен. А меж­ду тем во вто­ром предъ­яв­лен­ном мне об­ви­не­нии, по ко­то­ро­му я – под­чер­ки­ваю это – ни ра­зу не был до­про­шен, не в пер­вый раз бы­ло по­вто­ре­но, так ска­зать, от­вле­чен­ное, не име­ю­щее под со­бою, по-ви­ди­мо­му, ни­ка­кой поч­вы об­ви­не­ние: “Вел си­сте­ма­ти­че­скую ра­бо­ту про­па­ган­ды...” Че­го, где, ко­гда, при ка­ких об­сто­я­тель­ствах? – неиз­вест­но. При чте­нии сви­де­тель­ских про­тив ме­ня по­ка­за­ний сра­зу же и неволь­но бро­са­ет­ся в гла­за под­лож­ность при­над­леж­но­сти их озна­чен­ным ав­то­рам... Ряд на­вя­зан­ных друг на дру­га об­ви­не­ний – фраз чу­до­вищ­ных и неле­пых по сво­е­му со­дер­жа­нию и сущ­но­сти – об­ли­ча­ет в ав­то­ре их невме­ня­е­мо­го че­ло­ве­ка, на­хо­дя­ще­го­ся сво­им без­воль­ным ин­ди­ви­ду­у­мом в пол­ном и без­раз­дель­ном рас­по­ря­же­нии ко­го-то дру­го­го. В мыс­лях его не вид­но ни ло­ги­ки, ни те­ни ка­ко­го-ни­будь твор­че­ства, ни да­же соб­ствен­но­го ра­зу­ма, а един­ствен­но чу­жая во­ля и опре­де­лен­ная цель ли­ца, сто­я­ще­го за спи­ною ав­то­ра. По­лу­ча­ет­ся впе­чат­ле­ние (в ко­то­ром я не со­мне­ва­юсь как в дей­стви­тель­но­сти), что сви­де­тель по­вто­ря­ет чу­жие сло­ва. При­над­леж­но­стью... к цер­ков­ной ори­ен­та­ции, к ко­то­рой я не при­над­ле­жал, толь­ко и мож­но объ­яс­нить их наг­лую ложь и неле­пую кле­ве­ту про­тив ме­ня. Вви­ду это­го я впра­ве про­сить у Вас оч­ную став­ку с обо­и­ми сви­де­те­ля­ми»[67].
Вско­ре по­сле это­го сле­до­ва­тель вы­звал Ми­ха­и­ла Мат­ве­е­ви­ча на до­прос, о чем он по­дроб­но за­тем на­пи­сал в сво­ем но­вом за­яв­ле­нии про­ку­ро­ру: «2 ав­гу­ста се­го го­да я был вы­зван сле­до­ва­те­лем на до­прос для вто­рич­но­го мне объ­яв­ле­ния об окон­ча­нии след­ствия, а глав­ное, для озна­ком­ле­ния ме­ня с мо­им де­лом и не имею ли я же­ла­ния при­ба­вить ка­кие-ни­будь свои за­ме­ча­ния к уже име­ю­щим­ся. За­яв­ле­ний, весь­ма для ме­ня важ­ных, бы­ло не од­но, но сле­до­ва­тель не толь­ко не дал воз­мож­но­сти за­не­сти их в про­то­кол, но с кри­ка­ми и нецен­зур­ною ру­га­нью по­ста­рал­ся как мож­но ско­рее уда­лить ме­ня от се­бя. Об­ра­ща­ясь к Вам, граж­да­нин про­ку­рор, с жа­ло­бою на та­кое неза­кон­ное дей­ствие сле­до­ва­те­ля, дол­жен за­явить и под­черк­нуть, что по­доб­ное, да­ле­ко не кор­рект­ное ко мне от­но­ше­ние сле­до­ва­те­ля бы­ло в про­дол­же­ние все­го след­ствия на­до мною. Ве­лось оно с при­стра­сти­ем, а глав­ное, под угро­зою. “Па­ра­зит!” – “От­ще­пе­нец!” – “Те­бя на­до бы­ло дав­но уже рас­стре­лять!” – вот обыч­ные эпи­те­ты и при­е­мы до­про­са ме­ня, со­про­вож­дав­ши­е­ся ру­га­нью, кри­ка­ми, то­па­ньем но­га­ми и т. п. Бу­дучи пер­вый раз в жиз­ни на след­ствии, я был бук­валь­но тер­ро­ри­зи­ро­ван и, есте­ствен­но, да­вал невер­ные, мо­жет быть, по­ка­за­ния. Ес­ли рань­ше не жа­ло­вал­ся на та­кое яв­ное без­за­ко­ние сле­до­ва­те­ля, то по­то­му, что, не зная пра­вил су­деб­но­го след­ствия, счи­тал этот спо­соб – по­ряд­ком ве­щей. Те­перь я не мо­гу боль­ше мол­чать и за­яв­ляю свой энер­гич­ный про­тест про­тив та­ко­го на­си­лия и из­де­ва­тель­ства, про­ся Вас дать свое за­клю­че­ние и вы­вод из мо­е­го за­яв­ле­ния»[68].
Во вре­мя су­деб­но­го за­се­да­ния Ми­ха­ил Мат­ве­е­вич от­верг все об­ви­не­ния.
11 сен­тяб­ря 1935 го­да под­су­ди­мым был огла­шен при­го­вор: епи­скоп Ан­то­ний и бла­го­чин­ный Мит­ро­фан Виль­гельм­ский бы­ли при­го­во­ре­ны к де­ся­ти го­дам ли­ше­ния сво­бо­ды; свя­щен­ник Алек­сандр Еро­шов и пса­лом­щик Ми­ха­ил Воз­не­сен­ский – к пя­ти го­дам; свя­щен­ник Ми­ха­ил Дей­не­ка – к трем го­дам ли­ше­ния сво­бо­ды. Все они бы­ли от­прав­ле­ны на Даль­ний Во­сток и бы­ли за­клю­че­ны в тот же ла­герь, где на­хо­ди­лись ар­хи­епи­скоп Кур­ский Онуф­рий (Га­га­люк) и осуж­ден­ные вме­сте с ним свя­щен­ни­ки Вик­тор Ка­ра­ку­лин и Ип­по­лит Крас­нов­ский.

Свя­щен­но­му­че­ник Ни­ко­лай ро­дил­ся 30 ок­тяб­ря 1894 го­да в се­ле Во­до­пья­но­во Во­ро­неж­ской гу­бер­нии в се­мье свя­щен­ни­ка Алек­сандра Са­дов­ско­го. Окон­чив Во­ро­неж­скую Ду­хов­ную се­ми­на­рию, Ни­ко­лай в 1917 го­ду был ру­ко­по­ло­жен во свя­щен­ни­ка и слу­жил в хра­ме в се­ле Во­до­пья­но­во.
На­ча­лась эпо­ха го­не­ний на Рус­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь. Ле­том 1935 го­да пред­се­да­тель РИКа пред­ло­жил пра­во­слав­ной об­щине сде­лать ре­монт хра­ма, и отец Ни­ко­лай при­гла­сил ра­бо­чих, ко­то­рые и при­сту­пи­ли к ре­мон­ту. Через три дня по­сле на­ча­ла ра­бот в цер­ковь во­рвал­ся разъ­ярен­ный на­чаль­ник мест­но­го НКВД и про­гнал ра­бо­чих. Отец Ни­ко­лай вы­нуж­ден был ид­ти к на­чаль­ни­ку РИКа и про­сить, чтобы он по­слал ко­мис­сию для со­став­ле­ния офи­ци­аль­но­го до­ку­мен­та о необ­хо­ди­мо­сти про­ве­де­ния ре­монт­ных ра­бот и чтобы в этой ко­мис­сии был и пред­ста­ви­тель от РИКа. 16 июня в храм яви­лись чле­ны ко­мис­сии из трех че­ло­век, но сре­ди них не бы­ло пред­ста­ви­те­ля РИКа, и свя­щен­ник им за­явил, что не при­зна­ет этой ко­мис­сии, и в серд­цах об­ру­гал пред­се­да­те­ля РИКа.
25 июля 1935 го­да отец Ни­ко­лай был аре­сто­ван и за­клю­чен в ли­пец­кую тюрь­му. Кро­ме эпи­зо­да с ко­мис­си­ей, ему при­пом­ни­ли во вре­мя след­ствия и то, что 8 ап­ре­ля 1935 го­да он за­шел к жи­те­лю се­ла, у ко­то­ро­го в это вре­мя на­хо­дил­ся ко­ман­дир Крас­ной ар­мии, спро­сив­ший свя­щен­ни­ка, есть ли Бог. Отец Ни­ко­лай от­ве­тил, что Бог есть; тот стал спо­рить, и раз­го­вор пе­ре­шел на совре­мен­ное по­ло­же­ние Церк­ви, и свя­щен­ник стал пе­ре­чис­лять неспра­вед­ли­во­сти, чи­ни­мые со­вет­ской вла­стью, о чем ко­ман­дир впо­след­ствии до­нес в НКВД.
Ма­те­ри­а­лы де­ла бы­ли пе­ре­да­ны на рас­смот­ре­ние Спе­ци­аль­ной Кол­ле­гии Во­ро­неж­ско­го об­ласт­но­го су­да, и отец Ни­ко­лай был пе­ре­ве­ден из ли­пец­кой тюрь­мы в во­ро­неж­скую; 23 ок­тяб­ря 1935 го­да со­сто­я­лось за­кры­тое за­се­да­ние су­да. Суд при­го­во­рил свя­щен­ни­ка к вось­ми го­дам тю­рем­но­го за­клю­че­ния. Пер­вое вре­мя он со­дер­жал­ся в во­ро­неж­ской тюрь­ме, а за­тем был со­слан в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вой ла­герь в Ха­ба­ров­ский край[69].

