Священномученик Августин (Беляев), архиепископ Калужский, преподобномученики Иоанникий (Дмитриев), Нифонт (Выблов), священномученики Иоанн Сперанский и Борис Семенов, мученики Александр Медем, Алексий Горбачев, Николай Смирнов, Аполлон Бабичев, Михаил Арефьев, мученицы Феоктиста Ченцова, Анна Остроглазова и Ольга Масленникова

Свя­щен­но­му­че­ник Ав­гу­стин (в ми­ру Алек­сандр Алек­сан­дро­вич Бе­ля­ев) ро­дил­ся 28 фев­ра­ля 1886 го­да в се­ле Ка­мен­ка Юрье­вец­ко­го уез­да Ко­стром­ской гу­бер­нии в се­мье про­то­и­е­рея Алек­сандра и его су­пру­ги Ев­до­кии. У них бы­ло пя­те­ро де­тей, и Алек­сандр был са­мым млад­шим. С дет­ства в нем об­на­ру­жил­ся глу­бо­кий, бла­го­че­сти­вый на­строй и про­яви­лась ис­крен­няя лю­бовь к хра­му. Вла­ды­ка впо­след­ствии рас­ска­зы­вал, что ко­гда ему бы­ло шесть лет, ро­ди­те­ли не взя­ли его на Пас­халь­ную служ­бу, и он убе­жал из до­ма и спря­тал­ся на хо­рах в хра­ме, и там за позд­ним ча­сом уснул. По­сле служ­бы ро­ди­те­ли при­шли до­мой и тут об­на­ру­жи­ли, что сы­на нет до­ма. Ко­гда Алек­сандр был еще под­рост­ком, в дом к ро­ди­те­лям хо­дил стран­ник, ко­то­ро­го мно­гие по­чи­та­ли за бла­го­че­сти­вую и пра­вед­ную жизнь и ко­то­рый не раз, об­ра­ща­ясь к маль­чи­ку, на­зы­вал его ар­хи­ере­ем.
По окон­ча­нии Ки­не­шем­ско­го ду­хов­но­го учи­ли­ща Алек­сандр по­сту­пил учить­ся в Ко­стром­скую Ду­хов­ную се­ми­на­рию, а за­тем – в Ка­зан­скую Ду­хов­ную ака­де­мию, по окон­ча­нии ко­то­рой в 1911 го­ду он был на­прав­лен пре­по­да­вать рус­ский язык и ли­те­ра­ту­ру в Пен­зен­ское епар­хи­аль­ное жен­ское учи­ли­ще. Впо­след­ствии он стал так­же пре­по­да­вать и в муж­ском учеб­ном за­ве­де­нии Пен­зы. В днев­ни­ке он в то вре­мя пи­сал о се­бе: «Я не ин­те­ре­су­юсь ка­рье­рой и по­ло­же­ни­ем в об­ще­стве и ча­сто бы­ваю, во­пре­ки по­сло­ви­це, один в по­ле во­ин... Пат­ри­ар­халь­ный уклад се­мей­ной жиз­ни от­ца внед­рил глу­бо­ко в мо­ем со­зна­нии нрав­ствен­ную от­вет­ствен­ность за каж­дый шаг. Вот по­че­му я, учи­ты­вая се­бя, де­лаю учет и дру­гим. И от сте­пе­ни тре­бо­ва­тель­но­сти к се­бе, за­ви­сит тре­бо­ва­тель­ность моя и к дру­гим...»
В 1913 го­ду он при­нял ре­ше­ние же­нить­ся на го­ря­чо по­лю­бив­шей­ся ему де­вуш­ке Юлии, уче­ни­це стар­ше­го клас­са епар­хи­аль­но­го учи­ли­ща. Она бы­ла до­че­рью свя­щен­ни­ка Алек­сандра Евлам­пи­е­ви­ча Лю­би­мо­ва. Во вре­мя го­не­ний на Цер­ковь в на­ча­ле два­дца­тых го­дов он был аре­сто­ван и умер в ссыл­ке.
Пе­ред вен­ча­ни­ем Алек­сандр при­е­хал до­мой к ро­ди­те­лям, и его встре­тил тот же са­мый бла­го­че­сти­вый стран­ник и, при­вет­ствуя его, ска­зал:
– Ну, здрав­ствуй, Са­ша-ар­хи­ерей.
– Ну ка­кой же я ар­хи­ерей, у ме­ня неве­ста, – от­ве­тил тот.
– А все-та­ки ар­хи­ерей! – не со­гла­сил­ся с ним стран­ник.
В 1914 го­ду у Алек­сандра Алек­сан­дро­ви­ча и его же­ны Юлии ро­ди­лась дочь Юлия, а в 1919 го­ду – вто­рая дочь, Ни­на.
На­ча­лись го­не­ния на Рус­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь. Алек­сандр Алек­сан­дро­вич стал ста­ро­стой в хра­ме, явив­шись неустра­ши­мым за­щит­ни­ком пра­во­сла­вия про­тив рас­коль­ни­ков, ор­га­ни­зо­вав­ших в Пен­зе так на­зы­ва­е­мую «на­род­ную цер­ковь», ко­то­рую воз­гла­вил ли­шен­ный ар­хи­ерей­ско­го са­на Вла­ди­мир Пу­тя­та. За свою ак­тив­ную цер­ков­ную де­я­тель­ность Алек­сандр Алек­сан­дро­вич в 1920 го­ду был аре­сто­ван Чрез­вы­чай­ной Ко­мис­си­ей го­ро­да Пен­зы и про­вел в тю­рем­ном за­клю­че­нии пол­то­ра ме­ся­ца.
22 июня 1920 го­да скон­ча­лась от ско­ро­теч­ной ча­хот­ки его же­на Юлия, и он остал­ся один с дву­мя си­ро­та­ми – ше­сти лет и мла­ден­цем де­вя­ти ме­ся­цев от ро­ду, ко­то­рых ему по­мо­га­ла вос­пи­ты­вать ня­ня Ани­сия Ефи­мов­на – негра­мот­ная, но глу­бо­ко ве­ру­ю­щая жен­щи­на. Ани­сия Ефи­мов­на про­ис­хо­ди­ла из се­мьи пен­зен­ских кре­стьян. Мать ее ра­бо­та­ла си­дел­кой в боль­ни­це. По­сле пе­ре­не­сен­ной в дет­стве бо­лез­ни де­воч­ка ста­ла ря­бой, и отец не лю­бил ее за это. Отец пил, и ко­гда на­пи­вал­ся, бил де­воч­ку за то, что она ря­бая, и мать пря­та­ла ее на чер­да­ке. Од­на­жды слу­чил­ся по­жар, отец по­бе­жал ту­шить, на­по­рол­ся но­гой на ржа­вый гвоздь, у него сде­ла­лось за­ра­же­ние кро­ви, от ко­то­ро­го он и скон­чал­ся. Мать, остав­шись од­на, от­да­ла Ани­сию в при­слу­ги в се­мью вра­чей. За­тем она по­па­ла к Алек­сан­дру и Юлии, ко­гда те толь­ко что по­же­ни­лись, и вос­пи­ты­ва­ла всю жизнь их де­тей.
28 ав­гу­ста 1920 го­да Алек­сандр Алек­сан­дро­вич был ру­ко­по­ло­жен в сан свя­щен­ни­ка. В 1922 го­ду Пен­зен­ская ЧК сно­ва аре­сто­ва­ла его и про­дер­жа­ла в за­клю­че­нии око­ло трех ме­ся­цев. Вый­дя из тюрь­мы, он с детьми пе­ре­ехал на ро­ди­ну в го­род Ки­неш­му, где стал слу­жить в од­ном из го­род­ских хра­мов. Его са­мо­от­вер­жен­ное, по­движ­ни­че­ское пас­тыр­ское слу­же­ние вско­ре сде­ла­ли его из­вест­ным не толь­ко сре­ди пра­во­слав­ных го­ро­да Ки­неш­мы, но и во всей Ива­но­во-Воз­не­сен­ской епар­хии. Ве­ру­ю­щие по­лю­би­ли пас­ты­ря, ко­то­рый от­кли­кал­ся на вся­кую прось­бу о по­мо­щи. Бы­ло вид­но, что, несмот­ря на свое за­труд­ни­тель­ное се­мей­ное по­ло­же­ние, он все­го се­бя от­дал на слу­же­ние Бо­гу и Его свя­той Церк­ви.
Вско­ре отец Алек­сандр был воз­ве­ден в сан про­то­и­е­рея.
В 1922 го­ду воз­ник­ло об­нов­лен­че­ское дви­же­ние, ко­то­рое в 1923 го­ду до­стиг­ло боль­шо­го раз­ма­ха; бла­го­да­ря энер­гич­ной под­держ­ке без­бож­ной вла­сти, боль­шин­ство хра­мов в Ива­но­во-Воз­не­сен­ске бы­ли за­хва­че­ны об­нов­лен­ца­ми. Епи­скоп Ива­но­во-Воз­не­сен­ский Иеро­фей (По­ме­ран­цев) от­пал в об­нов­лен­че­ство, а ви­кар­ный епи­скоп Ки­не­шем­ский Ва­си­лий (Пре­об­ра­жен­ский) был аре­сто­ван вла­стя­ми. 14 сен­тяб­ря 1923 го­да в По­кров­ском ка­фед­раль­ном со­бо­ре в Ива­но­во-Воз­не­сен­ске со­сто­я­лось со­бра­ние пред­ста­ви­те­лей один­на­дца­ти пра­во­слав­ных ре­ли­ги­оз­ных об­щин го­ро­да, съе­хав­ших­ся для об­суж­де­ния во­про­са о при­гла­ше­нии пра­во­слав­но­го епи­ско­па на сво­бод­ную ар­хи­ерей­скую ка­фед­ру. Со­бра­ние еди­но­глас­но по­ста­но­ви­ло: «при­нять кан­ди­да­ту­ру про­то­и­е­рея Алек­сандра Бе­ля­е­ва, про­жи­ва­ю­ще­го в го­ро­де Ки­неш­ме, вре­мен­но, впредь до воз­вра­ще­ния епи­ско­па Ва­си­лия и про­сить Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на по­свя­тить про­то­и­е­рея Алек­сандра Бе­ля­е­ва на про­си­мую долж­ность». «Со­глас­но озна­чен­но­го по­ста­нов­ле­ния, – пи­са­лось в хо­да­тай­стве со­бра­ния Пат­ри­ар­ху, – про­сим Ва­ше Свя­тей­ше­ство бла­го­сло­вить на­ше об­ще­на­род­ное из­бра­ние про­то­и­е­рея Алек­сандра Бе­ля­е­ва во епи­ско­па го­ро­да Ива­но­во-Воз­не­сен­ска и со­вер­шить над сим на­род­ным из­бран­ни­ком хи­ро­то­нию во епи­ско­па».
17 сен­тяб­ря Пат­ри­арх Ти­хон по­ста­но­вил: «Вви­ду яв­но­го укло­не­ния в рас­кол Ива­но­во-Воз­не­сен­ско­го епи­ско­па Иеро­фея, счи­тать ка­фед­ру го­ро­да Ива­но­во-Воз­не­сен­ска сво­бод­ной; на­зна­чить на нее про­то­и­е­рея Алек­сандра Бе­ля­е­ва». 21 сен­тяб­ря 1923 го­да про­то­и­е­рей Алек­сандр по по­стри­же­нии в мо­на­ше­ство с име­нем Ав­гу­стин был хи­ро­то­ни­сан во епи­ско­па Ива­но­во-Воз­не­сен­ско­го.
При­быв в Ива­но­во, вла­ды­ка рев­ност­но при­нял­ся за ис­пол­не­ние ар­хи­ерей­ских обя­зан­но­стей. Он ча­сто слу­жил и за каж­дой ли­тур­ги­ей по­сле чте­ния Еван­ге­лия про­из­но­сил вдох­но­вен­ное сло­во. Пра­во­слав­ные в Ива­но­ве по­лю­би­ли ар­хи­ерея. Пе­ред бо­го­слу­же­ни­я­ми и по­сле них его встре­ча­ли и про­во­жа­ли тол­пы ве­ру­ю­щих. Его бо­го­слу­же­ния при­вле­ка­ли к се­бе со­сре­до­то­чен­но­стью и ду­хов­ным ми­ром. По­сле ли­тур­гии вла­ды­ка не спе­ша бла­го­слов­лял всех под­хо­див­ших к нему.
Озна­ко­мив­шись с по­ло­же­ни­ем дел в епар­хии ка­са­тель­но об­нов­лен­че­ско­го рас­ко­ла, прео­свя­щен­ный Ав­гу­стин от­пра­вил до­клад Пат­ри­ар­ху Ти­хо­ну, в ко­то­ром, в част­но­сти, пи­сал: «По­чи­таю дол­гом уве­до­мить Вас, Ва­ше Свя­тей­ше­ство, что по при­бы­тии на вве­рен­ную мне Ива­но­во-Воз­не­сен­скую ка­фед­ру я на­шел в неко­то­рых при­хо­дах рознь меж­ду ду­хо­вен­ством и ми­ря­на­ми, ре­ши­тель­но не при­ни­ма­ю­щи­ми об­нов­лен­че­ско­го епи­ско­па Иеро­фея. По­след­ним ду­хо­вен­ство за­пу­га­но. Од­на­ко, всё же неко­то­рые при­чты яви­лись ко мне, ис­пра­ши­вая про­ще­ние и бла­го­сло­ве­ние: к кон­цу все­нощ­ной на Воз­дви­же­ние Кре­ста Гос­под­ня при­бы­ли при­ход­ские со­ве­ты 11‑ти церк­вей и все го­род­ское ду­хо­вен­ство за ис­клю­че­ни­ем ду­хо­вен­ства Кре­сто­воз­дви­жен­ской церк­ви, со­сто­я­ще­го в управ­ле­нии об­нов­лен­цев, а так­же и тех, ко­то­рые со­сто­ят долж­ност­ны­ми ли­ца­ми в об­нов­лен­че­ском управ­ле­нии... Ду­хо­вен­ством бы­ло вы­ра­же­но рас­ка­я­ние в укло­не­нии от Пра­во­слав­ной Церк­ви, и по­сле при­лич­но­го слу­чаю сло­ва с мо­ей сто­ро­ны, под на­пев мо­литв пас­халь­ных про­изо­шло в под­лин­ном смыс­ле тро­га­тель­ное при­ми­ре­ние ду­хо­вен­ства и ми­рян. По­сле в хра­мах с это­го мо­мен­та ста­ли воз­но­сить Ва­ше имя. На сле­ду­ю­щий день, 14 (27) сен­тяб­ря, по­сле ли­тур­гии я был по­зван в мест­ное ГПУ. По-ви­ди­мо­му, зло­на­ме­рен­ные лю­ди со­об­щи­ли о мне лож­ные све­де­ния, как яко­бы об адми­ни­стра­тив­но-вы­слан­ном из го­ро­да Пен­зы. Я рас­ска­зал ис­тин­ное по­ло­же­ние ве­щей о се­бе и по­лу­чил пред­ло­же­ние уда­лить­ся в Ки­неш­му в 24 ча­са и жить там под под­пис­ку о невы­ез­де до вы­яс­не­ния мо­ей лич­но­сти в Пен­зе.
От­слу­жив по­сле это­го ве­чер­ню в Алек­сан­дро-Нев­ской церк­ви при пла­че ве­ру­ю­щих, на­пол­няв­ших храм, я утром сле­ду­ю­ще­го дня вы­ехал в Ки­неш­му, где жи­ву и слу­жу до­ныне.
Од­на­ко на­стро­е­ние цер­ков­ное не по­ни­зи­лось. О чем сви­де­тель­ству­ет тот факт, что 27 сен­тяб­ря (10 ок­тяб­ря) ко мне яви­лись пред­ста­ви­те­ли от Кре­сто­воз­дви­жен­ской об­щи­ны го­ро­да Ива­но­ва и вру­чи­ли про­то­кол об­ще­го со­бра­ния, за­клю­чав­ший прось­бу ко мне при­нять об­щи­ну под свое управ­ле­ние вви­ду же­ла­ния об­щи­ны по­рвать об­ще­ние с об­нов­лен­ца­ми. Я бла­го­сло­вил их ре­ше­ние и при­нял в об­ще­ние.
Та­ким об­ра­зом, об­нов­лен­че­ский епи­скоп Иеро­фей остал­ся без ка­фед­ры в го­ро­де...
В го­ро­де Ки­неш­ме 23 сен­тяб­ря (6 ок­тяб­ря) мною при­ня­та де­ле­га­ция от го­ро­да Шуи и при­го­род­ных сел, по­ста­но­вив­ших на бла­го­чин­ни­че­ском со­бра­нии от 21 сен­тяб­ря (4 ок­тяб­ря) «вы­ра­зить свою пре­дан­ность Свя­тей­ше­му Пат­ри­ар­ху в ли­це прео­свя­щен­но­го Ав­гу­сти­на».
Со­об­ще­ние с от­дель­ны­ми се­ла­ми бо­лее за­труд­ни­тель­но. Но по име­ю­щим­ся све­де­ни­ям, лик­ви­да­ция об­нов­лен­че­ско­го ду­ха и здесь идет быст­ро...»
В Ива­но­ве в до­ме вме­сте с епи­ско­пом жил его ке­лей­ник, ипо­ди­а­кон Бо­рис Се­ме­нов, и ня­ня Ани­сия Ефи­мов­на с дву­мя до­черь­ми вла­ды­ки. Знав­шие прео­свя­щен­но­го Ав­гу­сти­на в это вре­мя так вспо­ми­на­ют об этом пе­ри­о­де его жиз­ни в Ива­но­ве.