Свя­щен­но­му­че­ник Ва­си­лий ро­дил­ся 25 фев­ра­ля 1875 го­да в го­ро­де Ста­рый Оскол Кур­ской гу­бер­нии в се­мье порт­но­го Ан­дрея Ива­но­ва. Окон­чив го­род­ское учи­ли­ще и че­ты­ре кур­са Кур­ской Ду­хов­ной се­ми­на­рии, он в 1910 го­ду был на­зна­чен пса­лом­щи­ком в цер­ковь в се­ле Усть-Сту­жень Ста­ро­осколь­ко­го уез­да; 28 мая 1910 го­да он был ру­ко­по­ло­жен во диа­ко­на ко хра­му в се­ле Яры­ги­но Обо­ян­ско­го уез­да и на­зна­чен за­ко­но­учи­те­лем цер­ков­но­при­ход­ской шко­лы. В 1913 го­ду диа­кон Ва­си­лий был пе­ре­ве­ден в Ар­хан­гель­скую цер­ковь в се­ле Лю­бо­стань Суд­жан­ско­го уез­да[70], а за­тем в се­ло На­у­мов­ку Бел­го­род­ско­го уез­да. 15 фев­ра­ля 1919 го­да на празд­ник Сре­те­ния Гос­под­ня он был ру­ко­по­ло­жен во свя­щен­ни­ка ко хра­му в се­ле Дол­би­но Бел­го­род­ско­го уез­да, в 1922 го­ду – пе­ре­ве­ден в храм в се­ле Ро­вень­ки Остро­гож­ско­го уез­да.
13 ян­ва­ря 1930 го­да отец Ва­си­лий был на­зна­чен слу­жить в храм в се­ле Ниж­ний Ико­рец Лис­кин­ско­го рай­о­на. В это вре­мя ду­хо­вен­ство Во­ро­неж­ской епар­хии, как и мно­гих дру­гих, бы­ло охва­че­но смя­те­ни­ем, вы­зван­ным опуб­ли­ко­ва­ни­ем де­кла­ра­ции мит­ро­по­ли­та Сер­гия. В хра­ме до при­ез­да ту­да от­ца Ва­си­лия слу­жил свя­щен­ник Сер­гий Бу­ту­зов, а уже вме­сте с от­цом Ва­си­ли­ем – свя­щен­ник Петр Ко­ры­стин; оба они под­чи­ня­лись ар­хи­епи­ско­пу Гдов­ско­му Ди­мит­рию (Лю­би­мо­ву).
Отец Ва­си­лий был че­ло­ве­ком про­стым и со­вер­шен­но не раз­би­рал­ся в тон­ко­стях цер­ков­но­го раз­но­мыс­лия тех лет; про­слу­жил он здесь все­го две неде­ли; в кон­це ян­ва­ря 1930 го­да он был аре­сто­ван и за­клю­чен в во­ро­неж­скую тюрь­му. То­гда же бы­ли аре­сто­ва­ны мно­гие свя­щен­ни­ки это­го бла­го­чи­ния и неко­то­рых дру­гих, с ко­то­ры­ми отец Ва­си­лий и ока­зал­ся в од­ной ка­ме­ре в во­ро­неж­ской тюрь­ме.
16 мар­та сле­до­ва­тель до­про­сил свя­щен­ни­ка; отец Ва­си­лий от­ве­тил, с кем и ко­гда слу­жил и что дей­стви­тель­но слы­шал об от­це Сер­гии Бу­ту­зо­ве как о вы­да­ю­щем­ся про­по­вед­ни­ке, а «про Ко­ры­сти­на я ни­че­го не знаю и не слы­шал, а толь­ко од­но, что он ме­ня об­ман­ным об­ра­зом оста­вил... а сам уехал, яко­бы по­ле­чить­ся на три дня в Во­ро­неж, а по­том и не при­е­хал, а на ме­ня бро­сил при­ход, как на но­во­го и незна­ко­мо­го че­ло­ве­ка»[71].
От­ца Ва­си­лия сно­ва вы­зва­ли на до­прос, же­лая узнать, о чем го­во­ри­ли на­хо­дя­щи­е­ся вме­сте с ним в ка­ме­ре свя­щен­ни­ки Фе­о­дор Яко­влев[p] и Петр Ко­ры­стин. Но отец Ва­си­лий ска­зал, что они го­во­ри­ли так ти­хо, что труд­но бы­ло рас­слы­шать[72].
В 1930 го­ду свя­щен­ник Ва­си­лий Ива­нов был при­го­во­рен к де­ся­ти го­дам за­клю­че­ния в конц­ла­герь и от­прав­лен в Ха­ба­ров­ский край.

Свя­щен­но­му­че­ник Ни­ко­лай ро­дил­ся в 1876 го­ду в го­ро­де Вель­ске Во­ло­год­ской гу­бер­нии в се­мье кре­стья­ни­на Кон­стан­ти­на Ку­ла­ко­ва. Окон­чив вель­ское двух­класс­ное го­род­ское учи­ли­ще, он до 1912 го­да слу­жил по­мощ­ни­ком бух­гал­те­ра в во­ло­год­ском гу­берн­ском зем­стве, а за­тем пи­са­рем. Его хо­ро­шо знал ви­ка­рий Во­ло­год­ской епар­хии, епи­скоп Вель­ский Ан­то­ний (Быст­ров)[q], ко­то­рый в 1912 го­ду ру­ко­по­ло­жил его во свя­щен­ни­ка к од­но­му из во­ло­год­ских хра­мов.
В 1913 го­ду отец Ни­ко­лай был на­зна­чен слу­жить в храм Мит­ро­фа­ньев­ско­го по­дво­рья в Санкт-Пе­тер­бур­ге, од­новре­мен­но ис­пол­няя обя­зан­но­сти сек­ре­та­ря ар­хи­епи­ско­па Во­ло­год­ско­го Ни­ко­на (Рож­де­ствен­ско­го), чле­на Го­судар­ствен­но­го со­ве­та и Свя­тей­ше­го Си­но­да, жив­ше­го по­сто­ян­но в Санкт-Пе­тер­бур­ге. На по­дво­рье отец Ни­ко­лай слу­жил до его за­кры­тия во вре­мя го­не­ний от без­бож­ных вла­стей; за­тем пе­ре­шел во Вла­ди­мир­ский со­бор, а по­сле его за­кры­тия, с 1932 го­да стал слу­жить в По­кров­ской церк­ви на Бо­ро­вой ули­це.
Во вре­мя служ­бы на Мит­ро­фа­ньев­ском по­дво­рье, а за­тем во Вла­ди­мир­ском со­бо­ре и в По­кров­ской церк­ви, ку­да ста­ли хо­дить и его ду­хов­ные де­ти, отец Ни­ко­лай вел ак­тив­ную цер­ков­ную де­я­тель­ность, со­вер­шал ис­то­во бо­го­слу­же­ния и вос­пи­ты­вал при­хо­жан в ду­хе Еван­ге­лия и тру­дов свя­тых от­цов, ко­то­рые глу­бо­ко изу­чал. Он усерд­но по­учал ду­хов­ных де­тей в про­по­ве­дях, ко­то­рые, преж­де чем го­во­рить, со­став­лял в пись­мен­ном ви­де, чтобы ду­хов­ные де­ти в слу­чае его аре­ста мог­ли вни­кать в уче­ние Гос­подне, как по­ни­мал его их ду­хов­ный отец.
Отец Ни­ко­лай был аре­сто­ван 22 де­каб­ря 1933 го­да и за­клю­чен в од­ну из ле­нин­град­ских тю­рем. То­гда же в го­ро­де бы­ли аре­сто­ва­ны мно­гие свя­щен­но­слу­жи­те­ли и ми­ряне. В фор­му­ли­ров­ке об­ви­ни­тель­но­го за­клю­че­ния со­труд­ни­ки ОГПУ на­пи­са­ли: «В де­каб­ре 1933 го­да сек­рет­но-по­ли­ти­че­ским от­де­лом... ОГПУ... опе­ра­тив­но лик­ви­ди­ро­ва­на ле­нин­град­ская цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ская ор­га­ни­за­ция... непо­сред­ствен­но ру­ко­во­ди­мая за­кор­дон­ным бе­ло­эми­грант­ским цер­ков­но-по­ли­ти­че­ским цен­тром...
Ста­вя сво­ей ко­неч­ной це­лью ак­тив­ное со­дей­ствие ино­стран­ной ин­тер­вен­ции для свер­же­ния со­вет­ской вла­сти, ор­га­ни­за­ция ве­ла ин­тен­сив­ную контр­ре­во­лю­ци­он­ную де­я­тель­ность, за­клю­чав­шу­ю­ся:
...В ре­гу­ляр­ной свя­зи с бе­ло­эми­грант­ским цер­ков­но-по­ли­ти­че­ским цен­тром, воз­глав­ля­е­мым мит­ро­по­ли­том Ев­ло­ги­ем, в по­лу­че­нии от него об­ще­го на­прав­ле­ния, кон­крет­ных ру­ко­во­дя­щих ука­за­ний, ли­те­ра­ту­ры и де­неж­ных суб­си­дий...
В под­го­тов­ке тер­ро­ри­сти­че­ско­го ак­та про­тив тов. Ста­ли­на...
В си­сте­ма­ти­че­ской ан­ти­со­вет­ской про­па­ган­де и аги­та­ции, про­во­ди­мой как с цер­ков­но­го ам­во­на, так и пу­тем мас­со­во­го рас­про­стра­не­ния контр­ре­во­лю­ци­он­ной ли­те­ра­ту­ры, ав­то­ра­ми ко­то­рой бы­ли от­дель­ные ру­ко­во­дя­щие чле­ны ор­га­ни­за­ции...
В со­зда­нии под­поль­ных “ка­та­комб­ных” церк­вей, яв­ляв­ших­ся ме­стом кон­цен­тра­ции наи­бо­лее озлоб­лен­но­го ан­ти­со­вет­ско­го эле­мен­та и слу­жив­ших свое­об­раз­ной де­мон­стра­ци­ей про­те­ста про­тив по­ли­ти­ки со­вет­ской вла­сти.
В ру­ко­во­дя­щий со­став ор­га­ни­за­ции вхо­ди­ли клас­со­во, по­ли­ти­че­ски и идео­ло­ги­че­ски враж­деб­ные про­ле­тар­ской дик­та­ту­ре эле­мен­ты – быв­шие про­фес­со­ра ду­хов­ных ака­де­мий, слу­жи­те­ли куль­та, быв­шие офи­це­ры, быв­шая ари­сто­кра­тия и бур­жу­а­зия.
Контр­ре­во­лю­ци­он­ная де­я­тель­ность ор­га­ни­за­ции шла в ос­нов­ном под при­кры­ти­ем Церк­ви, ис­поль­зуя ее ле­галь­ные воз­мож­но­сти для спло­че­ния и объ­еди­не­ния под ви­дом ре­ли­ги­оз­ных фор­ми­ро­ва­ний лю­дей для контр­ре­во­лю­ци­он­ных це­лей.
По де­лу в ка­че­стве об­ви­ня­е­мых при­вле­ка­ет­ся сто семь­де­сят пять че­ло­век»[73].
Бу­дучи до­про­шен, отец Ни­ко­лай от­кры­то из­ло­жил суть сво­их ре­ли­ги­оз­ных убеж­де­ний. «По сво­им по­ли­ти­че­ским убеж­де­ни­ям, я счи­таю се­бя мо­нар­хи­стом, – ска­зал он. – В во­про­сах ре­ли­ги­оз­ных я счи­таю се­бя идей­ным хри­сти­а­ни­ном, от­да­ю­щим се­бя все­це­ло де­лу еди­ной Пра­во­слав­ной Церк­ви, вплоть до му­че­ни­че­ства, ко­гда это бу­дет от ме­ня тре­бо­вать­ся. Мой долг – вос­пи­тать окру­жа­ю­щих ме­ня в ве­ре, бла­го­че­стии и нрав­ствен­но­сти в со­от­вет­ствии со свя­щен­ны­ми ка­но­на­ми Рос­сий­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви. В от­но­ше­нии мо­ем к ду­хов­ни­че­ству я мо­гу ска­зать, что этот мо­мент я счи­таю для се­бя од­ним из се­рьез­ных...
Вся­кая власть яв­ля­ет­ся за­кон­ной, по­сколь­ку на ее сто­роне си­ла; в слу­чае при­хо­да бе­лых и свер­же­ния со­вет­ской вла­сти си­ла очу­тит­ся на сто­роне бе­лых, и власть их, как бо­лее силь­ная, бу­дет за­кон­ной»[74].
Сна­ча­ла сле­до­ва­тель за­пи­сы­вал до­воль­но близ­ко к то­му, что го­во­рил свя­щен­ник, но за­тем все даль­ше и даль­ше от­хо­дил от это­го, а за­тем убе­дил и его под­пи­сать со­став­лен­ный им про­то­кол, по­то­му, мол, что это не име­ет ни­ка­ко­го зна­че­ния.
25 фев­ра­ля 1934 го­да трой­ка ОГПУ при­го­во­ри­ла от­ца Ни­ко­лая к пя­ти го­дам за­клю­че­ния в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вой ла­герь, и он был от­прав­лен в Севво­сто­клаг. Не раз, ве­ро­ят­но, по­жа­лел свя­щен­ник, что под­дал­ся об­ма­ну и обо­льще­нию сле­до­ва­те­ля, и впо­след­ствии, ко­гда ему вновь в ла­гер­ной тюрь­ме при­шлось про­ти­во­сто­ять на­тис­ку сле­до­ва­те­ля, на­стой­чи­во за­да­вав­ше­му один и тот же во­прос: су­ще­ству­ет ли в ла­ге­ре контр­ре­во­лю­ци­он­ная груп­пи­ров­ка, воз­глав­ля­е­мая ар­хи­епи­ско­пом Онуф­ри­ем и епи­ско­пом Ан­то­ни­ем, в ко­то­рую вхо­дит за­клю­чен­ное в ла­ге­ре ду­хо­вен­ство, он, на­учен­ный тя­же­лым опы­том, ка­те­го­рич­но от­ка­зал­ся под­твер­дить лже­сви­де­тель­ство и за­явил: «О су­ще­ство­ва­нии контр­ре­во­лю­ци­он­ной груп­пи­ров­ки я не знаю. Ан­ти­со­вет­ской аги­та­ции ни­кто не ве­дет. Я лич­но то­же ан­ти­со­вет­ской аги­та­ции не вел»[75].

Свя­щен­но­му­че­ник Мак­сим ро­дил­ся 13 ав­гу­ста 1885 го­да в де­ревне Бор­ки Тю­мен­ско­го уез­да То­боль­ской гу­бер­нии в се­мье кре­стья­ни­на Пет­ра Бог­да­но­ва. Окон­чив три клас­са сель­ской шко­лы, Мак­сим ра­бо­тал в сво­ем хо­зяй­стве; в 1924 го­ду он стал слу­жить в хра­ме пса­лом­щи­ком; в 1928 го­ду – был ру­ко­по­ло­жен во свя­щен­ни­ка и слу­жил в хра­ме в се­ле Бу­гур­так Ку­ра­гин­ско­го рай­о­на Крас­но­яр­ско­го края.
По­сле ор­га­ни­за­ции в на­ча­ле 1930-х го­дов кол­хо­зов вла­сти от не во­шед­ших в кол­хоз еди­но­лич­ни­ков ста­ли тре­бо­вать, чтобы они пол­но­стью за­се­и­ва­ли от­ве­ден­ную им зем­лю, но толь­ко ре­ко­мен­до­ван­ны­ми са­ми­ми же вла­стя­ми зер­но­вы­ми куль­ту­ра­ми. При­чем се­ме­на кре­стьяне-еди­но­лич­ни­ки долж­ны бы­ли по­ку­пать за свой счет. По опы­ту про­шед­ших лет кре­стьяне зна­ли, что, сколь­ко ни сей, осе­нью вла­сти за­бе­рут по­чти весь уро­жай, ма­ло что оста­нет­ся для про­пи­та­ния се­мьи и ни­че­го не оста­нет­ся для по­се­ва на сле­ду­ю­щий год – и им сно­ва при­дет­ся по­ку­пать се­ме­на за свой счет и по­чти все­гда в долг. Из-за от­сут­ствия се­мян часть кре­стьян в се­ле Бу­гур­так от­ка­за­лась за­се­вать свои по­ля вес­ной 1933 го­да, и со­труд­ни­ки рай­он­но­го от­де­ла ОГПУ, рас­це­нив это как ан­ти­го­судар­ствен­ный за­го­вор, при­ня­ли ре­ше­ние аре­сто­вать их и свя­щен­ни­ка.
16 ап­ре­ля 1933 го­да отец Мак­сим и пя­те­ро кре­стьян бы­ли аре­сто­ва­ны и за­клю­че­ны в рай­он­ную тюрь­му. Кре­стьяне под­твер­ди­ли, что они от­ка­за­лись от по­се­ва, на­зна­чен­но­го еди­но­лич­ни­кам, и под­пи­са­лись под про­то­ко­ла­ми по­ка­за­ний, в ко­то­рых го­во­ри­лось, что их дей­стви­я­ми ру­ко­во­дил при­ход­ской свя­щен­ник и что буд­то бы отец Мак­сим им го­во­рил: «Дол­го бу­дешь вспо­ми­нать ста­рое вре­мя: хо­ро­шо жил на­род, все­го бы­ло в до­стат­ке, каж­дый по­ря­доч­ный му­жик имел ста­до ско­та, пол­ные за­кро­ма хле­ба. А сей­час по­смот­ришь на жизнь – пе­чаль­ная кар­ти­на по­лу­ча­ет­ся: му­жи­ков всех обо­бра­ли, на­кла­ды­ва­ют непо­силь­ные на­ло­ги, все “дай” и без кон­ца “дай”. Сей­час ос­но­ва­тель­но на­жи­ма­ют на по­сев­ную, но ведь на­до по­ду­мать, что мать-зем­ля хлеб ро­дит один раз в год, а хле­бо­за­го­тов­ки тре­бу­ют несколь­ко раз»[76].
Все аре­сто­ван­ные кре­стьяне при­зна­ли се­бя ви­нов­ны­ми, и толь­ко свя­щен­ник на во­прос, при­зна­ет ли он се­бя ви­нов­ным, ка­те­го­рич­но от­ве­тил, что ви­нов­ным се­бя не при­зна­ет. Бы­ла устро­е­на оч­ная став­ка свя­щен­ни­ка с од­ним из сви­де­те­лей, но и то­гда отец Мак­сим твер­до ска­зал, что в предъ­яв­лен­ном об­ви­не­нии ви­нов­ным се­бя не при­зна­ет, «так как та­ки­ми де­ла­ми не за­ни­мал­ся»[77].
13 мая 1933 го­да осо­бая трой­ка ПП ОГПУ За­псиб­к­рая при­го­во­ри­ла кре­стьян к пя­ти го­дам за­клю­че­ния в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вом ла­ге­ре, а свя­щен­ни­ка – к де­ся­ти го­дам. Их от­пра­ви­ли эта­пом в Ми­ну­синск и здесь, вы­стро­ив пе­ред во­ро­та­ми ла­ге­ря, за­чи­та­ли при­го­вор[78].