Лю­бовь, сми­ре­ние, тер­пе­ние и ми­ло­сер­дие к ближ­не­му – все­ми эти­ми ка­че­ства­ми об­ла­дал вла­ды­ка Ав­гу­стин. Имея вы­со­кий сан, он сми­рял­ся пе­ред каж­дым, да­же пе­ред ни­щим. Имея воз­мож­ность, да­же в те го­ды, как-то устро­ить свою жизнь ма­те­ри­аль­но, хо­тя бы с бóльши­ми удоб­ства­ми, он не имел ни­че­го, кро­ме одеж­ды на се­бе, и ту по усмот­ре­нию дру­гих. Имея воз­мож­ность пи­тать­ся хо­тя и пост­ной, но изыс­кан­ной пи­щей, он вы­би­рал са­мое скром­ное и про­стое, и в ма­лом ко­ли­че­стве. Он был мо­нах от пер­вых дней по­стри­га и бла­го­душ­но нес крест по­сто­ян­ных ски­та­ний по тюрь­мам и ссыл­кам. На со­бо­лез­но­ва­ние близ­ких о его скорб­ной уча­сти он все­гда спо­кой­но и бла­го­душ­но от­ве­чал: «Что же тут уди­ви­тель­но­го, это наш путь. Гос­подь об этом пре­ду­пре­ждал, а ина­че ни­ко­гда не бу­дешь со Хри­стом».
Пе­ред мо­на­ше­ским по­стри­гом и ру­ко­по­ло­же­ни­ем в сан ар­хи­ерея близ­кие уго­ва­ри­ва­ли его по­до­ждать до то­го вре­ме­ни, по­ка де­ти не ста­нут ма­те­ри­аль­но и мо­раль­но са­мо­сто­я­тель­ны­ми, но он был на этот счет ино­го мне­ния и го­во­рил, что они – си­ро­ты и он да­же спе­шит, устра­няя вся­кие ко­ле­ба­ния из сво­ей ду­ши, вру­чить их имен­но сей­час по­пе­че­нию Бо­жи­ей Ма­те­ри, чтобы тем са­мым сде­лать их по­ло­же­ние наи­бо­лее проч­ным, так как уве­рен, что при та­ком выс­шем по­кро­ви­тель­стве они ни­ко­гда и ни в чем не бу­дут нуж­дать­ся. Эта его несо­мнен­ная ве­ра оправ­да­лась впо­след­ствии вполне. До­че­ри вла­ды­ки Ав­гу­сти­на, хо­тя и ред­ко ви­де­ли от­ца, ни­ко­гда и ни в чем не нуж­да­лись – ни ма­те­ри­аль­но, ни мо­раль­но. Его мо­лит­вы, на­пут­ствия, на­став­ле­ния и пись­ма – бы­ли глав­ным вос­пи­ты­ва­ю­щим ру­ко­вод­ством. И да­же без­бож­ная окру­жа­ю­щая сре­да, с ко­то­рой они столк­ну­лись впо­след­ствии, не мог­ла по­до­рвать бла­го­дат­но­го вли­я­ния ар­хи­ерея-по­движ­ни­ка. Он вос­пи­тал в них по­слу­ша­ние во­ле Бо­жи­ей, тер­пе­ние, незло­бие и доб­ро­ту, и все­гда все окру­жа­ю­щие чув­ство­ва­ли, что эти де­ти на­хо­дят­ся под мо­лит­вен­ной за­щи­той свя­то­го.
Для ве­ру­ю­щих вдох­но­вен­ное слу­же­ние прео­свя­щен­но­го Ав­гу­сти­на все­гда бы­ло со­бы­ти­ем неза­бы­ва­е­мым. Ду­ша мо­ля­ще­го­ся за бо­го­слу­же­ни­ем вме­сте с епи­ско­пом на­пол­ня­лась чув­ством бла­го­го­ве­ния к со­вер­ша­е­мо­му та­ин­ству, со­зна­ни­ем се­рьез­но­сти и зна­чи­тель­но­сти об­щей цер­ков­ной мо­лит­вы. Это чув­ство­ва­ли да­же лю­ди, не имев­шие глу­бо­ко­го цер­ков­но­го вос­пи­та­ния и опы­та, – во вре­мя его бо­го­слу­же­ний храм все­гда был по­лон мо­ля­щих­ся. Будь то ве­чер­няя служ­ба с ака­фи­стом, или празд­нич­ная дол­гая все­нощ­ная, или ли­тур­гия, лю­ди не чув­ство­ва­ли уста­ло­сти, ни­ко­му не хо­те­лось во вре­мя служ­бы при­сесть и от­дох­нуть, ка­за­лось, что бо­го­слу­же­ние за­кан­чи­ва­ет­ся слиш­ком быст­ро. По­сле ли­тур­гии вла­ды­ка сам да­вал крест и всех бла­го­слов­лял и при этом за­пре­щал то­ро­пить тех лю­дей, ко­то­рые же­ла­ли что-ни­будь у него спро­сить. Ино­гда он вы­хо­дил из хра­ма через два ча­са по­сле то­го, как окон­чи­лась служ­ба. Ес­ли он шел до­мой пеш­ком, то его кро­ме ке­лей­ни­ка со­про­вож­да­ла це­лая тол­па де­тей, ко­то­рые не хо­те­ли ид­ти до­мой, по­ка не про­во­дят вла­ды­ку. Де­ти лю­би­ли вла­ды­ку, но все­гда в его при­сут­ствии ве­ли се­бя чин­но, бла­го­че­сти­во. Ле­том все де­ти шли с цве­та­ми, ко­то­рые вла­ды­ка раз­да­вал им из сво­е­го бу­ке­та. Ино­гда де­тей зва­ли к вла­ды­ке во двор или в дом и на­де­ля­ли тем, что бы­ло при­не­се­но епи­ско­пу по­се­ти­те­ля­ми.
Од­на­жды его млад­шая дочь, ко­то­рой бы­ло то­гда пять лет, по­про­си­ла от­ца, со­би­рав­ше­го­ся от­дать ни­ще­му свер­ток: «Па­поч­ка, ты дай толь­ко по­смот­реть, что там есть». Вла­ды­ка вы­слу­шал ее и сра­зу же от­дал ни­ще­му свер­ток, при­не­сен­ный кем-то все­го пол­ча­са на­зад, а за­тем на­едине лас­ко­во объ­яс­нил ей, что не сто­ит до­ве­рять­ся чув­ству лю­бо­пыт­ства, как бы силь­но оно ни бы­ло в нас.
Прео­свя­щен­ный Ав­гу­стин лю­бил ис­то­вое, устав­ное бо­го­слу­же­ние, лю­бил бла­го­го­вей­ное неспеш­ное пе­ние и чте­ние, чуж­дое ду­ха те­ат­раль­но­сти. К со­жа­ле­нию, ре­ген­ты го­род­ских хра­мов в Ива­но­ве, за ис­клю­че­ни­ем со­бо­ра, где слу­жил епи­скоп, лю­би­ли имен­но та­кое вы­чур­ное пе­ние, и, несмот­ря на все разъ­яс­не­ния вла­ды­ки об уби­ва­ю­щей дух цер­ков­но­сти те­ат­раль­но­сти, они не хо­те­ли пе­ре­де­лы­вать сво­их вку­сов, чем до­став­ля­ли ему нема­ло огор­че­ний. Но за­то ес­ли при объ­ез­де прео­свя­щен­ным Ав­гу­сти­ном епар­хии по­па­дал­ся на­сто­я­тель хра­ма од­них вку­сов с вла­ды­кой и со­вер­ша­лось бо­го­слу­же­ние в ду­хе стро­гой цер­ков­но­сти, оно ста­но­ви­лось для всех боль­шим уте­ше­ни­ем. Сель­ские хра­мы Ива­нов­ской епар­хии, ко­гда в них слу­жил вла­ды­ка, бы­ли все­гда пол­ны мо­ля­щих­ся. Лю­ди за­ра­нее узна­ва­ли, в ка­ком сель­ском при­хо­де бу­дет слу­жить епи­скоп, и при­хо­ди­ли в храм, рас­по­ло­жен­ный от их сел и го­ро­дов неред­ко на зна­чи­тель­ном рас­сто­я­нии. Ес­ли бы­ло ле­то, то все при­ез­жие в ожи­да­нии бо­го­слу­же­ния рас­по­ла­га­лись в огра­де хра­ма или в бли­жай­шем ле­су и за­тем от­ста­и­ва­ли в хра­ме все­нощ­ные, про­дол­жав­ши­е­ся по че­ты­ре – пять ча­сов.
Ве­ру­ю­щие при­но­си­ли обыч­но что-ни­будь для де­тей вла­ды­ки, но он все это раз­да­вал по до­ро­ге, кро­ме од­но­го-двух яб­лок или ка­ко­го-ни­будь сверт­ка, преду­смот­ри­тель­но убран­но­го ке­лей­ни­ком. Ино­гда ка­кая-ни­будь жен­щи­на в от­сут­ствии вла­ды­ки го­во­ри­ла де­тям:
– Ско­ро ваш па­па при­е­дет и при­ве­зет вам мно­го иг­ру­шек.
Де­ти на это все­гда от­ве­ча­ли оди­на­ко­во:
– Нет, па­па ни­че­го не при­ве­зет, он зна­ет, что у нас все есть, а там, на­вер­ное, столь­ко ни­щих, что на всех у него и не хва­тит по­дать.
Как вся­кое ли­цо на­чаль­ству­ю­щее, вла­ды­ка стал­ки­вал­ся и с ли­це­ме­ри­ем, и с при­твор­ством, и с ле­стью. Он это ви­дел, внут­ренне скор­бел, но ста­рал­ся та­ким лю­дям еще боль­ше уде­лить вни­ма­ния и люб­ви. Де­ти ви­де­ли, ка­кой по­двиг нес их отец, и еще боль­ше ува­жа­ли его, и ста­ра­лись и се­бя при­учить к тер­пе­ли­во­му пе­ре­не­се­нию всех тех об­сто­я­тельств, ко­то­рые по­сы­лал им Гос­подь.
Жи­вя в од­ном до­ме с епи­ско­пом, де­ти на все ис­пра­ши­ва­ли его бла­го­сло­ве­ние. Од­на­жды к вла­ды­ке при­шла некая жен­щи­на и при­гла­си­ла де­тей к се­бе в дом на ел­ку, ска­зав, что имен­но для них она ре­ши­ла устро­ить ее.
Вла­ды­ка по­бла­го­да­рил и по­обе­щал при­слать де­тей, но с усло­ви­ем, что они про­бу­дут там не бо­лее как до де­ся­ти ча­сов ве­че­ра. По ухо­де жен­щи­ны вла­ды­ка ска­зал де­тям и их няне, чтобы они шли ве­че­ром по при­гла­ше­нию. Де­ти не за­хо­те­ли ид­ти, го­во­ря, что при­гла­ше­ние сде­ла­но не ис­кренне, но вла­ды­ка, стро­го оста­но­вив их, объ­яс­нил па­губ­ность осуж­де­ния и от­сут­ствия тер­пе­ния к лю­дям и по­яс­нил, ка­ким об­ра­зом нуж­но раз­ви­вать в се­бе ис­крен­ние и доб­рые чув­ства к лю­дям и лю­бо­вью и тер­пе­ни­ем при­об­ре­тать их лю­бовь. За­тем он по­мо­лил­ся вме­сте с ни­ми и с та­кой лю­бо­вью про­во­дил их, что де­ти со­вер­шен­но из­ме­ни­ли свое от­но­ше­ние и ра­дост­ные по­шли на ел­ку.
На ел­ке хо­зяй­ка за­ста­ви­ла ве­сти де­тей шум­но, как по ее пред­став­ле­нию долж­ны ве­сти се­бя де­ти, и от­пу­сти­ла их зна­чи­тель­но поз­же на­зна­чен­но­го вре­ме­ни. При­дя до­мой, они бро­си­лись про­сить про­ще­ние у от­ца и по­пы­та­лись пе­ре­ска­зать ему обо всем, что бы­ло на ел­ке, неволь­но пе­ре­жи­вая еще раз то на­стро­е­ние, в ка­ком они там на­хо­ди­лись. Вла­ды­ка пред­ло­жил де­тям по­мо­лить­ся, по­мо­лил­ся вме­сте с ни­ми, и это со­вер­шен­но из­ме­ни­ло их на­стро­е­ние, вве­дя его в преж­нее бла­го­че­сти­вое рус­ло.
Ино­гда бы­ва­ло, что пе­ред воз­вра­ще­ни­ем епи­ско­па из хра­ма за­бот­ли­вые при­хо­жан­ки при­но­си­ли к нему до­мой и ста­ви­ли на стол мно­го до­ро­гих и вкус­ных ве­щей, рас­став­ля­ли ва­зы с цве­та­ми, так что, ес­ли бы во­шел кто по­сто­рон­ний, он был бы чрез­вы­чай­но удив­лен изоби­ли­ем и изыс­кан­но­стью, ко­то­рые окру­жа­ли ар­хи­ерея.
Но не дол­го тор­же­ство­ва­ло на сто­лах изоби­лие. При­хо­дил из хра­ма вла­ды­ка – уста­лый, но бод­рый, и с лас­ко­вой улыб­кой при­гла­шал к се­бе в ком­на­ту всех при­шед­ших к нему на при­ем. Каж­дый по­се­ти­тель про­хо­дил к вла­ды­ке со сво­и­ми нуж­да­ми, го­ре­стя­ми и пе­ча­ля­ми, а вы­хо­дил уте­шен­ный, с узел­ком для де­тей или для боль­но­го, или для ста­ро­го.
Де­ти на­чи­на­ли уже вол­но­вать­ся – ко­гда же вла­ды­ка пой­дет обе­дать и от­ды­хать, так как при­бли­жа­лось вре­мя ве­чер­не­го бо­го­слу­же­ния, по­сы­ла­ли ипо­ди­а­ко­на Бо­ри­са уго­во­рить вла­ды­ку пре­рвать при­ем для обе­да, но тот, жа­лея вла­ды­ку и сам пе­ре­жи­вая за него, к нему, од­на­ко, не шел, так как ему это бы­ло стро­го-на­стро­го за­пре­ще­но. На­ко­нец ухо­дил по­след­ний по­се­ти­тель, млад­шая дочь за­пи­ра­ла дверь, и через несколь­ко ми­нут вла­ды­ка, ке­лей­ник и де­ти са­ди­лись за стол и при­ни­ма­лись за скром­ный пост­ный обед. От все­го изоби­лия оста­ва­лось все­го лишь несколь­ко кон­фет или яб­лок, ко­то­рые епи­скоп от­да­вал де­тям по­сле обе­да. Ес­ли же что-ни­будь все же оста­ва­лось, то он за­пре­щал де­тям есть как уже лиш­нее и пред­ла­гал оста­вить для уго­ще­ния – ма­ло ли ка­кой по­се­ти­тель или стран­ник еще мо­жет прий­ти. Де­ти слу­ша­лись и всем бы­ли до­воль­ны.
Ча­сто к епи­ско­пу при­ез­жа­ли ду­хов­ные де­ти из дру­гих го­ро­дов, их вла­ды­ка остав­лял жить у се­бя в до­ме. Он ис­кренне и ра­душ­но при­ни­мал всех, и ве­ру­ю­щие чув­ство­ва­ли в нем от­ца, чья лю­бовь и са­мо­от­вер­жен­ное слу­же­ние мно­гих вы­ве­ли на уз­кий, спа­си­тель­ный путь, уве­дя с ши­ро­ко­го, при­укра­шен­но­го яр­ки­ми, но пу­сты­ми уте­ха­ми по­ги­бель­но­го пу­ти, про­бу­див в них жаж­ду чи­сто­го жи­тия во Хри­сте.
В это вре­мя по бла­го­сло­ве­нию вла­ды­ки бы­ли ор­га­ни­зо­ва­ны ре­ли­ги­оз­ные круж­ки. В од­ном из та­ких круж­ков за­ни­ма­лись до­че­ри вла­ды­ки, Юлия и Ни­на. Ве­ла его мо­ло­дая учи­тель­ни­ца Ла­ри­са Ни­ко­ла­ев­на Глад­цы­но­ва. В круж­ке за­ни­ма­лось во­семь де­во­чек, Ни­на бы­ла са­мой млад­шей. За­ня­тия про­хо­ди­ли по­чти каж­дый день. Наи­боль­шее зна­че­ние при­да­ва­лось ре­ли­ги­оз­но­му вос­пи­та­нию. Неред­ко Ла­ри­са Ни­ко­ла­ев­на спра­ши­ва­ла, сде­лал ли кто из де­во­чек что-ни­будь хо­ро­шее се­го­дня. Она на­учи­ла их быть вни­ма­тель­ны­ми к сво­ей ре­ли­ги­оз­ной жиз­ни, на­блю­дать за со­бой, ве­сти днев­ни­ки. Она ста­ви­ла с детьми спек­так­ли; де­воч­ки вы­пус­ка­ли жур­нал, в ко­то­ром по­ме­ща­лись со­чи­нен­ные ими рас­ска­зы. Впо­след­ствии Ла­ри­са Ни­ко­ла­ев­на бы­ла аре­сто­ва­на и вы­сла­на из Ива­но­ва в Орел.
15 фев­ра­ля 1924 го­да вла­сти аре­сто­ва­ли епи­ско­па Ав­гу­сти­на, и он был за­клю­чен в тюрь­му в го­ро­де Ива­но­ве. Его об­ви­ни­ли в на­ру­ше­нии за­ко­но­да­тель­ства об от­де­ле­нии Церк­ви от го­су­дар­ства, «вы­ра­зив­шем­ся в на­зна­че­нии след­ствия о вы­яс­не­нии воз­мож­но­сти вступ­ле­ния в тре­тий брак» неко­е­го граж­да­ни­на, а так­же в том, что он, «поль­зу­ясь по­ло­же­ни­ем ду­хов­но­го ли­ца и ис­поль­зуя ре­ли­ги­оз­ные пред­рас­суд­ки на­се­ле­ния, ста­ра­ет­ся на­пра­вить по­след­нее к со­про­тив­ле­нию за­ко­нам со­вет­ской вла­сти». За­кон­ным вла­сти счи­та­ли об­нов­лен­че­ство, и по­то­му объ­еди­не­ние во­круг епи­ско­па Ав­гу­сти­на боль­шин­ства пра­во­слав­ных, по­ка­я­ние об­нов­лен­че­ских свя­щен­ни­ков и воз­вра­ще­ние хра­мов, за­ня­тых об­нов­лен­ца­ми, в Пра­во­слав­ную Цер­ковь бы­ло в их гла­зах неза­кон­ным.
8 ав­гу­ста 1924 го­да Кол­ле­гия ОГПУ рас­смот­ре­ла «де­ло» епи­ско­па и по­ста­но­ви­ла его осво­бо­дить, а са­мо де­ло пре­кра­тить.