Свя­щен­но­му­че­ник Алек­сандр ро­дил­ся 8 ав­гу­ста 1876 го­да в се­ле Оче­со-Руд­ня Го­мель­ско­го уез­да Мо­гилев­ской гу­бер­нии в се­мье свя­щен­ни­ка Иеро­фея Са­уль­ско­го. В 1899 го­ду Алек­сандр окон­чил Мо­гилев­скую Ду­хов­ную се­ми­на­рию и в 1903-м был ру­ко­по­ло­жен во диа­ко­на и свя­щен­ни­ка и слу­жил в Тро­иц­ком хра­ме в се­ле Мхи­ни­чи Че­ри­ков­ско­го уез­да Мо­гилев­ской гу­бер­нии; 11 фев­ра­ля 1906 го­да он был на­зна­чен на­сто­я­те­лем это­го хра­ма[79]. С 1912-го по 1917 год отец Алек­сандр слу­жил пол­ко­вым свя­щен­ни­ком, и ему не раз при­хо­ди­лось ис­пол­нять свя­щен­ни­че­ские обя­зан­но­сти с риском для жиз­ни во вре­мя бо­е­вых дей­ствий.
За бес­по­роч­ную служ­бу отец Алек­сандр был воз­ве­ден в сан про­то­и­е­рея и с 1926 го­да слу­жил в Зна­мен­ской церк­ви в го­ро­де Тих­вине Санкт-Пе­тер­бург­ской епар­хии; он был бла­го­чин­ным 1-го Тих­вин­ско­го бла­го­чи­ния, в ко­то­рое вхо­ди­ло в то вре­мя один­на­дцать при­хо­дов.
В на­ча­ле 1930-х го­дов свя­щен­ни­ка несколь­ко раз вы­зы­ва­ли сви­де­те­лем по де­лам аре­сто­ван­но­го в Тих­вине ду­хо­вен­ства. В 1932 го­ду его вы­зва­ли по де­лу свя­щен­ни­ка Иоан­на Сар­ва[r], об­ви­нен­но­го в том, что он яко­бы со­вер­шил от­пе­ва­ние сто­рон­ни­цы мит­ро­по­ли­та Иоси­фа (Пет­ро­вых), ко­то­рая за­ве­ща­ла, чтобы ее от­пел свя­щен­ник, оди­на­ко­вых с ней идей­ных воз­зре­ний. Ее род­ствен­ни­ки об­ра­ти­лись к от­цу Алек­сан­дру; бу­дучи осве­дом­лен о во­ле по­чив­шей, про­то­и­е­рей Алек­сандр от­ка­зал им в прось­бе, и они от­пра­ви­лись к свя­щен­ни­ку Иоан­ну Сарву, ко­то­рый так­же от­ка­зал­ся со­вер­шить от­пе­ва­ние. Ее от­пел ар­хи­манд­рит Тих­вин­ско­го мо­на­сты­ря, ко­то­рый юри­ди­че­ски был за­ре­ги­стри­ро­ван как об­нов­ле­нец, но счи­та­лось, что он яв­ля­ет­ся еди­но­мыш­лен­ни­ком сто­рон­ни­ков мит­ро­по­ли­та Иоси­фа. «Что же ка­са­ет­ся Иоан­на Сар­ва, – сви­де­тель­ство­вал на до­про­се отец Алек­сандр, – то мо­гу под­твер­дить, что он яв­ля­ет­ся сер­ги­ев­цем. В ан­ти­со­вет­ской аги­та­ции и контр­ре­во­лю­ци­он­ных вы­ступ­ле­ни­ях Сарв мною не за­ме­чал­ся»[80]. Отец Иоанн то­гда был осво­бож­ден.
1 ян­ва­ря 1934 го­да со­труд­ни­ки ОГПУ аре­сто­ва­ли от­ца Алек­сандра и он был за­клю­чен в од­ну из тю­рем Ле­нин­гра­да. Бу­дучи сра­зу же до­про­шен, он от­ри­цал ка­кую бы то ни бы­ло ви­ну, за­явив, что его окле­ве­та­ли, и на­звал име­на кле­вет­ни­ков и при­чи­ны, по ко­то­рым он был ого­во­рен. Сле­до­ва­те­ли не удо­вле­тво­ри­лись от­ве­та­ми свя­щен­ни­ка и про­дол­жа­ли до­пра­ши­вать его, тре­буя, чтобы он вы­ска­зал свое от­но­ше­ние к со­вет­ской вла­сти и дал по­ка­за­ния о раз­го­во­рах, ко­то­рые ве­лись сре­ди ду­хо­вен­ства. 5 ян­ва­ря свя­щен­ник под­пи­сал по­ка­за­ния, в ко­то­рых го­во­ри­лось, что сре­ди ду­хо­вен­ства об­суж­да­лись по­ли­ти­че­ские во­про­сы, ка­сав­ши­е­ся вза­и­мо­от­но­ше­ний Со­вет­ско­го Со­ю­за с Аме­ри­кой, от ко­то­рых ду­хо­вен­ство ожи­да­ло пе­ре­ме­ны по­ли­ти­ки со­вет­ской вла­сти по от­но­ше­нию к ре­ли­гии.
По­сле это­го до­про­са бы­ли про­из­ве­де­ны до­пол­ни­тель­ные аре­сты ду­хо­вен­ства и ми­рян. На до­про­се 12 ян­ва­ря отец Алек­сандр еще бо­лее рас­ши­рил свои по­ка­за­ния и на во­прос, ка­ко­вы его по­ли­ти­че­ские убеж­де­ния, от­ве­тил: «Я на­стро­ен по от­но­ше­нию к со­вет­ской вла­сти непри­ми­ри­мо враж­деб­но и счи­таю, что наи­бо­лее при­ем­ле­мой фор­мой го­судар­ствен­ной вла­сти в Рос­сии бы­ла бы мо­нар­хия, огра­ни­чен­ная пар­ла­мен­том. Свое убеж­де­ние я вы­ска­зы­вал сре­ди мест­ных тих­вин­ских свя­щен­ни­ков, ко­то­рые его раз­де­ля­ли. Для об­суж­де­ния по­ли­ти­че­ских во­про­сов мы со­би­ра­лись глав­ным об­ра­зом у ме­ня»[81].
За­тем он под­пи­сал про­то­кол до­про­са с по­ка­за­ни­я­ми, что со­би­рав­ши­е­ся вме­сте свя­щен­ни­ки об­ме­ни­ва­лись мне­ни­я­ми о неиз­беж­но­сти вой­ны и со­об­ра­же­ни­я­ми о ги­бе­ли, в свя­зи с вой­ной, со­вет­ской вла­сти. Под­чи­нив­шись дав­ле­нию сле­до­ва­те­лей, свя­щен­ник по­ка­зал:
– Эти раз­го­во­ры впо­след­ствии раз­но­си­лись сре­ди ве­ру­ю­щих, со­зда­вая недо­ве­рие к со­вет­ской вла­сти и враж­деб­ное к ней от­но­ше­ние. В об­ла­сти ре­ли­ги­оз­ной де­я­тель­но­сти груп­па по ука­за­ни­ям Ру­ди­ча[s] ста­ви­ла сво­ей це­лью укреп­ле­ние ре­ли­ги­оз­ных ве­ро­ва­ний в на­ро­де про­по­ве­дью, ко­то­рая спла­чи­ва­ла бы во­круг Церк­ви глу­бо­ко ве­ру­ю­щих, го­то­вых при­нять во имя спа­се­ния ве­ры и Церк­ви му­че­ни­че­ский ве­нец... Я ча­сто го­во­рил ве­ру­ю­щим о го­не­ни­ях на на­шу Цер­ковь вы­мыш­лен­ные ве­щи с це­лью воз­дей­ствия на их ре­ли­ги­оз­ные чув­ства, в част­но­сти о том, что мне за­пре­ща­ют хо­дить по при­хо­ду, хо­тя в дей­стви­тель­но­сти та­ко­го за­пре­ще­ния не бы­ло.
– Че­го до­би­ва­лась ва­ша груп­па сво­ей контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­стью? – спро­сил его сле­до­ва­тель.
– Кон­крет­но о це­лях мы не го­во­ри­ли, од­на­ко счи­та­ли, что успех ин­тер­вен­ции, на ко­то­рую мы рас­счи­ты­ва­ли, за­ви­сит в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни от той по­мо­щи, ко­то­рая ей бу­дет ока­за­на внут­ри СССР ан­ти­со­вет­ски­ми эле­мен­та­ми, ко­то­рых мы счи­та­ли дол­гом со­брать и объ­еди­нить во­круг Церк­ви, как од­ной из ле­галь­ных воз­мож­но­стей в усло­ви­ях дик­та­ту­ры про­ле­та­ри­а­та.
26 фев­ра­ля 1934 го­да трой­ка ОГПУ при­го­во­ри­ла про­то­и­е­рея Алек­сандра к пя­ти го­дам за­клю­че­ния в конц­ла­герь, и 7 мар­та то­го же го­да он был от­прав­лен в Севво­сто­клаг в го­род Вла­ди­во­сток.
Аре­сто­ван­ный в на­ча­ле 1938 го­да в ла­ге­ре вме­сте с епи­ско­па­ми и ду­хо­вен­ством, он, учи­ты­вая опыт преды­ду­ще­го аре­ста и вполне осо­зна­вая глу­би­ну про­яв­лен­но­го им то­гда ма­ло­ду­шия, на этот раз на тре­бо­ва­ние сле­до­ва­те­ля рас­ска­зать о контр­ре­во­лю­ци­он­ной груп­пе и ан­ти­со­вет­ской аги­та­ции пе­ре­чис­лен­ных ему сле­до­ва­те­лем свя­щен­ни­ков, от­ве­тил: «О су­ще­ство­ва­нии контр­ре­во­лю­ци­он­ной груп­пи­ров­ки я ни­че­го не знаю. Ан­ти­со­вет­ских вы­ска­зы­ва­ний сре­ди свя­щен­но­слу­жи­те­лей я не слы­хал. Сам я ни­ко­гда ан­ти­со­вет­ской аги­та­ции не вел»[82].

Свя­щен­но­му­че­ник Па­вел ро­дил­ся 13 ян­ва­ря 1890 го­да в се­ле Сы­сой Са­ра­ев­ско­го уез­да Ря­зан­ской гу­бер­нии в се­мье кре­стья­ни­на Ильи По­по­ва. Об­ра­зо­ва­ние Па­вел по­лу­чил в учи­тель­ской се­ми­на­рии, неко­то­рое вре­мя он пел в цер­ков­ном хо­ре и в 1918 го­ду был ру­ко­по­ло­жен во свя­щен­ни­ка.
С 1934 го­да отец Па­вел стал слу­жить в хра­ме в се­ле Пан­ское Ми­чу­рин­ско­го рай­о­на Во­ро­неж­ской об­ла­сти[t]. 14 сен­тяб­ря 1935 го­да отец Па­вел был аре­сто­ван и за­клю­чен в ми­чу­рин­скую тюрь­му. Ему предъ­яви­ли стан­дарт­ное по тем вре­ме­нам об­ви­не­ние в ан­ти­со­вет­ской аги­та­ции. Лже­сви­де­те­ля­ми про­тив свя­щен­ни­ка вы­сту­пи­ли жи­те­ли се­ла, ма­ло его знав­шие, а так­же де­жур­ные сви­де­те­ли, во­все его не знав­шие. Од­ни об­ви­не­ния отец Па­вел ка­те­го­ри­че­ски от­верг, а о дру­гих ска­зал, что с людь­ми, дав­ши­ми эти по­ка­за­ния, со­всем незна­ком. Как од­но из до­ка­за­тельств пре­ступ­ле­ний свя­щен­ни­ка со­труд­ни­ки НКВД при­ве­ли слу­чай, ко­гда он со­вер­шил в хра­ме Та­ин­ство Со­бо­ро­ва­ния мно­же­ства при­хо­жан, и за­яви­ли, что, со­вер­шая со­бо­ро­ва­ние, свя­щен­ник тем са­мым дал по­нять, что все хра­мы вско­ре за­кро­ют и негде бу­дет со­бо­ро­вать­ся, а по­сколь­ку хра­мы, как о том за­яв­ля­ли вла­сти пуб­лич­но, они за­кры­вать не со­би­ра­ют­ся, то, сле­до­ва­тель­но, свя­щен­ник кле­ве­тал на со­вет­скую власть. Бы­ли про­ве­де­ны оч­ные став­ки, но отец Па­вел от­верг по­ка­за­ния всех лже­сви­де­те­лей.
18 де­каб­ря 1935 го­да в Ми­чу­рин­ске со­сто­я­лось за­кры­тое за­се­да­ние Вы­езд­ной сес­сии спец­кол­ле­гии во­ро­неж­ско­го об­ласт­но­го су­да, ку­да был до­став­лен свя­щен­ник и вы­зва­ны сви­де­те­ли. Они под­твер­ди­ли все дан­ные ими ра­нее по­ка­за­ния, ко­то­рые отец Па­вел еще раз ка­те­го­ри­че­ски от­верг. В тот же день суд был за­кон­чен. Свя­щен­ник Па­вел По­пов был при­го­во­рен к пя­ти го­дам тю­рем­но­го за­клю­че­ния[83] и от­прав­лен в Ха­ба­ров­ский край.

Свя­щен­но­му­че­ник Па­вел ро­дил­ся 23 ок­тяб­ря 1889 го­да в се­ле По­мя­ло­во Но­во­ла­дож­ско­го уез­да Санкт-Пе­тер­бург­ской гу­бер­нии в се­мье пса­лом­щи­ка Тро­иц­кой церк­ви Алек­сея Пав­ло­ви­ча Брян­це­ва и его су­пру­ги Ма­рии Ни­ко­ла­ев­ны[84]. Алек­сей Пав­ло­вич скон­чал­ся в 1902 го­ду; с это­го вре­ме­ни Ма­рия Ни­ко­ла­ев­на ста­ла по­лу­чать по­со­бие от епар­хи­аль­но­го по­пе­чи­тель­ства, а де­ти бы­ли при­ня­ты обу­чать­ся на ка­зен­ный счет. Па­вел окон­чил Алек­сан­дро-Нев­ское ду­хов­ное учи­ли­ще и в 1908 го­ду по­сту­пил в Санкт-Пе­тер­бург­скую Ду­хов­ную се­ми­на­рию. Окон­чив в 1911 го­ду се­ми­на­рию, он стал учи­те­лем Ла­ри­о­нов­ско­го зем­ско­го учи­ли­ща в Но­во­ла­дож­ском уез­де Санкт-Пе­тер­бург­ской гу­бер­нии. 18 июля 1914 го­да он был при­зван в дей­ству­ю­щую ар­мию и 11 но­яб­ря то­го же го­да был ра­нен в бою под Ло­ви­чем. За му­же­ствен­ное по­ве­де­ние на фрон­те Па­вел Алек­се­е­вич был на­граж­ден се­реб­ря­ной ме­да­лью на Ге­ор­ги­ев­ской лен­те. 6 июня 1916 го­да он был из-за ра­не­ния при­знан негод­ным к во­ен­ной служ­бе[85]. В гос­пи­та­ле он по­зна­ко­мил­ся со сво­ей бу­ду­щей же­ной, сест­рой ми­ло­сер­дия Ев­до­ки­ей Алек­се­ев­ной Сви­ри­до­вой, ко­то­рая бы­ла зна­ко­ма с ве­ли­кой кня­ги­ней Ели­за­ве­той Фе­до­ров­ной[u] и про­си­ла ее по­мочь Пав­лу Алек­се­е­ви­чу.
10 но­яб­ря 1916 го­да ве­ли­кая кня­ги­ня на­пра­ви­ла хо­да­тай­ство рек­то­ру Пет­ро­град­ско­го уни­вер­си­те­та, про­ся его «ока­зать со­дей­ствие к за­чис­ле­нию в чис­ло сту­ден­тов Пет­ро­град­ско­го уни­вер­си­те­та быв­ше­го сель­ско­го учи­те­ля Пав­ла Алек­се­е­ви­ча Брян­це­ва. На­хо­дясь в 217-м Ков­ров­ском пол­ку ря­до­вым, Брян­цев был ра­нен в но­гу, и у него од­на но­га ко­ро­че дру­гой. Вслед­ствие это­го уве­чья, он не мо­жет учи­тель­ство­вать в на­чаль­ном учи­ли­ще, так как ему труд­но мно­го хо­дить, а школь­но­му учи­те­лю при­хо­дит­ся во вре­мя за­ня­тий быть все вре­мя в дви­же­нии, чтобы сле­дить за ра­бо­той всех уче­ни­ков. Для про­дол­же­ния пе­да­го­ги­че­ской де­я­тель­но­сти Брян­це­ву необ­хо­ди­мо по­лу­чить выс­шее об­ра­зо­ва­ние. Это даст ему воз­мож­ность быть пре­по­да­ва­те­лем в сред­нем учеб­ном за­ве­де­нии»[86].
В 1916 го­ду Па­вел Алек­се­е­вич был при­нят на ис­то­ри­ко-фило­ло­ги­че­ский фа­куль­тет Пет­ро­град­ско­го уни­вер­си­те­та. В 1918 го­ду он был на­прав­лен учи­те­лем в Вын­ди­но-Ост­ров­скую еди­ную тру­до­вую шко­лу. 3 мая 1919 го­да мит­ро­по­лит Пет­ро­град­ский Ве­ни­а­мин (Ка­зан­ский)[v] ру­ко­по­ло­жил его во диа­ко­на ко хра­му Пре­свя­той Тро­и­цы в се­ле По­мя­ло­ве[87], а в 1921 го­ду он был ру­ко­по­ло­жен во свя­щен­ни­ка и слу­жил в се­ле Ме­ми­но Пет­ро­град­ской епар­хии.
9 де­каб­ря 1933 го­да отец Па­вел был аре­сто­ван с груп­пой ду­хо­вен­ства и ми­рян Вол­хов­ско­го и Ки­риш­ско­го рай­о­нов. В об­ви­ни­тель­ном за­клю­че­нии со­труд­ни­ки ОГПУ, пы­та­ясь оправ­дать ре­прес­сии, пи­са­ли: «В кон­це де­каб­ря 1930 го­да Вол­хов­ским опер­сек­то­ром бы­ло от­ме­че­но ожив­ле­ние сре­ди наи­бо­лее ре­ак­ци­он­ной ча­сти ду­хо­вен­ства.
Внешне это вы­ра­жа­лось в ор­га­ни­за­ции тор­же­ствен­ных со­бор­ных бо­го­слу­же­ний, тща­тель­но под­го­тав­ли­ва­е­мых и об­став­ля­е­мых с мак­си­маль­ной пом­пез­но­стью, с рас­че­том на при­вле­че­ние вни­ма­ния куль­тур­но­от­ста­лых масс кре­стьян­ства на под­ня­тие и укреп­ле­ние сре­ди них ве­ры и уве­ли­че­ния чис­ла мо­ля­щих­ся.
Есте­ствен­но, что это же влек­ло за со­бой объ­еди­не­ние и спло­че­ние ду­хо­вен­ства и да­ва­ло воз­мож­ность ис­поль­зо­ва­ния неле­галь­ных сбо­рищ в контр­ре­во­лю­ци­он­ных це­лях.
Внут­рен­ний про­цесс шел по ли­нии про­щу­пы­ва­ния, вы­яв­ле­ния и кон­со­ли­да­ции ак­тив­ных дей­ствен­ных эле­мен­тов для борь­бы с дик­та­ту­рой про­ле­та­ри­а­та как сре­ди ду­хо­вен­ства, так и сре­ди ак­тив­ных цер­ков­ни­ков-ми­рян.
В этот же пе­ри­од бы­ло от­ме­че­но рас­про­стра­не­ние сре­ди ду­хо­вен­ства контр­ре­во­лю­ци­он­ной ли­те­ра­ту­ры, ко­то­рая под фла­гом борь­бы с без­бо­жи­ем при­зы­ва­ла ду­хо­вен­ство и ве­ру­ю­щих к спло­че­нию для борь­бы с со­вет­ской вла­стью»[88].
Во вре­мя обыс­ков при аре­сте ду­хо­вен­ства бы­ли изъ­яты ру­ко­пи­си сти­хов, на­пи­сан­ных свя­щен­ни­ком Пав­лом Брян­це­вым: «На Но­вый За­вет без изъ­я­на еван­ге­ли­ста Де­мья­на», «Еме­лья­ну Яро­слав­ско­му», «Сво­бо­да и раб­ство», «К сво­бо­де», «Аль­фа и Оме­га» и дру­гих. Сти­хи с удо­воль­стви­ем чи­та­лись ду­хо­вен­ством во вре­мя встреч и пе­ре­пи­сы­ва­лись.
Бу­дучи аре­сто­ван и убеж­ден сле­до­ва­те­лем вы­ска­зать свое от­но­ше­ние к со­вет­ской вла­сти, свя­щен­ник, зная, что ру­ко­пи­си на­пи­сан­ных им сти­хов уже на­хо­дят­ся в ОГПУ, за­явил, что он яв­ля­ет­ся дав­ним вра­гом боль­ше­ви­ков и счи­та­ет их вра­га­ми тру­дя­щих­ся. Од­ним из мо­ти­вов его при­хо­да на слу­же­ние в Цер­ковь, по его сло­вам, бы­ла нена­висть к боль­ше­ви­кам, а Цер­ковь оста­ва­лась на тот мо­мент един­ствен­ной ле­галь­ной ор­га­ни­за­ци­ей, от­ри­ца­тель­но оце­ни­ва­ю­щей боль­ше­вист­скую ре­во­лю­цию. Он из­ло­жил свои взгля­ды в фор­ме, пред­ло­жен­ной сле­до­ва­те­ля­ми, и, про­явив яв­ное ма­ло­ду­шие, при­знал се­бя ви­нов­ным, а так­же и еди­но­мыс­лен­ных с ним свя­щен­ни­ков. Отец Па­вел за­явил, что они аги­ти­ро­ва­ли кре­стьян про­тив ор­га­ни­за­ции кол­хо­зов и сти­хо­тво­ре­ние о Де­мьяне Бед­ном он на­пи­сал по прось­бе бла­го­чин­но­го. Он при­знал, что его про­из­ве­де­ния яв­ля­ют­ся контр­ре­во­лю­ци­он­ны­ми, и рас­ска­зал, что он пе­ре­пи­сал их в ше­сти эк­зем­пля­рах и рас­про­стра­нил. Под дав­ле­ни­ем сле­до­ва­те­ля он под­пи­сал­ся под по­ка­за­ни­я­ми, что при­зна­ет «се­бя ви­нов­ным в том, что при­нял уча­стие в контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти груп­пы свя­щен­ни­ков, имев­шей сво­ей це­лью пу­тем рас­про­стра­не­ния про­во­ка­ци­он­ных слу­хов о войне и ги­бе­ли со­вет­ской вла­сти, а так­же пу­тем ис­поль­зо­ва­ния ре­ли­ги­оз­ных пред­рас­суд­ков кре­стьян­ских масс со­рвать ме­ро­при­я­тия со­вет­ской вла­сти в об­ла­сти кол­хоз­но­го стро­и­тель­ства... в том, что на­пи­сал контр­ре­во­лю­ци­он­ные сти­хо­тво­ре­ния, при­зы­ва­ю­щие к объ­еди­не­нию ду­хо­вен­ства и ве­ру­ю­щих для борь­бы с со­вет­ской вла­стью»[89].
26 фев­ра­ля 1934 го­да трой­ка ОГПУ при­го­во­ри­ла от­ца Пав­ла к пя­ти го­дам за­клю­че­ния в конц­ла­герь, и он был от­прав­лен в Севво­сто­клаг. Из ла­ге­ря он 15 июня 1934 го­да пи­сал род­ным: «Шлю вам сер­деч­ный при­вет и же­лаю все­го наи­луч­ше­го, а наи­бо­лее – ти­хо­го и без­мя­теж­но­го жи­тия в до­маш­ней об­ста­нов­ке, что все­го до­ро­же. Я вот не су­мел удер­жать­ся и уго­дил за один­на­дцать ты­сяч ки­ло­мет­ров. Но это всё ни­че­го. Уго­дить мне и на­до бы­ло – сам из­брал этот путь, а вот пло­хо, что пол­го­да я не имею из­ве­стий... и явил­ся я сю­да с силь­но ис­то­щен­ным ор­га­низ­мом, по­это­му, как сла­бо­силь­ный, несу обя­зан­но­сти сто­ро­жа. Де­жу­рю на по­сту две­на­дцать ча­сов в сут­ки. За­бо­лел цин­гой, а из­ле­чить­ся здесь нечем...»[90]
Опи­сы­вая свое по­ло­же­ние в за­клю­че­нии, отец Па­вел пи­сал в ян­ва­ре 1936 го­да род­ным: «Сем­на­дца­тый ме­сяц жи­ву по-до­рож­но­му, как на вок­за­ле, и все вре­мя ду­маю, что ско­ро по­еду по­быст­рей; то­гда в три ме­ся­ца до­бе­русь до до­му. В ав­гу­сте и сен­тяб­ре... хле­ба ел до­сы­та и несколь­ко по­окреп, а сей­час по­ка на­чи­наю сда­вать, до­воль­ству­ясь 500 грам­ма­ми хле­ба в сут­ки... Ле­жим... семь­де­сят пять че­ло­век в од­ном ме­сте, ду­ма­ем од­но и ждем од­но­го: от­прав­ки. И нас не огор­ча­ют – все го­во­рят, что от­пра­вим. Бы­ло нас сто пять­де­сят, но к ок­тябрь­ским дням 50 % от­пра­ви­ли, но я не по­пал в их чис­ло. Здо­ро­вье снос­ное: ес­ли бы грудь не бо­ле­ла, то был бы со­всем здо­ров. По фор­му­ля­ру в гру­ди име­ет­ся: скле­роз, мио­кар­дит, ту­бер­ку­лез, эм­фи­зе­ма и плев­рит, так что серд­це и лег­кие не то­го... Хо­ро­шо бы са­хар­ку, да уж лад­но...»[91]
1 ян­ва­ря 1937 го­да отец Па­вел пи­сал до­че­ри: «Не ду­май, что го­ды дет­ства и юно­сти – луч­шие го­ды жиз­ни; нет, эти го­ды – лишь го­ды под­го­тов­ки к жиз­ни, и хо­ро­шо по­жи­вет лишь тот, кто су­ме­ет за эти го­ды хо­ро­шо под­го­то­вить­ся. Не уны­вай при ми­мо­лет­ных непри­ят­но­стях: их уже нет – они уже ушли в невоз­врат­ное про­шлое, ста­рай­ся со­зда­вать хо­ро­шее на­сто­я­щее и ве­рить в луч­шее бу­ду­щее – вот те неслож­ные пра­ви­ла жиз­ни, ка­кие вы­нес из нее я... Я те­бя уже го­да че­ты­ре не ви­дал, и ты за эти го­ды, без со­мне­ния, из­ме­ни­лась... Ско­ро те­бе стукнет сем­на­дцать, а я пом­ню те­бя три­на­дца­ти­лет­ней. Что ка­са­ет­ся ме­ня, то я по срав­не­нию с про­шлым зна­чи­тель­но по­ху­дел, ве­шу пять­де­сят шесть ки­ло­грамм... те­перь стри­гусь и бре­юсь, и всем бы был мо­ло­дой, да зу­бов на верх­ней че­лю­сти нет – цин­га съе­ла – и мор­щи­но­ват ма­лень­ко... Вы­пав­шие на мою до­лю ис­пы­та­ния пе­ре­но­шу до­воль­но бод­ро... И хо­тя ино­гда при­хо­дит­ся ту­го, но ведь я ви­дал на ве­ку и худ­шее... Уже чет­вер­тый год я в усло­ви­ях за­клю­че­ния, но ска­жу, что в гер­ман­скую бы­ло по­ху­же. Ес­ли бы я не был ин­ва­лид, то жил бы хо­ро­шо, так как за­ра­ба­ты­вал бы, а те­перь неволь­но при­хо­дит­ся все вре­мя от­ды­хать от непе­ре­не­сен­ных тру­дов. Оста­лось мне еще два­дцать три ме­ся­ца, так как чув­ствую, что рань­ше не от­пу­стят – ина­че дав­но бы от­пу­сти­ли – из-за на­кле­ен­ной мне ста­тьи 58 пункт 11. Хо­тя она и на­прас­но при­ста­ла ко мне, но ведь по­сле дра­ки ку­ла­ка­ми не ма­шут. Я рань­ше не знал за­ко­нов, а то до­би­вал­ся бы при­ме­не­ния ко мне ста­тьи 59 пункт 7[w]... В сущ­но­сти, ведь ви­но­ват я кой в чем, – ну и по­си­жу. Я по­дал в Моск­ву во ВЦИК хо­да­тай­ство, да не на­де­юсь на бла­го­при­ят­ный ре­зуль­тат, опять-та­ки из-за ста­тьи. Ну, будь что бу­дет!..»[92]
В тот же день он на­пи­сал:

«Су­ро­вый край, пре­крас­ный, но не ми­лый,
Где дни мои то­ми­тель­но тек­ли,
Ты мне гро­зишь безвре­мен­ной мо­ги­лой
Вда­ли от Ро­ди­ны и от дру­зей вда­ли».

В фев­ра­ле 1938 го­да про­тив свя­щен­ни­ка бы­ло на­ча­то но­вое «де­ло», ко­то­рое ла­гер­ные сле­до­ва­те­ли объ­еди­ни­ли с де­лом свя­ти­те­лей Онуф­рия и Ан­то­ния и за­клю­чен­но­го в ла­герь ду­хо­вен­ства. 27 фев­ра­ля отец Па­вел был вы­зван на до­прос к сле­до­ва­те­лю, ко­то­рый за­явил, что ему из­вест­но, что на их под­кон­вой­ном участ­ке су­ще­ству­ет контр­ре­во­лю­ци­он­ная ор­га­ни­за­ция, в ко­то­рую вхо­дит под­след­ствен­ный, и по­тре­бо­вал, чтобы он ука­зал ее чле­нов. Пе­ре­чис­лив несколь­ко имен, сле­до­ва­тель по­тре­бо­вал на­звать, кто воз­глав­ля­ет контр­ре­во­лю­ци­он­ную ор­га­ни­за­цию и через ко­го осу­ществ­ля­ет­ся связь с во­лей. На­учен­ный горь­ким опы­том пер­во­го след­ствия и ла­гер­ны­ми стра­да­ни­я­ми, отец Па­вел за­явил, что ему ни­че­го неиз­вест­но о су­ще­ство­ва­нии контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции, а так­же и о ее де­я­тель­но­сти. Ес­ли неко­то­рые за­клю­чен­ные и вы­ра­жа­ли свое недо­воль­ство со­вет­ской вла­стью, то в чем оно вы­ра­жа­лось, он не пом­нит.
17 мар­та 1938 го­да свя­щен­ник Па­вел Брян­цев был при­го­во­рен вме­сте с дру­ги­ми к рас­стре­лу, но умер еще до ис­пол­не­ния при­го­во­ра – 13 мая 1938 го­да и был по­гре­бен в без­вест­ной мо­ги­ле.