В 1925 го­ду по­чил Пат­ри­арх Ти­хон, и прео­свя­щен­ный Ав­гу­стин был на по­гре­бе­нии Свя­тей­ше­го и при­ни­мал уча­стие в из­бра­нии Ме­сто­блю­сти­те­лем мит­ро­по­ли­та Пет­ра в со­от­вет­ствии с за­ве­ща­тель­ны­ми рас­по­ря­же­ни­я­ми Пат­ри­ар­ха.
Из Моск­вы епи­скоп Ав­гу­стин вер­нул­ся в Ива­но­во, но мест­ные вла­сти вся­че­ски пре­пят­ство­ва­ли слу­же­нию в го­ро­де ар­хи­пас­ты­ря и по­тре­бо­ва­ли, чтобы он по­ки­нул го­род. С се­ре­ди­ны 1925 го­да ему при­шлось жить в Москве и в Ки­неш­ме, при­ез­жая в Ива­но­во лишь для со­вер­ше­ния бо­го­слу­же­ний, ко­гда в свя­зи с боль­ши­ми цер­ков­ны­ми празд­ни­ка­ми пра­во­слав­ным уда­ва­лось до­бить­ся раз­ре­ше­ния на при­езд епи­ско­па в го­род.
Де­ти в это вре­мя оста­ва­лись жить с ня­ней в Ива­но­ве. При­е­хав в го­род на рож­де­ствен­ские празд­ни­ки, вла­ды­ка устро­ил ел­ку для них и для де­тей сво­их при­хо­жан. Он сам ее на­ря­жал, и ко­гда все бы­ло го­то­во, по­зва­ли де­тей, ко­то­рые с нетер­пе­ни­ем жда­ли в дру­гой ком­на­те. И вла­ды­ка с доб­рой улыб­кой смот­рел, как ра­ду­ют­ся де­ти празд­ни­ку. За­тем всем де­тям раз­да­ва­лись по­дар­ки. Но по­сле празд­ни­ков он был вы­нуж­ден по тре­бо­ва­нию вла­стей ехать в Моск­ву. В Москве он слу­жил в хра­ме апо­сто­лов Пет­ра и Пав­ла на Пре­об­ра­жен­ской пло­ща­ди, а жил в под­валь­ном по­ме­ще­нии под цер­ко­вью Ар­хан­ге­ла Ми­ха­и­ла на Пи­ро­гов­ской ули­це. За вре­мя его слу­же­ния в Москве у него по­яви­лось мно­го ду­хов­ных де­тей – лю­ди чув­ство­ва­ли вы­со­кий ду­хов­ный на­строй епи­ско­па, его без­за­вет­ную пре­дан­ность Бо­гу и шли к нему за ду­хов­ной по­мо­щью и со­ве­том.
Пра­во­слав­ные в Ива­но­ве не со­гла­си­лись с ре­ше­ни­ем мест­ных вла­стей о вы­сыл­ке епи­ско­па Ав­гу­сти­на в Моск­ву, тем бо­лее что это бы­ло сде­ла­но без су­да; они ста­ли до­би­вать­ся воз­вра­ще­ния ар­хи­ерея в го­род. Бы­ло со­бра­но мно­же­ство под­пи­сей под об­ра­ще­ни­ем с прось­бой вер­нуть епи­ско­па Ав­гу­сти­на в Ива­но­во. Сре­ди под­пи­сав­ших­ся бы­ло мно­го ра­бо­чих. Ко­гда под­пи­си бы­ли со­бра­ны, ве­ру­ю­щие от­пра­ви­ли с до­ку­мен­та­ми сво­их пред­ста­ви­те­лей во ВЦИК к Ка­ли­ни­ну. Им уда­лось скло­нить к за­щи­те сво­е­го пра­во­го де­ла од­но­го из чи­нов­ни­ков ВЦИКа, ко­то­рый по­мог им до­бить­ся то­го, что неза­кон­ное ре­ше­ние о вы­сыл­ке епи­ско­па Ав­гу­сти­на бы­ло от­ме­не­но, и вла­ды­ка вер­нул­ся в Ива­но­во.
По­ло­же­ние пра­во­слав­ных в те го­ды бы­ло тя­же­лым: вла­сти пре­сле­до­ва­ли их аре­ста­ми, взи­ма­ли с них огром­ные на­ло­ги, при­нуж­да­ли ра­бо­тать в дву­на­де­ся­тые празд­ни­ки и в вос­крес­ные дни. Ра­бот­ни­цы ива­нов­ских ткац­ких фаб­рик и кре­стьяне спра­ши­ва­ли епи­ско­па, как им по­сту­пать, ведь ра­бо­тать в эти дни грех. И вла­ды­ка от­ве­тил на этот во­прос в про­по­ве­ди по­сле ли­тур­гии, пе­ре­ска­зав им рас­сказ од­но­го из рус­ских пи­са­те­лей о злом и жад­ном по­ме­щи­ке, ко­то­рый за­став­лял кре­стьян ра­бо­тать на се­бя всю неде­лю, остав­ляя им воз­мож­ность ра­бо­тать на сво­ем по­ле лишь в празд­ни­ки. И кре­стья­нам при­хо­ди­лось па­хать да­же на Пас­ху. Они ста­ви­ли за­жжен­ную све­чу на свой плуг и, идя за ним, пе­ли пас­халь­ные пес­но­пе­ния.
«Да, бы­ва­ет, что мы все­го ока­зы­ва­ем­ся ли­ше­ны, да­же цер­ков­но­го бо­го­слу­же­ния, но ве­ры и на­ше­го внут­рен­не­го бла­го­че­стия, на­шей сво­бо­ды во Хри­сте нас не мо­жет ли­шить ни­кто», – за­клю­чил епи­скоп Ав­гу­стин свое сло­во.
По­чти еже­днев­ные про­по­ве­ди, все воз­рас­та­ю­щая из­вест­ность ар­хи­ерея, лю­бовь к нему ива­нов­ской паст­вы, а так­же по­чти пол­ное по­ра­же­ние об­нов­лен­цев в Ива­но­ве при­во­ди­ли в ярость мест­ных без­бож­ни­ков, и 1 сен­тяб­ря 1926 го­да на­чаль­ник Ива­нов­ско­го ОГПУ от­пра­вил до­не­се­ние на­чаль­ни­ку 6-го сек­рет­но­го от­де­ла ОГПУ Туч­ко­ву в Моск­ву, по­тре­бо­вав от мос­ков­ских вла­стей раз­ре­ше­ния на вы­сыл­ку епи­ско­па Ав­гу­сти­на за пре­де­лы Ива­нов­ской об­ла­сти. В сво­ем за­яв­ле­нии он, в част­но­сти, пи­сал: «Уба­ю­кан­ный непри­кос­но­вен­но­стью... граж­да­нин Бе­ля­ев при­шел к за­клю­че­нию, что бо­роть­ся с ним Гу­б­от­дел не мо­жет и что в раз­ма­хах ра­бо­ты ему в на­сто­я­щее вре­мя не сто­ит стес­нять­ся... Эта наг­лая уве­рен­ность граж­да­ни­на Бе­ля­е­ва вы­ли­лась в но­вые фор­мы ра­бо­ты для со­зда­ния неле­галь­ных круж­ков по­ка не оформ­лен­ных хри­сти­ан, име­ю­щих це­лью за­влечь и воз­вра­тить в «ло­но Церк­ви» де­тей во­об­ще, в част­но­сти ком­му­ни­стов, в воз­расте 13-16 лет.
Ра­бо­та по вер­бов­ке и на­став­ни­че­ству про­во­дит­ся мо­на­шен­ка­ми По­кров­ско­го мо­на­стыр­ско­го со­бо­ра, глав­но­го хра­ма слу­же­ния Бе­ля­е­ва. На­ми точ­но уста­нов­ле­ны два слу­чая. Пер­вый. Дочь пар­тий­но­го то­ва­ри­ща на­чи­на­ет от­лу­чать­ся по ве­че­рам из до­ма под пред­ло­гом по­се­ще­ния ки­не­ма­то­гра­фа, невоз­ра­жа­ю­щая ей мать да­ва­ла ей день­ги на би­лет и бы­ла да­ле­ка от ка­ких бы то ни бы­ло по­до­зре­ний, та­ко­вые вкра­лись в го­ло­ву бо­лее по­до­зри­тель­но­го от­ца. По­след­ний уста­но­вил на­блю­де­ние за до­че­рью и от­крыл при­чи­ну ки­не­ма­то­гра­фи­че­ской «го­ряч­ки» до­че­ри – ока­зы­ва­ет­ся, по­след­няя... про­во­дит ве­че­ра на служ­бах Бе­ля­е­ва в По­кров­ском со­бо­ре. Вто­рой слу­чай. Пар­тий­ный то­ва­рищ узна­ет от сво­е­го сы­ниш­ки, что он и его сест­рен­ка во­дят­ся мо­наш­кой По­кров­ско­го со­бо­ра к Ав­гу­сти­ну, где их учат мо­лить­ся. Ука­зан­ная мо­наш­ка ис­пол­ня­ла в дан­ной се­мье ка­кие-то до­маш­ние ра­бо­ты и, вос­поль­зо­вав­шись воз­мож­но­стью об­ще­ния с детьми, об­ра­ти­ла их в хри­сти­ан­ство.
Ука­зан­ные фак­ты по­ка­зы­ва­ют, до че­го об­наг­лел в сво­ей чер­ной де­я­тель­но­сти за­рвав­ший­ся граж­да­нин Бе­ля­ев, не до­воль­ству­ясь сво­ей раз­ру­ши­тель­ной ра­бо­той над ума­ми нераз­ви­тых ши­ро­ких масс ра­бо­чих и кре­стьян, он пе­ре­но­сит свою де­я­тель­ность на се­мьи пар­тий­ных ра­бот­ни­ков и ес­ли еще не дер­за­ет на воз­вра­ще­ние в пра­во­сла­вие са­мих пар­тий­цев, то уже дерз­нул в этом на их де­тей.
Ука­зан­ные фак­ты яв­ля­ют­ся во­пи­ю­щим тре­бо­ва­ни­ем на немед­лен­ное уда­ле­ние граж­да­ни­на Ав­гу­сти­на Бе­ля­е­ва из пре­де­лов гу­бер­нии на­все­гда...»
8 сен­тяб­ря 1926 го­да Туч­ков рас­по­ря­дил­ся аре­сто­вать епи­ско­па и под кон­во­ем до­ста­вить в Моск­ву. 9 ок­тяб­ря епи­скоп Ав­гу­стин был аре­сто­ван и за­клю­чен в Бу­тыр­скую тюрь­му в Москве. 21 ок­тяб­ря вла­сти до­про­си­ли его.
– Ска­жи­те... по чьей ини­ци­а­ти­ве был ор­га­ни­зо­ван в Ива­но­во-Воз­не­сен­ске ре­ли­ги­оз­ный кру­жок для пре­по­да­ва­ния За­ко­на Бо­жье­го де­тям, не до­стиг­шим со­вер­шен­но­ле­тия? – спро­сил сле­до­ва­тель.
– Круж­ков я не ор­га­ни­зо­вы­вал ни­ка­ких, ре­ко­мен­до­вал лишь ис­поль­зо­вать... ве­ру­ю­щи­ми за­кон­ную воз­мож­ность изу­чать За­кон Бо­жий при по­мо­щи свя­щен­ни­ков или же са­мим ро­ди­те­лям об­ра­тить на это вни­ма­ние. Это я го­во­рил с ам­во­на в церк­ви, – от­ве­тил вла­ды­ка.
В опро­вер­же­ние воз­во­ди­мых на него об­ви­не­ний вла­ды­ка на­пи­сал по­яс­не­ние: «От­но­си­тель­но воз­во­ди­мых на ме­ня об­ви­не­ний со сто­ро­ны сле­до­ва­те­ля в рас­про­стра­не­нии про­во­ка­ци­он­ных слу­хов с контр­ре­во­лю­ци­он­ной це­лью счи­таю сво­им дол­гом за­явить, что мною, на­обо­рот, бы­ли при­ня­ты ме­ры к устра­не­нию яв­ле­ний, ком­про­ме­ти­ру­ю­щих со­вет­скую власть. Так, ко­гда уезд­ный упол­но­мо­чен­ный вел се­бя нетак­тич­но в де­ле се­ла Зла­то­уста Ива­но­во-Воз­не­сен­ско­го уез­да, с яв­ным же­ла­ни­ем по­кро­ви­тель­ство­вать об­нов­лен­цам, упо­треб­ляя сред­ства чи­сто про­во­ка­ци­он­но­го ха­рак­те­ра, я не дал воз­мож­но­сти кре­стья­нам это­го се­ла ид­ти к про­ку­ро­ру с жа­ло­бой и пред­ста­вить де­ло су­ду. Для то­го, чтобы ула­дить всё, так ска­зать, до­маш­ним спо­со­бом, я на­пра­вил их к гу­берн­ско­му упол­но­мо­чен­но­му ОГПУ с це­лью рас­ска­зать ему все как бы­ло и что им бы­ло из­вест­но по это­му де­лу. Так и бы­ло сде­ла­но.
Что в ру­ках кре­стьян бы­ли все фак­ты, ули­ча­ю­щие упол­но­мо­чен­но­го по Ива­но­во-Воз­не­сен­ско­му уез­ду, и что неот­ра­зи­мость по­ка­за­ний кре­стьян бы­ла пол­ная, об этом сви­де­тель­ству­ет факт от­стра­не­ния от долж­но­сти уезд­но­го упол­но­мо­чен­но­го. Что мои дей­ствия име­ли все­гда сво­ею це­лью со­хра­нить доб­рые от­но­ше­ния с мест­ной вла­стью и лик­ви­ди­ро­вать воз­ни­ка­ю­щие кон­флик­ты, об этом мо­жет сви­де­тель­ство­вать гу­берн­ский упол­но­мо­чен­ный Ива­но­во-Воз­не­сен­ско­го ОГПУ... с ко­то­рым в край­нем слу­чае, ес­ли бы он стал от­ка­зы­вать­ся от по­доб­но­го за­сви­де­тель­ство­ва­ния, я хо­тел бы иметь оч­ную став­ку».
По­сле до­про­са бы­ло со­став­ле­но за­клю­че­ние по де­лу епи­ско­па, где ему бы­ло по­став­ле­но в ви­ну, что по его ини­ци­а­ти­ве «бы­ла ор­га­ни­зо­ва­на епар­хи­аль­ная кан­це­ля­рия для управ­ле­ния Ива­но­во-Воз­не­сен­ской епар­хи­ей. Эта епар­хи­аль­ная кан­це­ля­рия не бы­ла за­ре­ги­стри­ро­ва­на в от­де­ле Управ­ле­ния, что и но­си­ло ха­рак­тер неле­галь­ной ор­га­ни­за­ции. Кро­ме это­го... с це­лью «воз­вра­ще­ния в ло­но Церк­ви» у се­бя на до­му ор­га­ни­зо­вал неле­галь­ный кру­жок, где и пре­по­да­вал де­тям, не до­стиг­шим со­вер­шен­но­ле­тия, За­кон Бо­жий».
22 ок­тяб­ря 1926 го­да Осо­бое Со­ве­ща­ние при Кол­ле­гии ОГПУ при­го­во­ри­ло епи­ско­па к трем го­дам ссыл­ки в Сред­нюю Азию. Уз­ни­ков бы­ло на­зна­че­но от­пра­вить эта­пом 26 ок­тяб­ря. Вре­мя вы­сыл­ки вла­ды­ки ста­ло из­вест­но пра­во­слав­ным за­ра­нее, и к по­ез­ду на Ка­зан­ский вок­зал при­е­ха­ло мно­го ду­хов­ных де­тей епи­ско­па из Моск­вы и Ива­но­ва. Бы­ли при­ве­зе­ны до­че­ри епи­ско­па, ко­то­рым бы­ло то­гда две­на­дцать и семь лет. Ко­гда за­клю­чен­ных по­гру­зи­ли в ва­гон, жен­щи­ны упро­си­ли кон­во­и­ров раз­ре­шить епи­ско­пу про­стить­ся с детьми. Вла­ды­ка вы­шел из ва­го­на и бла­го­сло­вил их. Од­ним из ду­хов­ных де­тей епи­ско­па бы­ли на­пи­са­ны безыс­кус­ные сти­хи, в ко­то­рых так го­во­ри­лось о его про­ща­нии с паст­вой:

«...В ря­ду меж кон­вой­ных сто­ял наш свя­ти­тель,
В мо­лит­ву сер­деч­ную весь по­гру­жен.
Вы­со­ко­го са­на до­стой­ный но­си­тель,
При­вет­лив и све­тел, как Ан­гел был он...
Смот­ри­те, сей пас­тырь-из­гнан­ник пред ва­ми,
Свя­той па­на­ги­ей укра­ше­на грудь,
Сияя лю­бо­вью, как буд­то лу­ча­ми,
Го­тов он в да­ле­кий от­пра­вить­ся путь.
Кру­гом вос­кли­ца­нья, и вздо­хи, и сле­зы.
Про­щай, наш свя­ти­тель, наш пас­тырь род­ной,
На­прас­но су­ро­вые слы­шим угро­зы,
На­прас­но тол­пу от­го­ня­ет кон­вой...
Оставь­те вин­тов­ки, не бой­тесь вос­ста­нья.
По­верь­те, ваш уз­ник от вас не уй­дет.
Не сам ли вну­шал он все­гда по­слу­ша­нье,
Не сам ли сми­ре­нью учил он на­род.
Пред ва­ми не злоб­ный пре­ступ­ник мя­теж­ный,
Не страш­ный убий­ца, раз­бой­ник и вор.
Смот­ри­те, как ча­сто с мо­лит­вой при­леж­ной
Он к небу воз­во­дит свой пра­вед­ный взор.
Он Гос­по­да мо­лит за паст­ву род­ную,
Он мо­лит за всех, за вра­гов и дру­зей.
Хо­тел бы он каж­дую ду­шу боль­ную
Со­греть и уте­шить лю­бо­вью сво­ей.
Иди же, невин­ный свя­ти­тель-из­гнан­ник,
Твой путь незна­ком, и тер­нист, и да­лек.
Но, Бо­га слу­га и до­стой­ный из­бран­ник,
Не бу­дешь ты с Ним ни­ко­гда оди­нок».