Свя­щен­но­му­че­ник Ге­ор­гий ро­дил­ся 1 ян­ва­ря 1883 го­да в се­ле Мат­рен­ка Ниж­няя Усман­ско­го уез­да Там­бов­ской гу­бер­нии[x] в се­мье пса­лом­щи­ка Алек­сандра Бо­го­яв­лен­ско­го. Во вре­мя Пер­вой ми­ро­вой вой­ны он слу­жил пол­ко­вым пи­са­рем, по­сле ре­во­лю­ции – пса­лом­щи­ком в хра­ме. В 1930 го­ду он был ру­ко­по­ло­жен во свя­щен­ни­ка к По­кров­ско­му хра­му в се­ле Верх­ний Те­ле­люй Ли­пец­кой об­ла­сти.
Вес­ной 1935 го­да вла­сти при­ня­ли ре­ше­ние за­крыть храм, а для это­го аре­сто­вать свя­щен­ни­ка. Несколь­ко мест­ных кол­хоз­ни­ков, пред­се­да­тель кол­хо­за и сек­ре­тарь сель­со­ве­та ого­во­ри­ли от­ца Ге­ор­гия, за­явив, что свя­щен­ник Ге­ор­гий Бо­го­яв­лен­ский ру­гал со­вет­скую власть, вел ан­ти­кол­хоз­ную аги­та­цию, го­во­рил, что кол­хо­зы рас­па­дут­ся, а в до­ме кол­хоз­ни­ка Стол­по­в­ско­го, пе­ред со­вер­ше­ни­ем по при­гла­ше­нию хо­зя­и­на все­нощ­но­го бде­ния, аги­ти­ро­вал про­тив со­вет­ской вла­сти и спа­и­вал кол­хоз­ни­ков. Вы­зван­ный в ка­че­стве сви­де­те­ля Стол­пов­ский ре­ши­тель­но опро­верг лже­сви­де­тель­ства.
8 мая 1935 го­да отец Ге­ор­гий был аре­сто­ван, за­клю­чен в тюрь­му в го­ро­де Усма­ни и на сле­ду­ю­щий день до­про­шен.
На до­про­се он за­явил: «По по­во­ду кол­хо­зов раз­го­во­ров ни­ка­ких... не вел, а рав­но и не ру­гал со­вет­скую власть... В де­каб­ре 1934 го­да был я в пунк­те За­гот­зер­но, по­ме­ща­ю­щем­ся в церк­ви, и при вхо­де в цер­ковь за­ме­тил рас­хи­ще­ние: сня­та цер­ков­ная шел­ко­вая за­на­весь… и не ока­за­лось сте­кол в ико­нах. По­сле че­го я по­лез на ко­ло­коль­ню в кла­дов­ку, где хра­ни­лось две­на­дцать ли­стов же­ле­за для ре­мон­та кры­ши церк­ви, – то­же та­ко­во­го не ока­за­лось. Рав­но сня­ты со­всем с ли­це­вой сто­ро­ны церк­ви во­до­сточ­ные тру­бы»[93]. При хра­ме был сто­рож, «я спро­сил его – ку­да де­ва­лись эти ве­щи? Тот за­ру­гал­ся непри­лич­ны­ми сло­ва­ми... го­во­ря: “здесь все на­род­ное”. В от­вет я ему ска­зал, что здесь не на­род­ное, а го­судар­ствен­ное иму­ще­ство, за него це­ли­ком от­ве­ча­ет цер­ковь и груп­па ве­ру­ю­щих...
Что же ка­са­ет­ся по­ка­за­ний пред­се­да­те­ля сель­со­ве­та, буд­то я 6 ян­ва­ря се­го го­да по вы­зо­ву его явил­ся пья­ный в сель­со­вет и по тре­бо­ва­нию с ме­ня на­ло­га я как буд­то от­ве­тил, что он не име­ет пра­ва с ме­ня тре­бо­вать и на­зы­вал со­вет­скую власть “ап­рель­ским сне­гом”, – это пол­ней­шая и лжи­вая ложь со сто­ро­ны пред­се­да­те­ля сель­со­ве­та… Пред­се­да­тель сель­со­ве­та ни­ко­гда не вру­чал мне до­ку­мен­тов, по ко­им упла­чи­ва­ют­ся на­ло­ги, и не зна­ет сро­ки их пла­те­жей… Пер­вый срок пла­те­жа 1 мар­та, а не в ян­ва­ре, и пья­ным я ни­ко­гда в со­ве­те не был…»[94]
В за­клю­че­ние отец Ге­ор­гий по­тре­бо­вал от сле­до­ва­те­ля вы­зо­ва до­пол­ни­тель­ных сви­де­те­лей, «ко­то­рые дей­стви­тель­но по­ка­жут, что та­ких слов и раз­го­во­ров про со­вет­скую власть не ве­лось»[95]. Это бы­ло сле­до­ва­те­ля­ми от­верг­ну­то по­то­му, мол, что «об­сто­я­тель­ство, о ко­то­ром хо­да­тай­ству­ет об­ви­ня­е­мый, в до­ста­точ­ной сте­пе­ни уста­нов­ле­но»[96], и ма­те­ри­а­лы «де­ла» бы­ли на­прав­ле­ны в суд.
23 июля 1935 го­да в 10 ча­сов утра на­ча­лось за­кры­тое за­се­да­ние Вы­езд­ной сес­сии Во­ро­неж­ско­го об­ласт­но­го су­да. Вы­сту­пая в су­де, отец Ге­ор­гий ска­зал: «В предъ­яв­лен­ном об­ви­не­нии ви­нов­ным се­бя не при­знаю и по­яс­няю, что 15 де­каб­ря 1934 го­да я был в церк­ви, за­ме­тил, что ото­рва­на за­на­весь цер­ков­ная из ал­та­ря, вы­ну­ты стек­ла из икон и взя­ты ли­сты же­ле­за, пред­на­зна­чен­ные для ре­мон­та кры­ши. По адре­су со­вет­ской вла­сти я ни­че­го не вы­ра­жал. У се­бя на квар­ти­ре и у Стол­по­в­ско­го я по адре­су по­ряд­ка управ­ле­ния так­же ни­че­го не го­во­рил; про­тив кол­хо­зов аги­та­цию не вел. В сель­ском со­ве­те 6 ян­ва­ря 1935 го­да я был, но опять-та­ки про­тив со­вет­ской вла­сти не вы­ра­жал­ся, и о пар­тии так­же не вы­ра­жал­ся»[97].
Неко­то­рые из вы­зван­ных в суд сви­де­те­лей под­твер­ди­ли лже­сви­де­тель­ства, хо­тя и в зна­чи­тель­но мень­шем чис­ле эпи­зо­дов, неже­ли на пред­ва­ри­тель­ном след­ствии, а ос­нов­ные сви­де­те­ли и во­все не бы­ли вы­зва­ны. В по­след­нем сло­ве отец Ге­ор­гий за­явил, что «об­ви­не­ние ему бы­ло предъ­яв­ле­но на поч­ве лич­ных сче­тов с пред­се­да­те­лем сель­со­ве­та и все это кле­ве­та»[98]. В тот же день суд за­чи­тал при­го­вор. Свя­щен­ник Ге­ор­гий Бо­го­яв­лен­ский был при­го­во­рен к пя­ти го­дам за­клю­че­ния в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вом ла­ге­ре и от­прав­лен на Даль­ний Во­сток.
В мар­те 1938 го­да аре­сто­ван­ные свя­ти­те­ли и ду­хо­вен­ство бы­ли пе­ре­ве­зе­ны из ла­ге­ря в бла­го­ве­щен­скую тюрь­му. 17 мар­та 1938 го­да трой­ка НКВД при­го­во­ри­ла их к рас­стре­лу.
1 июня 1938 го­да ар­хи­епи­скоп Онуф­рий (Га­га­люк), епи­скоп Ан­то­ний (Пан­ке­ев), свя­щен­ни­ки Ип­по­лит Крас­нов­ский, Мит­ро­фан Виль­гельм­ский, Алек­сандр Еро­шов, Ми­ха­ил Дей­не­ка, Ни­ко­лай Са­дов­ский, Ва­си­лий Ива­нов, Ни­ко­лай Ку­ла­ков, Мак­сим Бог­да­нов, Алек­сандр Са­уль­ский, Па­вел По­пов, Ге­ор­гий Бо­го­яв­лен­ский и пса­лом­щик Ми­ха­ил Воз­не­сен­ский бы­ли рас­стре­ля­ны и по­гре­бе­ны в без­вест­ной об­щей мо­ги­ле.


Игу­мен Да­мас­кин (Ор­лов­ский)

«Жи­тия но­во­му­че­ни­ков и ис­по­вед­ни­ков Рос­сий­ских ХХ ве­ка. Май».
Тверь. 2007. С. 137-228


При­ме­ча­ния

[a] Впо­след­ствии ар­хи­епи­скоп Смо­лен­ский Се­ра­фим (в ми­ру Ми­ха­ил Мит­ро­фа­но­вич Ост­ро­умов), свя­щен­но­му­че­ник; па­мять 25 но­яб­ря/8 де­каб­ря.
[b] Свя­щен­но­му­че­ник Про­ко­пий (в ми­ру Петр Се­ме­но­вич Ти­тов); па­мять 10/23 но­яб­ря.
[c] Ныне Дне­про­пет­ров­ская об­ласть, Укра­и­на.
[d] Свя­щен­но­му­че­ник Петр (в ми­ру Петр Фе­до­ро­вич По­лян­ский), мит­ро­по­лит Кру­тиц­кий; па­мять 27 сен­тяб­ря/10 ок­тяб­ря.
[e] Свя­щен­но­ис­по­вед­ник Ага­фан­гел (в ми­ру Алек­сандр Лав­рен­тье­вич Пре­об­ра­жен­ский); па­мять 3/16 ок­тяб­ря.
[f] Свя­щен­но­му­че­ник Ма­ка­рий (в ми­ру Гри­го­рий Яко­вле­вич Кар­ма­зин), епи­скоп Дне­про­пет­ров­ский; па­мять 20 но­яб­ря/3 де­каб­ря.
[g] Крас­нов­ский.
[h] Бра­ту.
[i] Мит­ро­по­ли­ту Сер­гию (Стра­го­род­ско­му).
[j] Ка­ра­ку­лин.
[k] Пан­ке­ев.
[l] Ныне по­се­лок Чер­нян­ка Бел­го­род­ской об­ла­сти.
[m] Ныне Чер­нян­ский рай­он Бел­го­род­ской об­ла­сти.
[n] Ныне Бел­го­род­ской об­ла­сти.
[o] Ныне се­ло Фо­ще­ва­тое Ко­ро­чан­ско­го рай­о­на Бел­го­род­ской об­ла­сти.
[p] Свя­щен­но­му­че­ник Фе­о­дор (Яко­влев); па­мять 20 июля/2 ав­гу­ста.
[q] Свя­щен­но­му­че­ник Ан­то­ний (в ми­ру Ни­ко­лай Ми­хай­ло­вич Быст­ров); па­мять 3/16 июля.
[r] Свя­щен­но­му­че­ник Иоанн (Сарв); па­мять 20 но­яб­ря/3 де­каб­ря.
[s] Епи­ско­па Тих­вин­ско­го Ва­ле­ри­а­на.
[t] Ныне Там­бов­ская об­ласть.
[u] Пре­по­доб­но­му­че­ни­ца Ели­са­ве­та; па­мять 5/18 июля.
[v] Свя­щен­но­му­че­ник Ве­ни­а­мин (в ми­ру Ва­си­лий Пав­ло­вич Ка­зан­ский); па­мять 31 июля/30 ав­гу­ста.
[w] «Про­па­ган­да или аги­та­ция, на­прав­лен­ные к воз­буж­де­нию на­цио­наль­ной или ре­ли­ги­оз­ной враж­ды или роз­ни, а рав­но рас­про­стра­не­ние или из­го­тов­ле­ние и хра­не­ние ли­те­ра­ту­ры то­го же ха­рак­те­ра, вле­кут за со­бою – ли­ше­ние сво­бо­ды на срок до двух лет» // Уго­лов­ный Ко­декс РСФСР. М., 1948. С. 38.
[x] Ныне се­ло Ниж­няя Мат­рен­ка До­брин­ско­го рай­о­на Ли­пец­кой об­ла­сти.