Сра­зу же по­сле аре­ста епи­ско­па Ав­гу­сти­на ве­ру­ю­щие Ива­но­ва ста­ли хло­по­тать об осво­бож­де­нии ар­хи­ерея и со­би­рать под­пи­си под про­ше­ни­ем об этом сре­ди ра­бо­чих го­ро­да. Но на этот раз вла­сти не от­ре­а­ги­ро­ва­ли на про­тест ве­ру­ю­щих. Ко­гда при­го­вор всту­пил в си­лу и вла­ды­ка был вы­слан, ве­ру­ю­щие про­из­ве­ли сбор де­неж­ных средств как для са­мо­го епи­ско­па, так и для на­хо­див­ших­ся в тех же ме­стах ссыль­ных свя­щен­но­слу­жи­те­лей. Сред­ства со­би­ра­лись во всех пра­во­слав­ных хра­мах го­ро­да Ива­но­ва. В от­вет на это вла­сти ста­ли уси­лен­но пре­сле­до­вать пра­во­слав­ные об­щи­ны, со­здан­ные епи­ско­пом Ав­гу­сти­ном, и аре­сто­ва­ли всех ор­га­ни­за­то­ров сбо­ра под­пи­сей в за­щи­ту епи­ско­па, а так­же сбо­ра средств в по­мощь ссыль­но­му ду­хо­вен­ству. Все они бы­ли за­тем осуж­де­ны на раз­лич­ные сро­ки за­клю­че­ния за ор­га­ни­за­цию «несанк­ци­о­ни­ро­ван­но­го вла­стя­ми Крас­но­го Кре­ста», – как пи­са­лось в об­ви­ни­тель­ном за­клю­че­нии.
Сна­ча­ла епи­скоп был со­слан в го­род Ход­жент, а за­тем в Пе­джи­кент, где он про­был до мар­та 1930 го­да и ку­да к нему при­е­хал его ке­лей­ник и ипо­ди­а­кон Бо­рис Се­ме­нов. Здесь вла­ды­ка в ком­на­те, ко­то­рую сни­мал, устро­ил до­маш­нюю цер­ковь, где слу­жил сам и ку­да при­хо­ди­ли по­мо­лить­ся неко­то­рые ссыль­ные. Из ссыл­ки он пи­сал пись­ма ду­хов­ным де­тям, ко­то­рые чи­та­лись не толь­ко те­ми, ко­му бы­ли непо­сред­ствен­но адре­со­ва­ны, но и все­ми его ду­хов­ны­ми детьми, на­хо­див­ши­ми в пись­мах сво­е­го ду­хов­но­го от­ца уте­ше­ние и под­держ­ку.
Сре­ди ду­хов­ных де­тей епи­ско­па мно­го бы­ло и под­рост­ков, им вла­ды­ка пи­сал из ссыл­ки от­дель­но: «Ве­рю, что ес­ли мое пре­бы­ва­ние сре­ди вас бы­ло доб­рым се­ме­нем, то эти доб­рые се­ме­на в вас не умрут...»
От­ве­чая на это пись­мо, они на­пи­са­ли: «Мы, Вла­ды­ко, ста­ра­ем­ся по воз­мож­но­сти ча­ще по­се­щать цер­ковь, хо­тя школь­ные за­ня­тия и не все­гда спо­соб­ству­ют это­му. Од­на­ко ве­ра на­ша не ис­ся­ка­ет, несмот­ря на школь­ную про­па­ган­ду про­тив Бо­га, а, к сча­стью, боль­ше укреп­ля­ет­ся...»
И в од­ном из сле­ду­ю­щих пи­сем: «Мно­го­ува­жа­е­мый Вла­ды­ко, про­сим Ва­ше­го бла­го­сло­ве­ния и по­здрав­ля­ем с днем Ан­ге­ла. 2 июня мы кон­чи­ли уче­нье, и все бла­го­по­луч­но пе­ре­шли в сле­ду­ю­щую груп­пу. Те­перь мы сво­бод­ны и мо­жем по­се­щать свя­тую цер­ковь... Шлем Вам неизъ­яс­ни­мую на сло­вах ра­дость за пись­мо, мы его вы­учи­ли на­изусть. По­се­ян­ное Ва­ми доб­рое се­мя за вре­мя пре­бы­ва­ния сре­ди нас не долж­но уме­реть, и мы по­ста­ра­ем­ся его воз­рас­тить. По на­став­ле­нию на­ших пас­ты­рей мы еже­днев­но чи­та­ем Еван­ге­лие, и это под­дер­жи­ва­ет на­ши си­лы... Лю­бя­щие Вас де­точ­ки».
В от­вет­ном пись­ме прео­свя­щен­ный Ав­гу­стин на­пи­сал: «Род­ные де­точ­ки мои о Гос­по­де. Весь­ма ра­ду­юсь ва­шим учеб­ным успе­хам, но скорб­лю, что в та­кой тес­но­те ва­ша ре­ли­ги­оз­ная со­весть, вам уже за­ме­ти­ли, что но­ше­ние кре­ста по­зо­рит на­у­ку. Вот это ха­рак­тер­но очень, ведь крест – сим­вол тер­пе­ния, са­мо­огра­ни­че­ния, ко­то­рые необ­хо­ди­мы для тех, кто встал на путь борь­бы со вся­кой под­ло­стью, жи­ву­щей в че­ло­ве­ке и в че­ло­ве­че­стве. Как же по­это­му воз­ра­жать про­тив кре­сто­но­ше­ния.
Ве­ру­ешь ли в Бо­га?
На этот во­прос мож­но бы­ло бы от­ве­тить во­про­ша­ю­ще­му, что, со­глас­но на­шей кон­сти­ту­ции, во­прос этот – лич­но мой во­прос, и от­кры­вать­ся в нем пе­ред кем угод­но вещь не обя­за­тель­ная. Ду­ма­ет­ся, что это са­мый мень­ший ком­про­мисс, ко­то­рый мог бы немно­го быть оправ­дан в хри­сти­ан­стве... Как мож­но вы­дер­жать взгляд тер­пя­щих все хри­сти­ан то­му, кто от­кры­то от­рек­ся от все­го, он дол­жен уй­ти от вер­ных ему.
Но мне ка­жет­ся, ве­рить в ма­те­ри­а­лизм, в ма­те­рию (это бог ма­те­ри­а­лиз­ма) для совре­мен­но­сти уж со­всем срам­но и нера­зум­но, ибо совре­мен­ная на­у­ка, да­же со­вет­ская, и та не да­ет и не толь­ко не да­ет, а и от­ни­ма­ет вся­кое ос­но­ва­ние ве­рить в это­го бо­га ма­те­ри­а­лиз­ма – ма­те­рию. Что вам ме­ша­ет по­зна­ко­мить­ся и с на­ши­ми на­уч­ны­ми ав­то­ри­те­та­ми?.. Для ма­те­ри­а­ли­сти­че­ско­го ми­ро­по­ни­ма­ния очень труд­ным яв­ля­ет­ся во­прос о со­от­но­ше­нии меж­ду ду­хом и ма­те­ри­ей. С точ­ки зре­ния энер­ге­ти­ки де­ло об­сто­ит го­раз­до про­ще. Энер­ге­ти­ка при­зна­ет за энер­ги­ей (ду­ха) са­мо­сто­я­тель­ное су­ще­ство­ва­ние и рас­смат­ри­ва­ет ма­те­рию как вто­рич­ное яв­ле­ние... Устра­не­ние по­ня­тия ма­те­рии как ре­аль­ной пер­во­ос­но­вы все­го су­ще­го и за­ме­на его энер­ги­ей не долж­ны нас сму­щать. Ко­неч­но, на­у­ка... не за­ня­та бо­го­сло­ви­ем... од­на­ко несо­мнен­но, что на­ше ре­ли­ги­оз­ное уче­ние о нема­те­ри­аль­ной ос­но­ве все­го, о бы­тии ду­ха вполне... сов­па­да­ет с совре­мен­ны­ми на­уч­ны­ми дан­ны­ми. Меж­ду тем как ма­те­ри­а­ли­сты здесь те­ря­ют сво­е­го бо­га. И ес­ли на­ста­и­ва­ют на сво­ем, то по неве­же­ству. Их ре­ли­гия про­ти­во­на­уч­ная.
Итак, ви­ди­те, в ми­ре на­у­ки на­ши ре­ли­ги­оз­ные взгля­ды име­ют, од­на­ко, воз­мож­ность, что для вас, при ва­шей ве­ре су­ще­ствен­но­го зна­че­ния не име­ет. Вы спра­ши­ва­е­те, как быть – это важ­но вам знать. Но со­вет мой вы уже преду­га­ды­ва­е­те. Я с се­мьей не со­гла­сен, ес­ли она вам со­ве­ту­ет раз­де­лить внут­рен­нее и на­руж­ное.
Ес­ли ско­ро при­бег­не­те к по­ка­я­нию и не убе­ди­те со­весть гры­зу­щую, то не впа­де­те в грех от­ри­ца­ния Бо­га, а ес­ли усы­пи­те со­весть, по­ми­ри­тесь с услаж­да­ю­щим вас по­ро­ком, то обя­за­тель­но впа­де­те в боль­шой грех... Блю­ди­те же чи­сто­ту одеж­ды сво­ей ду­ши...»
Чтобы как-то уте­шить сво­их до­че­рей, ко­то­рым так ра­но при­шлось столк­нуть­ся с ли­ше­ни­я­ми, вла­ды­ка им на­пи­сал:

«Спи­те, де­точ­ки род­ные,
Бог ваш сон хра­нит.
Сны по­шлет вам зо­ло­тые,
Лас­кой окру­жит.
Го­ре к вам под­кра­лось ра­но,
При­нес­ло кру­чин.
В цве­те лет от­ня­ло ма­му,
Сде­ла­ло по­чин.
И отец род­ной не с ва­ми,
Он в чу­жом краю,
За­пе­ча­тан­ный пе­ча­тью
Вер­но­сти Хри­сту.
Де­ти, вновь Хри­стос стра­да­ет,
Ко­лет терн гла­ву,
Ваш отец там по­мо­га­ет
Крест нести Ему».

По­сле окон­ча­ния трех лет ссыл­ки Осо­бое Со­ве­ща­ние ОГПУ 14 ок­тяб­ря 1929 го­да по­ста­но­ви­ло: за­пре­тить прео­свя­щен­но­му Ав­гу­сти­ну в те­че­ние трех лет про­жи­ва­ние в ше­сти круп­ных го­ро­дах и об­ла­стях этих го­ро­дов, а так­же в Ива­нов­ской об­ла­сти, с при­креп­ле­ни­ем на эти три го­да к по­сто­ян­но­му ме­сту жи­тель­ства для удоб­ства за ним над­зо­ра ОГПУ.
За­ме­сти­тель Ме­сто­блю­сти­те­ля мит­ро­по­лит Сер­гий на­зна­чил епи­ско­па Ав­гу­сти­на на Ал­ма-Атин­скую ка­фед­ру, но мест­ные вла­сти за­пре­ти­ли вла­ды­ке жить в Ал­ма-Ате, и мит­ро­по­лит Сер­гий на­пра­вил его на ка­фед­ру в Сыз­рань. В ап­ре­ле 1930 го­да прео­свя­щен­ный Ав­гу­стин при­был в Сыз­рань, где снял часть до­ма; сю­да к нему при­е­хал его ке­лей­ник Бо­рис Се­ме­нов. Здесь, в Сыз­ра­ни, вла­ды­ка ру­ко­по­ло­жил его в сан диа­ко­на.
Вес­ной 1930 го­да мест­ные вла­сти в Сыз­ра­ни на­ча­ли ак­тив­ную кам­па­нию по за­кры­тию церк­вей, ко­гда сра­зу же бы­ло за­кры­то пять хра­мов. Ве­ру­ю­щие на­пра­ви­ли де­ле­га­цию в Моск­ву с хо­да­тай­ством об от­кры­тии неза­кон­но за­кры­тых церк­вей.
Епи­скоп Ав­гу­стин с на­ча­ла сво­е­го слу­же­ния на этой ка­фед­ре стал поль­зо­вать­ся огром­ным ав­то­ри­те­том сре­ди ве­ру­ю­щих и объ­еди­нил во­круг се­бя все ду­хо­вен­ство, явив­шись для всех и за­бот­ли­вым от­цом, и муд­рым ру­ко­во­ди­те­лем. Это не по­нра­ви­лось мест­ной вла­сти, и она ста­ла ис­кать по­вод для аре­ста ар­хи­ерея и ак­тив­ной ча­сти ду­хо­вен­ства и ве­ру­ю­щих. Мень­ше го­да про­слу­жил прео­свя­щен­ный Ав­гу­стин в го­ро­де Сыз­ра­ни. 21 фев­ра­ля 1931 го­да ОГПУ аре­сто­ва­ло его и с ним шест­на­дцать свя­щен­ни­ков, од­но­го мо­на­ха и трид­цать де­вять ми­рян, в их чис­ле ста­рост и чле­нов цер­ков­ных два­дца­ток. Всех об­ви­ни­ли в том, буд­то бы они ве­ли борь­бу про­тив ме­ро­при­я­тий со­вет­ской вла­сти, и в осо­бен­но­сти про­тив кол­хоз­но­го стро­и­тель­ства и лик­ви­да­ции ку­ла­че­ства как клас­са, ор­га­ни­зо­ван­но бо­ро­лись за по­ли­ти­че­ские пра­ва Церк­ви пу­тем от­ста­и­ва­ния и про­па­ган­ди­ро­ва­ния мо­нар­хи­че­ских усто­ев ти­хо­нов­ской церк­ви, ор­га­ни­зо­ва­ли по­мощь на­хо­дя­щим­ся в ссыл­ке ве­ру­ю­щим под ло­зун­гом «по­мо­щи му­че­ни­кам по­ли­ти­че­ско­го ре­жи­ма со­вет­ской вла­сти»; их об­ви­ни­ли так­же и в том, что они при­зы­ва­ли ве­ру­ю­щих про­те­сто­вать про­тив за­кры­тия хра­мов и рас­про­стра­ня­ли в этой свя­зи про­во­ка­ци­он­ные слу­хи о го­не­ни­ях на ре­ли­гию.
В об­ви­ни­тель­ном за­клю­че­нии так опи­сы­ва­ет­ся роль епи­ско­па Ав­гу­сти­на: «С по­яв­ле­ни­ем на Сыз­ран­ской ка­фед­ре епи­ско­па Ав­гу­сти­на цер­ков­ная жизнь по­чув­ство­ва­ла в нем креп­кую опо­ру ста­рых тра­ди­ций, к нему по­тя­ну­лось са­мое ре­ак­ци­он­ное ду­хо­вен­ство... а так­же ми­ряне из быв­ших лю­дей и тор­гов­цев... ви­дя в нем сво­е­го по ду­ху че­ло­ве­ка, и с это­го мо­мен­та епи­скоп Ав­гу­стин под фла­гом ре­ли­ги­оз­ной об­щи­ны Ка­зан­ско­го со­бо­ра на­чал вновь кон­цен­три­ро­вать, до сих пор раз­роз­нен­ный, по­пов­ско-тор­гаш­ский и мо­на­ше­ству­ю­щий эле­мент. Та­ким пу­тем под его непо­сред­ствен­ным ру­ко­вод­ством про­изо­шло окон­ча­тель­ное оформ­ле­ние яд­ра контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции...»
Во­пре­ки всем этим об­ви­не­ни­ям, вла­ды­ка при­дер­жи­вал­ся ино­го взгля­да на вза­и­мо­от­но­ше­ния Церк­ви и го­су­дар­ства, да­ле­ко­го от упро­щен­но­го по­ли­ти­кан­ства, и, вы­зван­ный на до­прос, на по­став­лен­ные ему сле­до­ва­те­лем во­про­сы от­ве­тил: «По­ли­ти­ку со­вет­ской вла­сти, по­ли­ти­ку на­саж­де­ния кол­хо­зов, име­ю­щих це­лью урав­не­ние лю­дей в поль­зо­ва­нии зем­лей и ее про­дук­та­ми с об­щей об­ра­бот­кой зем­ли и упразд­не­ни­ем бо­га­то­го клас­са лю­дей, на­хо­жу со­от­вет­ству­ю­щей хри­сти­ан­ско­му ми­ро­со­зер­ца­нию и при­ем­ле­мой. Ка­ко­во от­но­ше­ние сыз­ран­ско­го ду­хо­вен­ства к это­му во­про­су, не знаю, ибо оно не вы­ска­зы­ва­лось об этом. Во вся­ком слу­чае, по­ла­гаю, что оно со­глас­но со мной в этом во­про­се, как и в во­про­се об от­но­ше­нии к мит­ро­по­ли­ту Сер­гию, как к цер­ков­но­му де­я­те­лю, уста­нав­ли­ва­ю­ще­му доб­рые от­но­ше­ния Церк­ви и вла­сти. Это мож­но за­клю­чить хо­тя бы из то­го, что к мо­е­му вступ­ле­нию в управ­ле­ние Сыз­ран­ской цер­ко­вью от­цы от­нес­лись дру­же­люб­но и ни­ко­гда не го­во­ри­ли мне о сво­их ко­ле­ба­ни­ях в при­вер­жен­но­сти к сер­ги­ев­ской ори­ен­та­ции. Мо­лит­вы о стране на­шей и о вла­стях ее воз­но­сят­ся в сыз­ран­ских хра­мах; по это­му во­про­су мне из них так­же не воз­ра­жал ни­кто ни­че­го, что опять го­во­рит о их ло­яль­ном от­но­ше­нии к со­вет­ской вла­сти».
На во­прос, ка­кой ха­рак­тер но­си­ла его пе­ре­пис­ка с ве­ру­ю­щей мо­ло­де­жью из Ива­но­ва, вла­ды­ка от­ве­тил: «Пе­ре­пис­ка но­си­ла лич­ный ха­рак­тер, то есть во­про­сов, ка­са­ю­щих­ся ре­ли­ги­оз­но­го ми­ро­со­зер­ца­ния, от­но­ше­ния к род­ствен­ни­кам и так да­лее. По во­про­су о ре­ли­ги­оз­ном ми­ро­со­зер­ца­нии мо­ло­де­жи я от­ве­чал, что ве­рить в ма­те­ри­а­лизм и ма­те­рию и срам­но, и не на­уч­но, и не совре­мен­но».
Вы­зван­ный 22 ап­ре­ля на оче­ред­ной до­прос, вла­ды­ка на на­стой­чи­вые тре­бо­ва­ния сле­до­ва­те­ля при­знать се­бя ви­нов­ным в уча­стии в ор­га­ни­зо­ван­ной ан­ти­го­судар­ствен­ной де­я­тель­но­сти от­ве­тил: «В предъ­яв­лен­ном мне об­ви­не­нии ви­нов­ным се­бя ни по од­но­му пунк­ту об­ви­не­ния не при­знаю. К ра­нее дан­ным по­ка­за­ни­ям до­бав­ляю, что ни в ка­кой ор­га­ни­за­ции я не со­сто­ял, сре­ди ве­ру­ю­щих ни­ка­ко­го воз­му­ще­ния ни про­по­ве­дя­ми, ни аги­та­ци­ей не про­во­дил.
В кон­це ап­ре­ля прео­свя­щен­ный Ав­гу­стин был озна­ком­лен с вы­дви­ну­ты­ми про­тив него об­ви­не­ни­я­ми и на до­про­се по­тре­бо­вал от сле­до­ва­те­ля раз­ре­ше­ния до­пол­нить свои по­ка­за­ния пись­мен­но. Вла­ды­ка на­пи­сал: «По всем пунк­там предъ­яв­лен­но­го мне об­ви­не­ния ви­нов­ным се­бя не при­знаю, при­чем к ран­нее дан­ным по­ка­за­ни­ям до­бав­ляю: по пер­во­му пунк­ту об­ви­не­ния, предъ­яв­лен­но­го мне, что я яв­ля­юсь ор­га­ни­за­то­ром и ру­ко­во­ди­те­лем контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции, я по­яс­няю, что ни­ка­ких со­бра­ний ни ду­хо­вен­ства, ни ми­рян у ме­ня не бы­ло ни в квар­ти­ре, ни в со­бо­ре, а так­же и в дру­гих церк­вях; лич­но­сти, ука­зан­ные в об­ви­не­нии, мне со­вер­шен­но неиз­вест­ны, кро­ме Стер­ляд­ки­на, ко­то­рый яв­ля­ет­ся со­бор­ным ста­ро­стой... но не от­ри­цаю, что ду­хо­вен­ство, в ли­це от­дель­ных лиц, по де­лам бо­го­слу­жеб­но­го ха­рак­те­ра у ме­ня на квар­ти­ре бы­ва­ло, а так­же бы­ва­ли на квар­ти­ре и пред­ста­ви­те­ли цер­ков­ных об­ществ, ко­то­рые яв­ля­лись для при­гла­ше­ния ме­ня на бо­го­слу­же­ния. В пунк­тах предъ­яв­лен­но­го мне об­ви­не­ния в си­сте­ма­ти­че­ской аги­та­ции и рас­про­стра­не­нии про­во­ка­ци­он­ных слу­хов, а так­же пси­хо­ло­ги­че­ской под­го­тов­ке мас­сы к пред­сто­я­щей ин­тер­вен­ции, в умыш­лен­ной кон­цен­тра­ции все­го ре­ак­ци­он­но­го ду­хо­вен­ства и тор­го­во­го, мо­на­ше­ству­ю­ще­го эле­мен­та во­круг Ка­зан­ско­го со­бо­ра ви­нов­ным се­бя так­же не при­знаю...»
О пре­сле­до­ва­нии ре­ли­гии и ду­хо­вен­ства я не го­во­рил... Об ин­тер­вен­ции не го­во­рил и не по­мыш­лял».
По од­но­му де­лу с епи­ско­пом Ав­гу­сти­ном вла­сти аре­сто­ва­ли иеро­мо­на­ха Ни­фон­та (Выб­ло­ва).

Иеро­мо­нах Ни­фонт ро­дил­ся в 1882 го­ду в го­ро­де Ей­ске в се­мье небо­га­то­го кре­стья­ни­на Гри­го­рия Выб­ло­ва. Ко­гда ему ис­пол­ни­лось де­сять лет, ро­ди­те­ли от­да­ли его учить­ся в двух­класс­ную сель­скую шко­лу в го­ро­де Ей­ске, ко­то­рую он окон­чил в 1894 го­ду. За­тем он стал по­мо­гать по хо­зяй­ству от­цу. Отец его умер, ко­гда юно­ше ис­пол­ни­лось сем­на­дцать лет, и с это­го вре­ме­ни они оста­лись хо­зяй­ство­вать вдво­ем с млад­шим бра­том. В 1913 го­ду он уехал в се­ло Под­лес­ное Хва­лын­ско­го уез­да Са­ра­тов­ской гу­бер­нии к из­вест­но­му в этих ме­стах мис­си­о­не­ру иеро­мо­на­ху Ан­то­нию (Вин­ни­ко­ву), ко­то­рый за­ве­до­вал мис­си­о­нер­ской шко­лой. Про­быв неко­то­рое вре­мя в мис­си­о­нер­ской шко­ле у иеро­мо­на­ха Ан­то­ния и утвер­див­шись в ре­ше­нии всту­пить на но­вый путь, он по­сту­пил в муж­ской мо­на­стырь в го­ро­де Хва­лын­ске, где вско­ре был по­стри­жен в мо­на­ше­ство с име­нем Ни­фонт и хи­ро­то­ни­сан в сан иеро­мо­на­ха. В 1925 го­ду епи­скоп Воль­ский на­зна­чил слу­жить иеро­мо­на­ха Ни­фон­та в храм в се­ло Бе­ре­зо­вый ху­тор, где он про­слу­жил до дня сво­е­го аре­ста.
28 де­каб­ря 1930 го­да мест­ное от­де­ле­ние ОГПУ, по­ста­вив­шее сво­ей це­лью за­кры­тие всех хра­мов в рай­оне, на­пра­ви­ло двух ми­ли­ци­о­не­ров в се­ло Бе­ре­зо­вый ху­тор для аре­ста свя­щен­ни­ка. При­е­хав в се­ло, они уви­де­ли, что в хра­ме идет бо­го­слу­же­ние. То­гда они на­пра­ви­лись в дом свя­щен­ни­ка, чтобы там до­ждать­ся его воз­вра­ще­ния из хра­ма. В нетер­пе­нии они несколь­ко раз по­сы­ла­ли со­труд­ни­ков сель­со­ве­та узнать, ко­гда же на­ко­нец за­кон­чит­ся служ­ба, о чем всем в се­ле ста­ло из­вест­но, как и о пред­сто­я­щем аре­сте свя­щен­ни­ка. По окон­ча­нии ли­тур­гии бы­ло со­вер­ше­но от­пе­ва­ние по­кой­ни­ка, гроб с его те­лом свя­щен­ник про­во­дил на клад­би­ще. До­мой отец Ни­фонт и при­е­хав­ший к нему в го­сти его ду­хов­ный отец, иеро­мо­нах Ан­то­ний (Вин­ни­ков), быв­ший с ним в хра­ме, при­шли око­ло двух ча­сов дня. По их при­хо­де был про­из­ве­ден обыск, а за­тем иеро­мо­на­хов вы­ве­ли из до­ма и ве­ле­ли са­дить­ся на под­во­ду. К это­му вре­ме­ни око­ло до­ма свя­щен­ни­ка со­бра­лась тол­па чис­лом око­ло со­ро­ка че­ло­век, в ос­нов­ном жен­щин. Они ста­ли тре­бо­вать осво­бож­де­ния свя­щен­но­слу­жи­те­лей. То­гда ми­ли­ци­о­не­ры вы­та­щи­ли ору­жие и под угро­зой стрель­бы за­ста­ви­ли свя­щен­ни­ков сесть на те­ле­гу. Лю­ди за­кри­ча­ли, что вла­сти учи­ня­ют раз­бой, и по­тре­бо­ва­ли осво­бо­дить ни в чем не по­вин­ных пас­ты­рей. То­гда ми­ли­ци­о­не­ры ста­ли пе­ре­пи­сы­вать тех из при­сут­ству­ю­щих, кто вел се­бя наи­бо­лее ак­тив­но, и угро­жать им аре­стом. Был по­слан го­нец в со­сед­нее се­ло за ми­ли­цей­ским под­креп­ле­ни­ем. Все это при­ну­ди­ло ве­ру­ю­щих от­сту­пить, и аре­сто­ван­ные свя­щен­ни­ки бы­ли уве­зе­ны в тюрь­му в го­род Сыз­рань. Од­на­ко, аре­сто­вав иеро­мо­на­ха Ни­фон­та, ОГПУ не смог­ло вы­дви­нуть про­тив него ни­ка­ких об­ви­не­ний. Со­труд­ник мест­но­го ОГПУ на­пи­сал: «Связь с мест­ны­ми ку­ла­ка­ми не уста­нов­ле­на, но те об­сто­я­тель­ства, что к нему еже­днев­но но­си­ли хлеб и мо­ло­ко, и боль­ше все­го при­но­си­ли за­жи­точ­ные, и да­же дочь вы­се­лен­но­го в Се­вер­ный край ку­ла­ка Та­тья­на Шу­ра­ки­на при­слу­жи­ва­ла ему, пек­ла хлеб и сти­ра­ла бе­лье, – за­став­ля­ют ду­мать, что поп Выб­лов имел связь с ку­лац­кой ча­стью се­ла...»
До­про­шен­ный сле­до­ва­те­лем, иеро­мо­нах Ни­фонт ви­нов­ным се­бя не при­знал; об иеро­мо­на­хе Ан­то­нии, аре­сто­ван­ном вме­сте с ним, ска­зал, что зна­ет его по мо­на­сты­рю в Хва­лын­ске с юно­сти и неод­но­крат­но ез­дил к нему в Хва­лынск в по­след­нее вре­мя, чтобы ис­по­ве­дать­ся. В по­след­ний раз они вме­сте вер­ну­лись из Хва­лын­ска в се­ло Бе­ре­зо­вый ху­тор, где и бы­ли аре­сто­ва­ны.
Иеро­мо­нах Ни­фонт скон­чал­ся 30 ав­гу­ста 1931 го­да в по­ло­вине де­ся­то­го утра в Сыз­ран­ской тюрь­ме.
Неза­дол­го до его аре­ста, в се­ре­дине де­каб­ря 1930 го­да, вла­сти аре­сто­ва­ли его ду­хов­но­го сы­на Алек­сандра Ан­то­но­ви­ча Ме­де­ма.

Му­че­ник Алек­сандр ро­дил­ся в 1877 го­ду в го­ро­де Ми­таве Кур­лянд­ской гу­бер­нии в се­мье се­на­то­ра Ан­то­на Лю­дви­го­ви­ча Ме­де­ма, за­ни­мав­ше­го мно­гие вид­ные го­судар­ствен­ные по­сты, в част­но­сти гу­бер­на­то­ра Нов­го­род­ско­го. Это был че­ло­век, о ко­то­ром на­род со­хра­нил са­мые доб­рые вос­по­ми­на­ния. Во вре­мя бес­по­ряд­ков в Нов­го­род­ской гу­бер­нии в 1905 го­ду он без вся­ко­го со­про­вож­де­ния вы­ез­жал на ме­ста про­ис­ше­ствий. Подъ­ез­жал в та­ран­та­се к бун­ту­ю­щей тол­пе, сме­ло вхо­дил в се­ре­ди­ну ее, рас­кла­ни­вал­ся с на­ро­дом, сни­мал фу­раж­ку и на­чи­нал го­во­рить ти­хим го­ло­сом. Его вид и ма­не­ра го­во­рить про­из­во­ди­ли оше­лом­ля­ю­щее впе­чат­ле­ние, сна­ча­ла под­ни­мал­ся шум, но вско­ре все за­ти­ха­ли, и лю­ди с ин­те­ре­сом слу­ша­ли гу­бер­на­то­ра. В Нов­го­ро­де ему при­шлось за­сту­пить­ся за вдо­ву, у ко­то­рой один тор­го­вец об­ма­ном вы­удил век­се­ля на круп­ную сум­му. При­е­хав к нему, Ан­тон Лю­дви­го­вич по­про­сил по­ка­зать век­се­ля и, по­лу­чив бу­ма­ги, швыр­нул их в пы­ла­ю­щий в ка­мине огонь. И за­тем ска­зал тор­гов­цу: «Ни­ка­ко­го пра­ва так по­сту­пать я не имел, и вы мо­же­те по­да­вать на ме­ня в суд». Тор­го­вец од­на­ко не стал по­да­вать в суд, и вдо­ва бы­ла спа­се­на от ра­зо­ре­ния.
В 1870-х го­дах Ан­тон Лю­дви­го­вич ку­пил име­ние в шесть ты­сяч де­ся­тин зем­ли в Хва­лын­ском уез­де Са­ра­тов­ской гу­бер­нии. Впо­след­ствии его сын Алек­сандр Ан­то­но­вич про­дал из них две ты­ся­чи де­ся­тин кре­стья­нам по са­мой низ­кой цене.
Алек­сандр окон­чил в Нов­го­ро­де гим­на­зию, а за­тем в 1897 го­ду – юри­ди­че­ский фа­куль­тет Санкт-Пе­тер­бург­ско­го уни­вер­си­те­та, но юри­ди­че­ская служ­ба его не при­влек­ла. С мла­ден­че­ских лет он при­вя­зал­ся к зем­ле. По­чти ни од­на сель­ско­хо­зяй­ствен­ная ра­бо­та не про­хо­ди­ла без его уча­стия, что спо­соб­ство­ва­ло при­об­ре­те­нию мно­гих прак­ти­че­ских зна­ний в об­ла­сти сель­ско­го хо­зяй­ства и раз­ви­тию глу­бо­кой люб­ви к род­но­му краю и на­ро­ду.
В 1901 го­ду Алек­сандр Ан­то­но­вич же­нил­ся на Ма­рии Фе­до­ровне Черт­ко­вой. Впо­след­ствии у них ро­ди­лось чет­ве­ро де­тей – сын и три до­че­ри. Сын по­сле ре­во­лю­ции эми­гри­ро­вал в Гер­ма­нию, од­на из до­че­рей бы­ла рас­стре­ля­на в 1938 го­ду.
До 1918 го­да Алек­сандр Ан­то­но­вич управ­лял име­ни­ем. По­сле то­го как со­вет­ской вла­стью все част­ные земле­вла­де­ния бы­ли кон­фис­ко­ва­ны, он стал арен­до­вать несколь­ко де­ся­тин зем­ли, сколь­ко бы­ло по си­лам са­мо­му об­ра­бо­тать. Жи­ли небо­га­то; средств, по­лу­чен­ных ча­ще все­го в долг, его се­мье ино­гда хва­та­ло лишь на то, чтобы за­ку­пить се­мян и про­ве­сти са­мые необ­хо­ди­мые сель­ско­хо­зяй­ствен­ные ра­бо­ты. В иные вре­ме­на не бы­ло ло­ша­ди, а уча­сток на­хо­дил­ся за трид­цать ки­ло­мет­ров от го­ро­да, и до него при­хо­ди­лось до­би­рать­ся или пеш­ком, или с по­пут­ны­ми под­во­да­ми.
Ко­гда на­ча­лась граж­дан­ская вой­на, Алек­сандр Ан­то­но­вич и два его бра­та до­го­во­ри­лись, что бу­дучи рус­ски­ми, не под­ни­мут ру­ку на сво­их и не бу­дут при­ни­мать уча­стия в граж­дан­ской войне. В 1918 го­ду боль­ше­ви­ки аре­сто­ва­ли его и при­го­во­ри­ли к рас­стре­лу, но на­ка­нуне ис­пол­не­ния при­го­во­ра от­пу­сти­ли до­мой по­про­щать­ся с род­ны­ми. Он уже со­би­рал­ся вер­нуть­ся на­ут­ро в тюрь­му, но утром боль­ше­ви­ки бы­ли вы­би­ты из го­ро­да бе­лы­ми, и при­го­вор сам со­бой от­ме­нил­ся. Ле­том 1919 го­да он сно­ва был аре­сто­ван и за­клю­чен в тюрь­му в го­ро­де Са­ра­то­ве. Вер­нув­шись из тюрь­мы, он го­во­рил, что ни­где так хо­ро­шо не мо­лил­ся, как в тюрь­ме, где в дверь по но­чам сту­чит­ся смерть, а чья оче­редь – неиз­вест­но.
Ле­том 1923 го­да ОГПУ вновь аре­сто­ва­ло Алек­сандра Ан­то­но­ви­ча, и он был за­клю­чен в тюрь­му в го­ро­де Са­ра­то­ве. Сле­до­ва­тель спро­сил его на до­про­се, как бы он ор­га­ни­зо­вал жи­вот­но­вод­че­ское хо­зяй­ство. Алек­сандр Ан­то­но­вич рас­ска­зал, вхо­дя во все по­дроб­но­сти. Сле­до­ва­тель с ин­те­ре­сом вы­слу­шал его и в за­клю­че­ние вос­клик­нул: «Эх, люб­лю та­ких лю­дей! Толь­ко, ко­неч­но, ни­ка­ко­го хо­зяй­ства мы вам ве­сти не да­дим!» В кон­це ок­тяб­ря 1923 го­да Алек­сандр Ан­то­но­вич был осво­бож­ден и вер­нул­ся к род­ным.
Аре­сты и ли­ше­ния за­ка­ли­ли его ду­шу и укре­пи­ли ве­ру. Сво­е­му сы­ну Фе­до­ру он пи­сал в 1922 го­ду: «…...На днях твое рож­де­ние – те­бе ис­пол­нит­ся два­дцать один год, то есть граж­дан­ское со­вер­шен­но­ле­тие. Бу­ду осо­бен­но го­ря­чо за те­бя, мой маль­чик, мо­лить­ся, чтобы Гос­подь по­мог те­бе до­стой­но и воз­мож­но пра­вед­но прой­ти свой зем­ной путь и ду­шу свою спа­сти, дал те­бе сча­стья, си­лу и ду­шев­ную и те­лес­ную, сме­лость и дерз­но­ве­ние, и креп­кую непо­ко­ле­би­мую ве­ру. Од­на толь­ко ве­ра, что не все кон­ча­ет­ся здесь зем­ным на­шим су­ще­ство­ва­ни­ем, – да­ет си­лу не цеп­лять­ся во что бы то ни ста­ло за свою ма­ло­зна­ча­щую жизнь и ра­ди ее со­хра­не­ния ид­ти на вся­кую под­лость, ни­зость и уни­же­ние...