[1] Га­га­люк Ан­дрей. «Жизнь и тру­ды пра­во­слав­но­го ар­хи­епи­ско­па Онуф­рия». Часть I. 1952. Ма­ши­но­пись.
[2] Там же.
[3] Там же.
[4] Цер­ков­ный вест­ник. СПб., 1913. № 42. С. 1313-1314.
[5] Цер­ков­ный вест­ник. СПб., 1913. № 41. С. 1267.
[6] Хер­сон­ские епар­хи­аль­ные ве­до­мо­сти. 1914. № 19. С. 589-592.
[7] Хер­сон­ские епар­хи­аль­ные ве­до­мо­сти. 1916. № 14-15. С. 477-478.
[8] Там же. С. 479-480.
[9] Там же. С. 480.
[10] Хер­сон­ские епар­хи­аль­ные ве­до­мо­сти. 1916. № 2. С. 55-59.
[11] Га­га­люк Ан­дрей. «Жизнь и тру­ды пра­во­слав­но­го ар­хи­епи­ско­па Онуф­рия». Часть I. 1952. Ма­ши­но­пись.
[12] Свя­щен­но­му­че­ник Онуф­рий (Га­га­люк), ар­хи­епи­скоп Кур­ский. Тво­ре­ния. Том 2. Тверь, 2005. С. 442.
[13] Там же. С. 443-445.
[14] Га­га­люк Ан­дрей. «Жизнь и тру­ды пра­во­слав­но­го ар­хи­епи­ско­па Онуф­рия». Часть I. 1952. Ма­ши­но­пись.
[15] РГИА. Ф. 831, д. 223, л. 4.
[16] Свя­щен­но­му­че­ник Онуф­рий (Га­га­люк), ар­хи­епи­скоп Кур­ский. Тво­ре­ния. Том 1. Тверь, 2005. С. 384-385.
[17] Га­га­люк Ан­дрей. «Жизнь и тру­ды пра­во­слав­но­го ар­хи­епи­ско­па Онуф­рия». Часть I. 1952. Ма­ши­но­пись.
[18] Свя­щен­но­му­че­ник Онуф­рий (Га­га­люк), ар­хи­епи­скоп Кур­ский. Тво­ре­ния. Том 1. Тверь, 2005. С. 88.
[19] УСБУ в Харь­ков­ской обл. Д. 032858, л. 17.
[20] Свя­щен­но­му­че­ник Онуф­рий (Га­га­люк), ар­хи­епи­скоп Кур­ский. Тво­ре­ния. Том 1. Тверь, 2005. С. 81-82.
[21] Га­га­люк Ан­дрей. «Жизнь и тру­ды пра­во­слав­но­го ар­хи­епи­ско­па Онуф­рия». Часть I. 1952. Ма­ши­но­пись.
[22] Там же.
[23] Свя­щен­но­му­че­ник Онуф­рий (Га­га­люк), ар­хи­епи­скоп Кур­ский. Тво­ре­ния. Том 1. Тверь, 2005. С. 96-97.
[24] Га­га­люк Ан­дрей. «Жизнь и тру­ды пра­во­слав­но­го ар­хи­епи­ско­па Онуф­рия». Часть I. 1952. Ма­ши­но­пись.
[25] Там же.
[26] Свя­щен­но­му­че­ник Онуф­рий (Га­га­люк), ар­хи­епи­скоп Кур­ский. Тво­ре­ния. Том 1. Тверь, 2005. С. 100-101.
[27] УСБУ в Харь­ков­ской обл. Д. 032858, л. 23.
[28] Свя­щен­но­му­че­ник Онуф­рий (Га­га­люк), ар­хи­епи­скоп Кур­ский. Тво­ре­ния. Том 1. Тверь, 2005. С. 136-137.
[29] Там же. С. 130-131.
[30] УСБУ в Харь­ков­ской обл. Д. 032858, л. 33.
[31] Там же. Л. 29.
[32] Га­га­люк Ан­дрей. «Жизнь и тру­ды пра­во­слав­но­го ар­хи­епи­ско­па Онуф­рия». Часть I. 1952. Ма­ши­но­пись.
[33] УФСБ Рос­сии по Кур­ской обл. Д. П-16593, л. 160-161.
[34] Там же. Л. 270-271.
[35] Га­га­люк Ан­дрей. «Жизнь и тру­ды пра­во­слав­но­го ар­хи­епи­ско­па Онуф­рия». Часть I. 1952. Ма­ши­но­пись.
[36] ГАКО. Ф. 20, оп. 3, д. 150, л. 107; Ф. 483, оп. 1, д. 7, л. 132 об-133.
[37] ЦИАМ. Ф. 229, оп. 4, д. 1844, л. 1-7.
Ду­бин­ский А.Ю. Мос­ков­ская ду­хов­ная се­ми­на­рия. Ал­фа­вит­ный спи­сок вы­пуск­ни­ков 1901-1917 го­дов (крат­кий ге­не­а­ло­ги­че­ский спра­воч­ник). М., 1998. С. 39.
[38] ЦИАМ. Ф. 2122, оп. 1, д. 484, л. 3.
[39] УФСБ Рос­сии по Кур­ской обл. Д. П-16593, л. 253.
[40] Там же. Л. 273 об.
[41] Свя­щен­но­му­че­ник Онуф­рий (Га­га­люк), ар­хи­епи­скоп Кур­ский. Тво­ре­ния. Том 2. Тверь, 2005. С. 447.
[42] Там же. С. 446.
[43] Там же. С. 450.
[44] Там же. С. 451.
[45] Там же. С. 452.
[46] ИЦ МВД Рос­сии по Ха­ба­ров­ско­му краю. Д. 20674, л. 31 об-32.
[47] Там же. Л. 50.
[48] Га­га­люк Ан­дрей. «Жизнь и тру­ды пра­во­слав­но­го ар­хи­епи­ско­па Онуф­рия». Часть II. 1952. Ма­ши­но­пись.
[49] Хер­сон­ские епар­хи­аль­ные ве­до­мо­сти. 1912. № 13. С. 191.
Тру­ды Ки­ев­ской Ду­хов­ной ака­де­мии. 1913. Кн. VII-VIII. С. 18.
[50] Тру­ды Ки­ев­ской Ду­хов­ной ака­де­мии. 1915. Кн. I. С. 330.
Па­мят­ная книж­ка Им­пе­ра­тор­ской Санкт-Пе­тер­бург­ской Ду­хов­ной ака­де­мии на 1915-1916 уч. год. Пет­ро­град, 1915. С. 39.
[51] Цер­ков­ный вест­ник. 1915. № 2. С. 52.
[52] Хер­сон­ские епар­хи­аль­ные ве­до­мо­сти. 1915. № 3-4. С. 88-90.
[53] Цер­ков­ный вест­ник. 1915. № 6. С. 177.
[54] Цер­ков­ный вест­ник. 1915. № 21. С. 643.
[55] Цер­ков­ный вест­ник. 1915. № 19. С. 578.
[56] Цер­ков­ные ве­до­мо­сти. 1917. № 6. С. 34.
[57] ГАРФ. Ф. 5263, оп. 1, д. 929, л. 22.
[58] Там же. Л. 8.
[59] УФСБ Рос­сии по Бел­го­род­ской обл. Д. С-7182, л. 141.
[60] Там же. Л. 342-347.
[61] Там же. Л. 348.
[62] Там же. Л. 211-212.
[63] Там же. Л. 283-284.
[64] Там же. Л. 348 об, 349 об.
[65] ГАРФ. Ф. 5263, оп. 1, д. 929, л. 137.
[66] УФСБ Рос­сии по Бел­го­род­ской обл. Д. С-7182, л. 350 об-351.
[67] Там же. Л. 251-252.
[68] Там же. Л. 261.
[69] УФСБ Рос­сии по Ли­пец­кой обл. Д. 25281.
[70] ГАКО. Ф. 20, оп. 3, д. 149, л. 2.
[71] УФСБ Рос­сии по Во­ро­неж­ской обл. Д. П-24705, т. 3, л. 329.
[72] Там же. Л. 328-331.
[73] УФСБ Рос­сии по Санкт-Пе­тер­бур­гу и Ле­нин­град­ской обл. Д. П-66773, т. 10, л. 318-319.
[74] Там же. Т. 6, л. 69 об.
[75] ИЦ МВД Рос­сии по Ха­ба­ров­ско­му краю. Д. 20674, л. 71 об.
[76] УФСБ Рос­сии по Крас­но­яр­ско­му краю. Д. П-11450, л. 54.
[77] Там же. Л. 18.
[78] Там же. Л. 115.
[79] Ма­ра­коў Ле­анiд. Рэпр­э­с­а­ва­ныя пра­вас­лаўныя свяш­ч­эн­на- i цар­коўна­слу­жы­целi Бе­ла­русi. 1917-1967. Том 1. Минск, 2007. С. 41.
[80] УФСБ Рос­сии по Санкт-Пе­тер­бур­гу и Ле­нин­град­ской обл. Д. П-33015, л. 45 об.
[81] Там же. Д. П-74585, л. 28 об-29.
[82] ИЦ МВД Рос­сии по Ха­ба­ров­ско­му краю. Д. 20674, л. 19 об.
[83] УФСБ Рос­сии по Там­бов­ской обл. Д. Р-12882.
[84] ЦГИА СПб. Ф. 14, оп. 3, д. 69680, л. 9.
[85] Там же. Л. 13.
[86] Там же. Л. 11.
[87] Там же. Ф. 19, оп. 113, д. 3979, л. 104 об-105; д. 4364, л. 72 об-73.
[88] УФСБ Рос­сии по Санкт-Пе­тер­бур­гу и Ле­нин­град­ской обл. Д. П-75722, л. 248.
[89] Там же. Л. 58 об-59.
[90] Ар­хив се­мьи Брян­це­вых.
[91] Там же.
[92] Там же.
[93] УФСБ Рос­сии по Ли­пец­кой обл. Д. 17008, л. 22.
[94] Там же.
[95] Там же. Л. 23.
[96] Там же. Л. 26.
[97] Там же. Л. 37.
[98] Там же. Л. 39.

Ис­точ­ник: http://www.fond.ru/

 


 

 

материалы взяты с сайта Азбука веры

Сщмч. Матфия пресвитера (1919). : Прмч. Валентина Лукьянова (1940)