Дей­стви­тель­но сво­бод­ным мо­жет быть толь­ко че­ло­век глу­бо­ко и ис­кренне ве­ру­ю­щий. За­ви­си­мость от Гос­по­да Бо­га – един­ствен­ная за­ви­си­мость, ко­то­рая че­ло­ве­ка не уни­жа­ет и не пре­вра­ща­ет в жал­ко­го ра­ба, а, на­обо­рот, воз­вы­ша­ет. Про­по­вед­ник и на­став­ник я пло­хой, но мне хо­чет­ся те­бе ска­зать то, что я осо­бен­но ост­ро чув­ствую и для те­бя же­лаю.
Верь твер­до, без ко­ле­ба­ний, мо­лись все­гда го­ря­чо и с ве­рой, что Гос­подь те­бя услы­шит, ни­че­го на све­те не бой­ся, кро­ме Гос­по­да Бо­га и ру­ко­во­ди­мой Им сво­ей со­ве­сти – боль­ше ни с чем не счи­тай­ся; ни­ко­гда ни­ко­го не обидь (ко­неч­но, я го­во­рю о кров­ной, жиз­нен­ной оби­де, ко­то­рая оста­ет­ся на­все­гда) – и ду­маю, что бла­го ти бу­дет.
Хри­стос с то­бой, мой маль­чик, мой лю­би­мый. Мы с ма­мой по­сто­ян­но о те­бе ду­ма­ем, за те­бя Бо­га бла­го­да­рим и мо­лим­ся за те­бя... Креп­ко те­бя об­ни­маю, кре­щу и люб­лю. Гос­подь с то­бой. Твой отец».
В 1925 го­ду его су­пру­га Ма­рия Фе­до­ров­на пи­са­ла сы­ну Фе­до­ру, жив­ше­му за гра­ни­цей: «...Еще хо­чет­ся про па­пу те­бе ска­зать, но не знаю, пой­мешь ли ты ме­ня. Мы в та­ких раз­лич­ных усло­ви­ях жиз­ни жи­вем, что мно­гое вам мо­жет по­ка­зать­ся непо­нят­ным.
За эти го­ды он необык­но­вен­но вы­рос нрав­ствен­но. Та­кой ве­ры, та­ко­го ми­ра и спо­кой­ствия ду­шев­но­го, та­кой ис­тин­ной сво­бо­ды и си­лы ду­ха я в жиз­ни не ви­де­ла. Это не толь­ко мое мне­ние, мо­гу­щее быть при­страст­ным. Все это ви­дят. И этим мы жи­вы – боль­ше ни­чем, ибо са­мый факт, что мы та­кой се­мьей су­ще­ству­ем, не имея ни­че­го, кро­ме на­деж­ды на Гос­по­да Бо­га, это до­ка­зы­ва­ет».
Невзго­ды, бо­лез­ни, тя­же­лый труд, ко­то­рый ста­но­вил­ся иной раз непо­силь­ным, при­ве­ли к то­му, что Алек­сан­дру Ан­то­но­ви­чу при­шлось оста­вить ра­бо­ту на зем­ле. Он пи­сал по это­му по­во­ду де­тям: «Я не со­мне­ва­юсь, что, быть мо­жет, я и за­слу­жи­ваю тяж­ких упре­ков: я, де, пол­ный сил и здо­ро­вья че­ло­век, пре­да­юсь со­зер­ца­тель­но­му об­ра­зу жиз­ни, си­жу ни­че­го не де­лая и воп­лю о по­мо­щи. Но де­ло в том, что вы­хо­да мне дру­го­го нет. Мне дей­стви­тель­но пред­ла­га­ли по­сту­пить на служ­бу. Но слу­жить этим рас­хи­ти­те­лям Рос­сии и рас­хи­ти­те­лям ду­ши рус­ско­го на­ро­да – мер­зав­цам – я не мо­гу. На это мне го­во­рят, что чем я луч­ше дру­гих? По­че­му дру­гие мо­гут, по необ­хо­ди­мо­сти, это де­лать, я же строю из се­бя ка­кую-то ис­клю­чи­тель­ную пер­со­ну? Ни­че­го я из се­бя стро­ить не со­би­ра­юсь, ни­чуть этим не воз­но­шусь, я про­сто ду­маю, что не для то­го ме­ня Гос­подь со­хра­нил и вы­вел из са­мых, ка­за­лось, без­на­деж­ных по­ло­же­ний, чтобы я из­ме­нил сво­е­му на­ро­ду, слу­жа его по­гу­би­те­лям. Не мо­гу, и слу­жить не бу­ду – луч­ше с го­ло­ду сдох­ну. Част­ной служ­бы или ка­ко­го-ли­бо де­ла сво­е­го ве­сти – и ду­мать нече­го. Все уни­что­жа­ет­ся в за­ро­ды­ше... Вот и при­хо­дит­ся си­деть и ждать, ждать, как те­перь 95% рус­ско­го на­ро­да ждет от­ку­да-то ка­ких-то из­ба­ви­те­лей...»
О по­ло­же­нии в стране он то­гда же пи­сал сы­ну: «...По­жа­луй­ста не верь­те, что у нас жизнь бьет клю­чом, про­мыш­лен­ность раз­ви­ва­ет­ся, кре­стьян­ское хо­зяй­ство вос­ста­нав­ли­ва­ет­ся и про­чее. Все сплош­ные вы­дум­ки, как и все, что от нас ис­хо­дит. Я ни од­но­го кре­стья­ни­на не знаю, у ко­то­ро­го бы­ло бы три ло­ша­ди... Во­об­ще ни­че­го нет. А на то, что есть, – це­ны бе­ше­ные, про­дук­ты же кре­стьян­ско­го хо­зяй­ства обес­це­не­ны до по­след­ней край­но­сти...
На­пор на Цер­ковь, од­но вре­мя осла­бев­ший, сно­ва по­вы­ша­ет­ся. Мит­ро­по­лит Петр (По­лян­ский. – И. Д.) си­дит...
На Кав­ка­зе... от­би­ра­ют по­след­ние церк­ви у пра­во­слав­ных и пе­ре­да­ют «жи­вым» – этим ан­ти­хри­сто­вым слу­гам. У нас по­ка ти­хо, «жи­вых» у нас нет. Но, ве­ро­ят­но, и до нас это до­ка­тит­ся. В этом слу­чае, ко­неч­но, пер­вым по­ле­чу я. Я ни­сколь­ко это­го не бо­юсь, я да­же бу­ду очень рад... На все во­ля Бо­жия. Мы свое де­ло де­ла­ем, и, ко­неч­но, на­ша кровь, ес­ли ей суж­де­но про­лить­ся, зря не про­па­дет... Бла­го­слов­ляю те­бя, мой маль­чик, на жизнь. Жи­ви про­сто, чест­но, по-Бо­же­ски. Уны­нию ни­ко­гда не под­да­вай­ся...»
В 1928 го­ду Алек­сандр Ан­то­но­вич был аре­сто­ван и за­клю­чен в тюрь­му в го­ро­де Са­ра­то­ве. По окон­ча­нии след­ствия он был при­го­во­рен к ли­ше­нию пра­ва жить в ше­сти круп­ных го­ро­дах и по­се­лил­ся в го­ро­де Сыз­ра­ни, близ­ком к род­ным ме­стам. К это­му вре­ме­ни он ов­до­вел, и в ссыл­ку в го­род Сыз­рань вме­сте с ним по­еха­ли его до­че­ри, од­на из ко­то­рых устро­и­лась на ра­бо­ту в Кра­е­вое вра­чеб­ное управ­ле­ние.
Осе­нью 1930 го­да Алек­сандр Ан­то­но­вич сно­ва был аре­сто­ван. Сле­до­ва­тель спро­сил его на до­про­се, ка­ких он при­дер­жи­ва­ет­ся по­ли­ти­че­ских убеж­де­ний и ка­ко­во его от­но­ше­ние к со­вет­ской вла­сти. Алек­сандр Ан­то­но­вич от­ве­тил: «Опре­де­лен­ных по­ли­ти­че­ских убеж­де­ний я не имею, по­сколь­ку я не за­ни­мал­ся по­ли­ти­кой. К су­ще­ству­ю­ще­му строю мое от­но­ше­ние ло­яль­ное. С про­грам­мой ком­му­ни­сти­че­ской пар­тии и со­вет­ской вла­сти я не со­гла­сен».
На до­про­сах Алек­сандр Ан­то­но­вич дер­жал­ся с боль­шой вы­держ­кой и до­сто­ин­ством, хо­тя в это вре­мя тя­же­ло стра­дал от ту­бер­ку­ле­за лег­ких, ко­то­рым бо­лел уже в те­че­ние несколь­ких лет. Сле­до­ва­тель утвер­ждал, что аре­сто­ван­ный обя­зан от­ве­чать на все во­про­сы, но окон­чив­ший юри­ди­че­ский фа­куль­тет Алек­сандр Ан­то­но­вич при­дер­жи­вал­ся иной точ­ки зре­ния и на во­про­сы сле­до­ва­те­ля от­ве­чал сле­ду­ю­щим об­ра­зом: «Зна­ко­мых в го­ро­де Сыз­ра­ни, ко­то­рых я по­се­щаю или ко­то­рые по­се­ща­ют ме­ня, нет. «Ша­поч­ных» зна­ко­мых, то есть лиц, ко­то­рых я знаю по фа­ми­лии и в ли­цо, немно­го; так­же име­ют­ся в го­ро­де Сыз­ра­ни та­кие ли­ца, с ко­то­ры­ми на ули­це при встре­чах рас­кла­ни­ва­юсь, но их фа­ми­лии ча­сто не знаю. На­звать тех лиц, ко­то­рых я знаю по фа­ми­лии и в ли­цо, за­труд­ня­юсь, по­сколь­ку я их очень ма­ло знаю и вы­став­лять их в ка­че­стве сво­их хо­ро­ших зна­ко­мых не же­лаю».
– Так есть ли у вас лю­ди, ко­то­рых вы зна­е­те в го­ро­де Сыз­ра­ни? – спро­сил сле­до­ва­тель.
– Лю­ди, ко­то­рых я знаю в го­ро­де Сыз­ра­ни, име­ют­ся. На­звать я их не мо­гу, по­то­му что я их не вспом­ню.
– От­ка­зы­ва­е­тесь ли вы, граж­да­нин Ме­дем, на­звать лю­дей, ко­то­рых вы зна­е­те, или нет?
– От­ка­зы­ва­юсь, по­то­му что не мо­гу вспом­нить.
– Из ва­ше­го от­ве­та, граж­да­нин Ме­дем, сле­ду­ет, что, с од­ной сто­ро­ны, лю­ди, ко­то­рых вы зна­е­те, име­ют­ся, с дру­гой – вы их не зна­е­те.
– Фак­ти­че­ски так и есть.
Та­кой от­вет по­ста­вил сле­до­ва­те­ля в ту­пик, и, же­лая ока­зать на­жим на аре­сто­ван­но­го, он про­дик­то­вал ему текст пре­ду­пре­жде­ния: «Ни­же под­пи­сы­ва­юсь в том, что мне со сто­ро­ны ве­ду­ще­го де­ло бы­ло 28 де­каб­ря 1930 го­да объ­яв­ле­но о том, что я сво­им от­ка­зом на­звать лю­дей, ко­то­рых я знаю в го­ро­де Сыз­ра­ни, пре­пят­ствую вы­яс­не­нию всех об­сто­я­тельств де­ла и, та­ким об­ра­зом, сни­маю от­вет­ствен­ность с Сыз­ран­ско­го от­де­ла ОГПУ в со­блю­де­нии со­от­вет­ству­ю­щих про­цес­су­аль­ных норм в ча­сти сро­ка со­дер­жа­ния под стра­жей».
Под­пи­сав­шись под пре­ду­пре­жде­ни­ем, Алек­сандр Ан­то­но­вич на­пи­сал к нему до­пол­не­ние: «Из лиц, ко­то­рых я знаю по име­ни, от­че­ству и фа­ми­лии, я неко­то­рых в дан­ное вре­мя пом­ню, но на­звать и этих от­ка­зы­ва­юсь по той при­чине, что вы­дви­гать лю­дей, ко­то­рых я слу­чай­но вспом­нил, этим са­мым со­вер­шая по от­но­ше­нию к ним неспра­вед­ли­вость, – не на­хо­жу воз­мож­ным».
Та­ким об­ра­зом де­ло до предъ­яв­ле­ния об­ви­не­ния так и не до­шло. В на­ча­ле 1931 го­да у Алек­сандра Ан­то­но­ви­ча обост­рил­ся ту­бер­ку­лез­ный про­цесс в лег­ких, что бы­ло свя­за­но с тя­же­лы­ми усло­ви­я­ми тю­рем­но­го за­клю­че­ния, и 22 фев­ра­ля он был пе­ре­ве­ден в боль­нич­ный кор­пус Сыз­ран­ской тюрь­мы.
До­че­ри, узнав о тя­же­лом со­сто­я­нии здо­ро­вья от­ца, ста­ли до­би­вать­ся сви­да­ния. Им раз­ре­ши­ли, ска­зав, чтобы они при­шли зав­тра. Но ко­гда они при­шли на сле­ду­ю­щий день, им от­ве­ти­ли, что их от­ца еще вче­ра схо­ро­ни­ли, а где – от­ка­за­лись на­звать. Алек­сандр Ан­то­но­вич скон­чал­ся в тю­рем­ной боль­ни­це 1 ап­ре­ля 1931 го­да в по­ло­вине пер­во­го дня. От­пе­ва­ли его за­оч­но в со­бо­ре го­ро­да Сыз­ра­ни.
Од­новре­мен­но с епи­ско­пом Ав­гу­сти­ном был аре­сто­ван его ке­лей­ник диа­кон Бо­рис. Он ро­дил­ся в 1900 го­ду в Санкт-Пе­тер­бур­ге в се­мье на­бор­щи­ка ти­по­гра­фии жур­на­ла «Ни­ва» Алек­сандра Се­ме­но­ва. До 1916 го­да Бо­рис учил­ся в 6-й тех­ни­че­ской шко­ле при фаб­ри­ке Гос­знак, а за­тем до 1920 го­да ра­бо­тал на этой фаб­ри­ке ра­бо­чим. В 1920 го­ду она бы­ла эва­ку­и­ро­ва­на в Моск­ву, ку­да пе­ре­еха­ла и вся се­мья Се­ме­но­вых. До 1922 го­да Бо­рис ра­бо­тал кон­тор­щи­ком, а за­тем в свя­зи с мас­со­вым со­кра­ще­ни­ем ра­бо­чих был уво­лен и по­сту­пил учить­ся в са­до­во-ого­род­ный тех­ни­кум. В это вре­мя он на­чал по­мо­гать в хра­ме Ар­хан­ге­ла Ми­ха­и­ла на Пи­ро­гов­ской ули­це в ка­че­стве ал­тар­ни­ка, здесь он по­зна­ко­мил­ся с епи­ско­пом Ав­гу­сти­ном и стал его ке­лей­ни­ком и ипо­ди­а­ко­ном.
Ко­гда вла­ды­ка был вы­слан в Сред­нюю Азию, Бо­рис по­ехал вслед за ним в го­род Пе­джи­кент. Он ра­бо­тал здесь во фрук­то­вых са­дах и по­мо­гал епи­ско­пу во вре­мя со­вер­ше­ния ке­лей­ных бо­го­слу­же­ний. По­сле то­го как епи­скоп Ав­гу­стин по­лу­чил на­зна­че­ние на ка­фед­ру в Сыз­рань, он вы­ехал к нему и по­мо­гал во вре­мя бо­го­слу­же­ний в ка­че­стве ипо­ди­а­ко­на, кро­ме то­го он вы­пол­нял раз­лич­ные цер­ков­ные по­ру­че­ния. Во вре­мя по­ез­док Бо­ри­са Алек­сан­дро­ви­ча в Моск­ву вла­ды­ка пе­ре­да­вал с ним пись­ма мит­ро­по­ли­ту Сер­гию. В де­каб­ре 1930 го­да прео­свя­щен­ный Ав­гу­стин ру­ко­по­ло­жил Бо­ри­са в сан диа­ко­на.
Аре­сто­ван­ный вме­сте с вла­ды­кой, он так от­ве­тил на во­про­сы сле­до­ва­те­ля: «По мо­им убеж­де­ни­ям, в на­сто­я­щее вре­мя со сто­ро­ны со­вет­ской вла­сти идет при­тес­не­ние слу­жи­те­лей ре­ли­ги­оз­но­го куль­та. Это убеж­де­ние у ме­ня сло­жи­лось по­то­му, что ду­хо­вен­ство об­ла­га­ет­ся непо­силь­ны­ми на­ло­га­ми, ко­то­рые оно вы­пол­нить не мо­жет... На по­ли­ти­че­ские те­мы мне с епи­ско­пом Ав­гу­сти­ном бе­се­до­вать не при­хо­ди­лось, и я не мо­гу ска­зать о его взгля­дах на то или иное ме­ро­при­я­тие. Лич­но мой взгляд на кам­па­нию по кол­лек­ти­ви­за­ции кре­стьян­ских хо­зяйств та­кой: кол­лек­ти­ви­за­ция для пра­во­слав­но­го хри­сти­а­ни­на при­ем­ле­ма лишь в том слу­чае, ес­ли она не бу­дет на­прав­ле­на во вред его ре­ли­ги­оз­ным убеж­де­ни­ям, то есть ес­ли кол­лек­ти­ви­за­ция не бу­дет пре­сле­до­вать це­лей угне­те­ния ре­ли­гии».
28 ок­тяб­ря 1931 го­да Осо­бое Со­ве­ща­ние при Кол­ле­гии ОГПУ при­го­во­ри­ло епи­ско­па Ав­гу­сти­на и диа­ко­на Бо­ри­са к трем го­дам за­клю­че­ния в конц­ла­герь.
Тюрь­ма в Сыз­ра­ни на­хо­ди­лась да­ле­ко за го­ро­дом. Во все вре­мя след­ствия за­клю­чен­ных во­ди­ли на об­ще­ствен­ные ра­бо­ты в по­ле. Ко­гда де­ти епи­ско­па при­е­ха­ли в Сыз­рань, ве­ру­ю­щие ста­ра­лись устро­ить им сви­да­ние с от­цом, но это не уда­лось, так как к охра­ня­е­мой во­ору­жен­ным кон­во­ем ко­лонне за­клю­чен­ных ни­ко­му не да­ва­ли при­бли­зить­ся. То­гда их под­ве­ли к огра­де тюрь­мы, от­ку­да бы­ло вид­но ок­но ка­ме­ры, где на­хо­дил­ся епи­скоп. Ко­гда ве­ру­ю­щие по­до­шли к огра­де, вла­ды­ка из ок­на ка­ме­ры всех бла­го­сло­вил. По­сле то­го как при­го­вор был объ­яв­лен, вла­сти раз­ре­ши­ли об­щее пят­на­дца­ти­ми­нут­ное сви­да­ние при­го­во­рен­ных с род­ствен­ни­ка­ми. Де­тей за­ве­ли в ком­на­ту сви­да­ний. За­гре­ме­ли за­со­вы, и за­клю­чен­ных вве­ли в ком­на­ту. Прео­свя­щен­ный Ав­гу­стин вы­шел спо­кой­ный, улы­ба­ю­щий­ся, толь­ко по блед­но­сти ли­ца мож­но бы­ло су­дить о тя­же­сти за­клю­че­ния. Раз­го­ва­ри­вать сре­ди об­ще­го шу­ма бы­ло труд­но, но де­ти и то­му бы­ли ра­ды, что ви­дят пе­ред со­бой от­ца.
Через со­чув­ству­ю­щих из адми­ни­стра­ции тюрь­мы и охра­ну ве­ру­ю­щие узна­ли день от­прав­ки за­клю­чен­ных из го­ро­да и за­ра­нее при­шли на вок­зал, взяв с со­бой до­че­рей вла­ды­ки. По­езд еще не по­да­ли, не бы­ло и эта­па. На ули­це сто­я­ли мо­ро­зы, но, несмот­ря на хо­лод, все тер­пе­ли­во жда­ли, ко­гда при­ве­дут за­клю­чен­ных. На­ко­нец сре­ди ожи­дав­ших по­слы­ша­лось: «Ве­дут! Ве­дут!» По­яви­лась охра­ня­е­мая кон­во­ем ко­лон­на за­клю­чен­ных. Впе­ре­ди в ря­се и с по­со­хом в ру­ке шел прео­свя­щен­ный Ав­гу­стин. Ко­лон­на оста­но­ви­лась око­ло же­лез­но­до­рож­ных пу­тей. Ее тут же окру­жи­ли сол­да­ты, так что по­дой­ти бли­же и по­го­во­рить бы­ло нель­зя. Од­на из до­че­рей епи­ско­па сня­ла с шеи теп­лый шарф и упро­си­ла кон­во­и­ра пе­ре­дать его ар­хи­ерею. Ча­со­вой пе­ре­дал шарф, но епи­скоп не при­нял и пе­ре­дал об­рат­но, и то­гда дочь об­ра­ти­лась к ча­со­во­му вто­рич­но с той же прось­бой. На этот раз епи­скоп со­гла­сил­ся и на­дел шарф на шею. По­езд все не по­да­ва­ли, и за­клю­чен­ных вве­ли в по­ме­ще­ние. Епи­скоп ока­зал­ся у ок­на, к ко­то­ро­му по­до­шли де­ти, и он им на стек­ле на­пи­сал, чтобы они шли до­мой и не мерз­ли так дол­го. Толь­ко впо­след­ствии, вспо­ми­ная этот пе­ри­од сво­ей жиз­ни, до­че­ри по­ня­ли, сколь ве­ли­кую свя­ти­тель имел ве­ру и на­деж­ду на Про­мы­сел Бо­жий. «За мо­лит­вы пра­вед­ни­ка Бог не оста­вил нас и мы не про­па­ли. Око­ло нас все­гда бы­ли доб­рые лю­ди», – вспо­ми­на­ли они. По­сле от­прав­ки епи­ско­па в конц­ла­герь до­че­ри вме­сте с ня­ней уеха­ли в Пен­зу к сест­ре их по­кой­ной ма­те­ри. Они жи­ли тем, что ме­ня­ли или про­да­ва­ли ве­щи, остав­ши­е­ся от вла­ды­ки.
Прео­свя­щен­ный Ав­гу­стин был от­прав­лен в конц­ла­герь неда­ле­ко от стан­ции Ло­дей­ное По­ле Ле­нин­град­ской об­ла­сти. Ла­герь на­хо­дил­ся в глу­хом ле­су, и до бли­жай­ше­го го­род­ка бы­ло де­сять ки­ло­мет­ров. За­клю­чен­ные здесь за­ни­ма­лись сбо­ром смо­лы. Ра­бо­та счи­та­лась лег­кой, но бы­ла уста­нов­ле­на столь вы­со­кая нор­ма, что да­ле­ко не все мог­ли ее вы­пол­нить, а кто не вы­пол­нял, то­го ли­ша­ли пай­ка. Сна­ча­ла епи­скоп ра­бо­тал вме­сте со все­ми в ле­су, а за­тем фельд­ше­ром на мед­пунк­те. Для по­пол­не­ния за­па­са ме­ди­ка­мен­тов его ино­гда от­прав­ля­ли в го­род, где он по­зна­ко­мил­ся с мест­ным свя­щен­ни­ком, через ко­то­ро­го со­об­щил близ­ким свой адрес, и спу­стя неко­то­рое вре­мя стал ре­гу­ляр­но по­лу­чать по­сыл­ки. В конц­ла­ге­ре вла­ды­ка стро­го со­блю­дал все цер­ков­ные по­сты и ни­ко­гда не ел ни­че­го мяс­но­го, от­да­вая его дру­гим. Ес­ли бы не по­мощь ду­хов­ных де­тей, вла­ды­ка вряд ли смог пе­ре­жить в столь су­ро­вых усло­ви­ях весь срок за­клю­че­ния.
Сю­да к нему в ла­герь при­е­ха­ли его ду­хов­ные до­че­ри Ана­ста­сия и Ни­на, ко­то­рые при­вез­ли про­дук­ты и теп­лые ве­щи. Они еха­ли через Ле­нин­град и там ку­пи­ли для вла­ды­ки све­жих фрук­тов и ово­щей. При­е­хав на стан­цию Ло­дей­ное По­ле, они оста­но­ви­лись у зна­ко­мо­го вла­ды­ке свя­щен­ни­ка и по­шли в сель­со­вет за раз­ре­ше­ни­ем на сви­да­ние. Там их спро­си­ли, кто они бу­дут епи­ско­пу. Они ска­за­лись пле­мян­ни­ца­ми, и им бы­ло ве­ле­но прий­ти через пять дней за раз­ре­ше­ни­ем. Пе­ре­жи­вая, что за пять дней фрук­ты ис­пор­тят­ся, они ре­ши­ли от­пра­вить­ся в ла­герь немед­лен­но. По­шли по лес­ной до­ро­ге, не вполне уве­рен­ные, пра­виль­но ли идут. И уви­де­ли иду­ще­го им на­встре­чу ста­рич­ка. Они спро­си­ли его, да­ле­ко ли до ла­ге­ря.
– Да нет, это неда­ле­ко. А вы к ко­му иде­те?
– К Бе­ля­е­ву.
– Ой, это та­кой хо­ро­ший че­ло­век. Идем­те, я вас от­ве­ду. Он так стро­го по­стит­ся.
Ста­ри­чок при­вел их к во­ро­там ла­ге­ря и ве­лел им по­до­ждать. Через неко­то­рое вре­мя к во­ро­там вы­шел вла­ды­ка – обри­тый, в кеп­ке и в пла­ще; они по­на­ча­лу его не узна­ли. Вла­ды­ка про­вел их на тер­ри­то­рию ла­ге­ря и устро­ил в сан­ча­сти. Они про­жи­ли здесь пять дней, а через пять дней по­шли в Ло­дей­ное По­ле за раз­ре­ше­ни­ем на сви­да­ние и, по­лу­чив его, вер­ну­лись об­рат­но.
В по­след­ний день пе­ред отъ­ез­дом они про­бе­се­до­ва­ли с вла­ды­кой до позд­не­го ве­че­ра и не за­ме­ти­ли, как на­сту­пи­ла глу­бо­кая ночь. Но раз­ре­шен­ные для сви­да­ния дни окон­чи­лись, и оста­вать­ся даль­ше бы­ло нель­зя. Ид­ти на­до бы­ло де­сять ки­ло­мет­ров, при­чем до­ро­га про­ле­га­ла через глу­хой тем­ный лес. Страх охва­тил их серд­ца. Вла­ды­ка про­во­дил их до во­рот конц­ла­ге­ря, бла­го­сло­вил и ска­зал: «Иди­те и не бой­тесь, я бу­ду мо­лить­ся за вас». Они успо­ко­и­лись и бла­го­по­луч­но, мир­но до­бра­лись до го­ро­да.
По­слуш­ник епи­ско­па диа­кон Бо­рис был от­прав­лен в дру­гой конц­ла­герь, так­же неда­ле­ко от стан­ции Ло­дей­ное По­ле, и в за­клю­че­нии скон­чал­ся.
По окон­ча­нии сро­ка за­клю­че­ния, в 1934 го­ду прео­свя­щен­ный Ав­гу­стин был на­зна­чен епи­ско­пом Ка­луж­ским и Бо­ров­ским. Ко­гда вла­ды­ка при­е­хал в Ка­лу­гу, ту­да при­е­ха­ла дочь Ни­на, но жи­ла она от­дель­но от него. По­на­ча­лу епи­ско­па в го­ро­де зна­ли немно­гие, и он сни­мал ма­лень­кую ком­на­ту. Первую Пас­ху вла­ды­ка празд­но­вал вдво­ем с до­че­рью. Впо­след­ствии, ко­гда вла­ды­ку узна­ли в го­ро­де, он пе­ре­ехал в дом к од­но­му из ка­луж­ских свя­щен­ни­ков. Здесь ему ста­ло жить по­про­стор­нее, и сю­да к нему ста­ли при­ез­жать ду­хов­ные де­ти из Моск­вы. Бы­ва­ло неред­ко в эти го­ды, что в дом при­хо­ди­ла ми­ли­ция, чтобы про­ве­рить, нет ли в до­ме по­сто­рон­них. За­тем вла­ды­ка пе­ре­ехал на ули­цу 1905 го­да, где он про­жил до аре­ста; у него бы­ло две ком­на­ты, в од­ной из них жи­ла ня­ня Ани­сия Ефи­мов­на.
Слу­жил епи­скоп в Ка­лу­ге в хра­ме ве­ли­ко­му­че­ни­ка и По­бе­до­нос­ца Ге­ор­гия. От до­ма до хра­ма он все­гда хо­дил пеш­ком, в ря­се и кло­бу­ке, с па­на­ги­ей на гру­ди и с по­со­хом в ру­ке. Меж­ду тем это бы­ло вре­мя раз­га­ра го­не­ний на Рус­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь, и за­ча­стую, ко­гда он шел по ули­це в храм, про­хо­жие сме­я­лись над ним, от­пус­кая ему вслед оскор­би­тель­ные ре­пли­ки, но он шел и как буд­то не слы­шал их. Ко­гда к нему под­хо­дил кто-ни­будь из ве­ру­ю­щих под бла­го­сло­ве­ние, он все­гда оста­нав­ли­вал­ся и не спе­ша бла­го­слов­лял. Вла­ды­ка ча­сто слу­жил и все­гда за бо­го­слу­же­ни­я­ми про­по­ве­до­вал. Пра­во­слав­ный на­род лю­бил сво­е­го ар­хи­пас­ты­ря, и во вре­мя его служб в хра­ме все­гда бы­ло мно­го мо­ля­щих­ся. Мо­лил­ся он со­сре­до­то­чен­но и вдох­но­вен­но и этим вдох­но­ве­ни­ем и се­рьез­но­стью увле­кал дру­гих. В нем чув­ство­ва­лись непо­ко­ле­би­мая апо­столь­ская ве­ра и твер­дость, ви­дя ко­то­рые, и дру­гие укреп­ля­лись в ве­ре и упо­ва­нии на Гос­по­да, вновь ощу­тив се­бя сто­я­щи­ми на твер­дом камне, ко­то­ро­му не страш­но мо­ре бу­шу­ю­ще­го зло­бой без­бо­жия. По­сле бо­го­слу­же­ния вла­ды­ка вы­хо­дил на ка­фед­ру, и на­род под­хо­дил к нему под бла­го­сло­ве­ние. В это вре­мя все при­сут­ству­ю­щие пе­ли мо­лит­вы «От­че наш», «Ца­рю небес­ный», «Не има­мы иныя по­мо­щи» и дру­гие – и так вы­учи­ва­ли их на­изусть. Ча­ще все­го на­род не по­ки­дал хра­ма, по­ка вла­ды­ка не бла­го­сло­вит всех. По­сле это­го мно­гие шли вме­сте с ним, про­во­жая его до до­ма.
Вла­ды­ка Ав­гу­стин об­ла­дал уди­ви­тель­ным сми­ре­ни­ем и в сво­ей ке­лье в лю­бое вре­мя без­от­каз­но при­ни­мал всех, кто при­хо­дил к нему как по де­лам цер­ков­ным, так и по лич­ным. Лю­ди шли к нему за со­ве­том, за уте­ше­ни­ем и по­мо­щью, и он не от­ка­зы­вал ни­ко­му. С до­че­рью Ни­ной, ко­то­рая по­сле окон­ча­ния седь­мо­го клас­са пе­ре­еха­ла в Ка­лу­гу и для ко­то­рой сни­ма­ли ком­на­ту непо­да­ле­ку от до­ма, где жил вла­ды­ка, он счи­тал нуж­ным го­во­рить не толь­ко на ре­ли­ги­оз­ные, но и на на­уч­ные те­мы. Прео­свя­щен­ный Ав­гу­стин был в кур­се не толь­ко цер­ков­ных со­бы­тий, но и мно­гих на­уч­ных от­кры­тий. Так, они го­во­ри­ли о раз­ных тео­ри­ях про­ис­хож­де­ния че­ло­ве­ка. В шко­ле пре­по­да­ва­ли по Дар­ви­ну, и вла­ды­ка по­дроб­но рас­ска­зал до­че­ри о том, что тео­рия Дар­ви­на опро­верг­ну­та мно­ги­ми уче­ны­ми и с на­уч­ной точ­ки зре­ния по­ка­за­ла пол­ную свою несо­сто­я­тель­ность.
В ком­на­те, где жил епи­скоп, око­ло боль­шо­го ок­на сто­ял стол, за ко­то­рым он ра­бо­тал; за этим же сто­лом все пи­ли чай и обе­да­ли, ча­ще все­го в при­сут­ствии го­стей, так как вла­ды­ку все­гда кто-ни­будь по­се­щал и по­сле бе­се­ды оста­вал­ся на тра­пе­зу. На празд­ни­ки к вла­ды­ке при­ез­жа­ло мно­го бо­го­моль­цев из Ива­но­ва, Ки­неш­мы и Моск­вы. Со вся­ким он на­хо­дил вре­мя для бе­се­ды, всех вы­слу­ши­вал, ес­ли кто про­сил – ис­по­ве­до­вал. Он сми­рен­но, тер­пе­ли­во и со­стра­да­тель­но вни­кал в нуж­ды и го­ре­сти каж­до­го, и все у него на­хо­ди­ли со­вет, под­держ­ку и уте­ше­ние ду­хов­ное.
2 ап­ре­ля 1936 го­да прео­свя­щен­ный Ав­гу­стин был воз­ве­ден в сан ар­хи­епи­ско­па. Пас­ха 1937 го­да, бла­го­да­ря тор­же­ствен­но­му и вдох­но­вен­но­му слу­же­нию вла­ды­ки, несмот­ря на все го­не­ния, ощу­ща­лась ве­ру­ю­щи­ми в Ка­лу­ге как од­на из са­мых ра­дост­ных. Вос­кре­се­ние Хри­сто­во осо­зна­ва­лось ре­аль­нее всех со­бы­тий ми­ра се­го, пе­ред ним от­сту­пал и рас­се­и­вал­ся тя­же­лый мрак, охва­тив­ший то­гда все сфе­ры жиз­ни на­ро­да.
Осе­нью 1937 го­да сре­ди ду­хо­вен­ства, ве­ру­ю­щих и жи­те­лей го­ро­да Ка­лу­ги на­ча­лись аре­сты. Ар­хи­епи­скоп Ав­гу­стин был уве­рен, что во­ин­ству­ю­щие без­бож­ни­ки непре­мен­но его аре­сту­ют, и он спо­кой­но и се­рьез­но го­то­вил­ся к пред­сто­я­ще­му аре­сту и гря­ду­щим стра­да­ни­ям. Пе­ре­смат­ри­вал за­пи­си, пись­ма, уни­что­жал все то, что ко­му-ли­бо мог­ло по­вре­дить. На­ка­нуне празд­ни­ка Рож­де­ства Бо­го­ро­ди­цы, 20 сен­тяб­ря, ему при­шла по­вест­ка с тре­бо­ва­ни­ем явить­ся к го­род­ским вла­стям. Ино­гда вла­сти вы­зы­ва­ли ар­хи­ерея в зда­ние го­род­ско­го со­ве­та по цер­ков­ным де­лам, но вре­мя в этой по­вест­ке бы­ло про­став­ле­но столь позд­нее, что вла­ды­ка по­нял, что его вы­зы­ва­ют для аре­ста. Дочь вла­ды­ки по­чти все­гда за­хо­ди­ла из шко­лы к нему, а ве­че­ром ухо­ди­ла но­че­вать к се­бе. В этот день она за­дер­жа­лась в шко­ле и не по­шла на все­нощ­ную. Ко­гда вла­ды­ка при­шел из хра­ма, он спро­сил ее: «Ты по­че­му не бы­ла на все­нощ­ной? Я те­бя ис­кал. Я те­бя смот­рел». И при­ба­вил: «Ме­ня вы­зы­ва­ют в гор­со­вет». За­тем бла­го­сло­вил ее и ска­зал: «Ес­ли те­бе бу­дут нуж­ны день­ги – мо­лись пре­по­доб­но­му Се­ра­фи­му, он по­мо­жет те­бе. Он все­гда мне по­мо­гал».
В ту же ночь в дом, где жил ар­хи­епи­скоп, при­шли со­труд­ни­ки НКВД и за­бра­ли все его ве­щи: па­на­гию, Еван­ге­лие, ду­хов­ные кни­ги, ди­ки­рий, три­ки­рий и мно­гое дру­гое, взя­ли всё, что по­па­лось под ру­ку.
По­сле аре­ста вла­ды­ка был сра­зу до­про­шен. И за­тем до­про­сы про­дол­жа­лись весь ме­сяц.
– Вы аре­сто­ва­ны за ак­тив­ную контр­ре­во­лю­ци­он­ную де­я­тель­ность. След­ствие тре­бу­ет от вас дать прав­ди­вые по­ка­за­ния по это­му во­про­су, – за­явил сле­до­ва­тель.
– Контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­стью я не за­ни­мал­ся и ви­нов­ным се­бя не при­знаю.
– Вы вре­те, след­ствие рас­по­ла­га­ет точ­ны­ми дан­ны­ми, что вы дей­стви­тель­но за­ни­ма­лись контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­стью, пре­кра­ти­те за­пи­ра­тель­ство и дай­те прав­ди­вые по­ка­за­ния по это­му по­во­ду.
– Контр­ре­во­лю­ци­он­ную де­я­тель­ность я от­ри­цаю и ее не про­во­дил.
– След­ствие рас­по­ла­га­ет точ­ны­ми дан­ны­ми, что вы, Бе­ля­ев, бу­дучи враж­деб­но на­стро­е­ны к су­ще­ству­ю­ще­му со­вет­ско­му строю, объ­еди­ни­ли во­круг се­бя контр­ре­во­лю­ци­он­но на­стро­ен­ное ду­хо­вен­ство на борь­бу с со­вет­ской вла­стью, при­зна­е­те се­бя ви­нов­ным в этом?
– Контр­ре­во­лю­ци­он­но на­стро­ен­но­го ду­хо­вен­ства я не знаю, ни­ко­го на борь­бу с со­вет­ской вла­стью не при­зы­вал и ви­нов­ным се­бя в этом не при­знаю.
– След­ствие рас­по­ла­га­ет аб­со­лют­но точ­ны­ми ма­те­ри­а­ла­ми, что вы, Бе­ля­ев, бы­ли чле­ном неле­галь­ной контр­ре­во­лю­ци­он­ной цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ской ор­га­ни­за­ции, при­зна­е­те се­бя ви­нов­ным в этом?
– Чле­ном неле­галь­ной контр­ре­во­лю­ци­он­ной цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ской ор­га­ни­за­ции я не был, о су­ще­ство­ва­нии та­кой ор­га­ни­за­ции мне ни­че­го не из­вест­но и ви­нов­ным се­бя в этом не при­знаю.
– След­ствию до­сто­вер­но из­вест­но, что вы... при­е­хав в го­род Ка­лу­гу в 1934 го­ду... яв­ля­лись ру­ко­во­ди­те­лем цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ской контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции. Под­твер­жда­е­те вы это?
– Нет, не под­твер­ждаю.
– Ряд лиц, аре­сто­ван­ных вме­сте с ва­ми, при­зна­ли се­бя чле­на­ми цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ской контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции и утвер­ди­тель­но по­ка­за­ли, что вы яв­ля­е­тесь ор­га­ни­за­то­ром и ру­ко­во­ди­те­лем контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции, чле­на­ми ко­то­рой они со­сто­ят. Что вы ска­же­те на это?
– Вновь утвер­ждаю, что я в контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции не со­сто­ял и контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­стью не за­ни­мал­ся.
– Вам за­чи­ты­ва­ет­ся вы­держ­ка из по­ка­за­ний Ива­на Алек­се­е­ви­ча Ост­ро­гла­зо­ва от 9 ок­тяб­ря 1937 го­да, где он при­знал се­бя чле­ном контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции и по­ка­зал, что вы, Бе­ля­ев, яв­ля­е­тесь ор­га­ни­за­то­ром и ру­ко­во­ди­те­лем дан­ной контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции... Те­перь вы при­зна­е­те се­бя ви­нов­ным?
– Ви­нов­ным в контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти я и те­перь се­бя не при­знаю.
– Ана­ло­гич­ные вы­держ­ки вам за­чи­ты­ва­ют­ся из по­ка­за­ний Пав­ла Дмит­ри­е­ви­ча Се­ме­нов­ско­го... Это­го вам до­ста­точ­но для при­зна­ния сво­ей ви­ны?
– Ви­нов­ным се­бя я и сей­час не при­знаю и впредь ни при ка­ких усло­ви­ях, сколь­ко бы след­ствие ни предъ­яв­ля­ло мне ули­ча­ю­щих фак­тов мо­ей контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти, и да­же ес­ли бу­дет мне устро­е­на оч­ная став­ка, в част­но­сти, с Ива­ном Алек­се­е­ви­чем Ост­ро­гла­зо­вым и Пав­лом Дмит­ри­е­ви­чем Се­ме­нов­ским, я и в этом слу­чае ви­нов­ным се­бя не при­знáю.
– Воз­мож­но, вы в те­че­ние су­ток по­сле озна­ком­ле­ния с вы­держ­ка­ми из по­ка­за­ний Ост­ро­гла­зо­ва и Се­ме­нов­ско­го оду­ма­лись и при­зна­е­те свою контр­ре­во­лю­ци­он­ную де­я­тель­ность? – на­чал сле­до­ва­тель до­прос на сле­ду­ю­щий день.
– Нет, не при­знаю.
– У вас при обыс­ке изъ­яты две се­реб­ря­ные мо­не­ты и од­на зо­ло­тая с услов­ны­ми на­сеч­ка­ми на кра­ях, ко­то­рые ва­ми хра­ни­лись от­дель­но и укры­то. Ка­ко­во их на­зна­че­ние?
– Зна­че­ние на­се­чек на мо­не­тах мне со­вер­шен­но неиз­вест­но, а хра­ни­лись они мо­и­ми детьми с мо­мен­та мо­ей вто­рой ссыл­ки как па­мять обо мне. Зо­ло­тую мо­не­ту в де­сять руб­лей я по­лу­чил от неиз­вест­но­го ли­ца, жен­щи­ны, ко­гда я под­хо­дил к сво­ей квар­ти­ре ве­че­ром, это бы­ло зи­мой про­шло­го го­да.
– При лич­ном обыс­ке вы по­рва­ли пись­мо, пы­та­ясь скрыть его со­дер­жа­ние. След­ствию уда­лось вос­ста­но­вить со­дер­жа­ние пись­ма, ко­то­рое под­пи­са­но услов­ной нераз­бор­чи­вой под­пи­сью. Кто ав­тор упо­мя­ну­то­го пись­ма, и с ка­кой це­лью вы его уни­что­жи­ли при лич­ном обыс­ке?
– Дан­ное пись­мо я по­лу­чил без кон­вер­та через до­маш­ний поч­то­вый ящик. Бу­дучи за­ня­тым при раз­бо­ре по­чты, я это пись­мо, не чи­тая, по­ло­жил в свой кар­ман, и оно хра­ни­лось у ме­ня око­ло ме­ся­ца. Уни­что­жил я его по­то­му, что его со­дер­жа­ние, ко­то­рое я успел про­чи­тать в мо­мент обыс­ка, не от­но­сит­ся к след­ствен­но­му де­лу. Ав­то­ра дан­но­го пись­ма я не знаю.
Неко­то­рые из аре­сто­ван­ных бы­ли слом­ле­ны усло­ви­я­ми тю­рем­но­го за­клю­че­ния, неко­то­рые под­да­лись льсти­вым по­су­лам сле­до­ва­те­лей и со­гла­си­лись стать лже­сви­де­те­ля­ми и ого­во­рить се­бя и дру­гих. Под­пи­сан­ные ими по­ка­за­ния, «сви­де­тель­ству­ю­щие» об ан­ти­го­судар­ствен­ной де­я­тель­но­сти ар­хи­епи­ско­па Ав­гу­сти­на, бы­ли ему за­тем предъ­яв­ле­ны. Озна­ко­мив его с эти­ми по­ка­за­ни­я­ми, сле­до­ва­тель ска­зал:
– Вы бы­ли озна­ком­ле­ны с по­ка­за­ни­я­ми ря­да об­ви­ня­е­мых, ко­то­рые изоб­ли­ча­ли вас как ру­ко­во­ди­те­ля контр­ре­во­лю­ци­он­ной цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ской ор­га­ни­за­ции, вам устро­е­ны оч­ные став­ки, на ко­то­рых вы раз­об­ла­че­ны как ор­га­ни­за­тор и ру­ко­во­ди­тель контр­ре­во­лю­ци­он­ной цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ской ор­га­ни­за­ции, даль­ней­шее за­пи­ра­тель­ство со­вер­шен­но бес­по­лез­но, след­ствие пред­ла­га­ет дать прав­ди­вые по­ка­за­ния о ва­шей контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти.
– Контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­стью я не за­ни­мал­ся и ви­нов­ным се­бя не при­знаю. Ес­ли мне бу­дут еще устро­е­ны оч­ные став­ки, я и на них бу­ду от­ри­цать свою ви­нов­ность.
– Ка­ким ре­прес­си­ям вы под­вер­га­лись по­сле ре­во­лю­ции и за что? И при­зна­ва­ли ли вы се­бя ви­нов­ным на след­ствии?
– По­сле ре­во­лю­ции за ан­ти­со­вет­скую де­я­тель­ность я при­вле­кал­ся к след­ствию че­ты­ре ра­за... Во всех слу­ча­ях я ви­нов­ным се­бя ни­ко­гда и ни­где не при­зна­вал.
– На­зо­ви­те ав­то­ра за­пис­ки, ко­то­рую вы пы­та­лись уни­что­жить при лич­ном обыс­ке.
– Ав­то­ра за­пис­ки не знаю.
– От­ку­да у вас зо­ло­тая де­сят­ка, об­на­ру­жен­ная при обыс­ке?
– Я по­лу­чил ее от неиз­вест­ной мне жен­щи­ны.
– Дай­те объ­яс­не­ние след­ствию о двух гри­вен­ни­ках с услов­ны­ми на­сеч­ка­ми, ко­то­рые вы хра­ни­ли у се­бя от­дель­но и ко­то­рые бы­ли изъ­яты при обыс­ке.
– Два гри­вен­ни­ка с на­сеч­ка­ми, изъ­ятые у ме­ня при лич­ном обыс­ке, ни­ка­ко­го зна­че­ния не име­ют.
22 ок­тяб­ря со­труд­ни­ки НКВД про­ве­ли оч­ную став­ку меж­ду ар­хи­епи­ско­пом и од­ним из об­ви­ня­е­мых.
– Что вам лич­но из­вест­но о контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти Алек­сандра Алек­сан­дро­ви­ча Бе­ля­е­ва? – спро­сил сле­до­ва­тель об­ви­ня­е­мо­го.
– Алек­сандр Алек­сан­дро­вич Бе­ля­ев яв­ля­ет­ся ор­га­ни­за­то­ром и ру­ко­во­ди­те­лем контр­ре­во­лю­ци­он­ной мо­нар­хи­че­ской ор­га­ни­за­ции цер­ков­ни­ков, в со­став ко­то­рой вхо­ди­ли я – Афа­на­сий Ва­си­лье­вич Лю­би­мов, Иван Алек­се­е­вич Ост­ро­гла­зов, Па­вел Дмит­ри­е­вич Се­ме­нов­ский, Иван Ива­но­вич Спе­ран­ский и дру­гие при­бли­жен­ные ар­хи­епи­ско­па. Чле­ны упо­мя­ну­той контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции под ру­ко­вод­ством Алек­сандра Алек­сан­дро­ви­ча Бе­ля­е­ва ве­ли ак­тив­ную борь­бу с со­вет­ской вла­стью пу­тем ско­ла­чи­ва­ния в контр­ре­во­лю­ци­он­ные груп­пы быв­ших лю­дей и цер­ков­ни­ков и вос­пи­ты­ва­ли по­след­них в контр­ре­во­лю­ци­он­ном ду­хе.
– Вы под­твер­жда­е­те по­ка­за­ния об­ви­ня­е­мо­го Лю­би­мо­ва о ва­шей при­над­леж­но­сти к контр­ре­во­лю­ци­он­ной мо­нар­хи­че­ской ор­га­ни­за­ции? – спро­сил сле­до­ва­тель ар­хи­епи­ско­па.
– По­ка­за­ния об­ви­ня­е­мо­го Лю­би­мо­ва я не под­твер­ждаю.
На сле­ду­ю­щий день сле­до­ва­те­ли устро­и­ли еще од­ну оч­ную став­ку ар­хи­епи­ско­па с дру­гим об­ви­ня­е­мым.
– Что вам лич­но из­вест­но о контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти Алек­сандра Алек­сан­дро­ви­ча Бе­ля­е­ва? – спро­сил сле­до­ва­тель.
– Алек­сандр Алек­сан­дро­вич Бе­ля­ев яв­ля­ет­ся ор­га­ни­за­то­ром и ру­ко­во­ди­те­лем контр­ре­во­лю­ци­он­ной цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ской ор­га­ни­за­ции цер­ков­ни­ков. Чле­на­ми этой ор­га­ни­за­ции яв­ля­лись я – Па­вел Дмит­ри­е­вич Се­ме­нов­ский, Иван Алек­се­е­вич Ост­ро­гла­зов, Афа­на­сий Ва­си­лье­вич Лю­би­мов, Иван Ива­но­вич Спе­ран­ский, Ва­си­лий Алек­се­е­вич Ма­ка­ров и мно­гие дру­гие при­бли­жен­ные ар­хи­епи­ско­па Ав­гу­сти­на Бе­ля­е­ва. Чле­ны упо­мя­ну­той ор­га­ни­за­ции под ру­ко­вод­ством Бе­ля­е­ва ве­ли ак­тив­ную борь­бу с со­вет­ской вла­стью...
– Вы под­твер­жда­е­те по­ка­за­ния Се­ме­нов­ско­го о ва­шей при­над­леж­но­сти к контр­ре­во­лю­ци­он­ной мо­нар­хи­че­ской ор­га­ни­за­ции? – спро­сил сле­до­ва­тель ар­хи­епи­ско­па.
– По­ка­за­ния об­ви­ня­е­мо­го Се­ме­нов­ско­го я не под­твер­ждаю.
Ар­хи­епи­скоп Ав­гу­стин дер­жал­ся му­же­ствен­но и, несмот­ря на угро­зы сле­до­ва­те­лей и ого­во­ры лже­сви­де­те­лей, ка­те­го­ри­че­ски от­вер­гал все об­ви­не­ния. Сле­до­ва­те­ли то­гда при­бег­ли к до­про­су од­но­го из за­клю­чен­ных, ко­то­рый на­хо­дил­ся в од­ной ка­ме­ре с ар­хи­епи­ско­пом и вы­звал­ся сви­де­тель­ство­вать про­тив свя­ти­те­ля.
– Ва­ми по­да­но за­яв­ле­ние на имя на­чаль­ни­ка Ка­луж­ской тюрь­мы, что на­хо­див­ший­ся с ва­ми в од­ной ка­ме­ре след­ствен­ный за­клю­чен­ный ар­хи­ерей Бе­ля­ев в ка­ме­ре за­ни­ма­ет­ся ан­ти­со­вет­ской де­я­тель­но­стью. Что вы мо­же­те кон­крет­но рас­ска­зать след­ствию об ан­ти­со­вет­ской де­я­тель­но­сти Бе­ля­е­ва?
– Бе­ля­е­ва я рань­ше не знал... По­зна­ко­мил­ся во вре­мя на­хож­де­ния с ним в два­дцать пя­той ка­ме­ре в два­дца­тых чис­лах сен­тяб­ря 1937 го­да и до сих пор си­жу вме­сте с ним... Бе­ля­ев го­во­рил: «Со­вет­ская власть су­ще­ство­вать не мо­жет и не бу­дет, и боль­ше­ви­ки... ни­ко­гда не по­стро­ят ком­му­ни­сти­че­ско­го об­ще­ства, при­ме­ром это­го яв­ля­ет­ся «Па­риж­ская ком­му­на», ко­то­рая па­ла, ком­му­низм неосу­ще­ствим». Ко­гда след­ствен­ный за­клю­чен­ный, быв­ший учи­тель 5-й шко­лы, Дру­га­че­нок стал го­во­рить кол­хоз­ни­кам, что вас свя­щен­ни­ки пич­ка­ли вся­кой бе­ли­бер­дой, и по­сле всплыл во­прос о мо­щах, о нечи­сто­плот­но­сти свя­щен­ни­ков, хан­же­стве, нрав­ствен­ном раз­ло­же­нии, ис­поль­зо­ва­нии тем­но­ты масс слу­жи­те­ля­ми куль­та... Бе­ля­ев по­сле дли­тель­ных ан­ти­со­вет­ских раз­го­во­ров за­явил: «Все это по­клеп на Цер­ковь, это есть ре­зуль­тат нечи­сто­плот­но­сти со­вет­ской вла­сти и во­ждей ВКП(б)». Бе­ля­ев кле­ве­тал на ор­га­ны НКВД, за­яв­ляя: «Раз при со­вет­ской вла­сти аре­сто­ва­ли, то в ор­га­нах НКВД все рав­но се­бя не ре­а­би­ли­ти­ру­ешь, ни­че­го во вни­ма­ние не при­мут, все рав­но осу­дят. След­ствие все вы­ду­ман­ное и под­та­со­ван­ное. В конц­ла­ге­рях НКВД тво­рят­ся ужа­сы, кош­ма­ры, из­де­ва­тель­ства над за­клю­чен­ны­ми, ни­ка­ко­го по­ряд­ка нет, кру­гом ца­рит неспра­вед­ли­вость».
19 но­яб­ря 1937 го­да Трой­ка НКВД при­го­во­ри­ла ар­хи­епи­ско­па Ав­гу­сти­на к рас­стре­лу. 21 но­яб­ря дочь ар­хи­епи­ско­па Ни­ну вы­зва­ли в НКВД и ста­ли спра­ши­вать, кто бы­вал у вла­ды­ки, и, до­би­ва­ясь от­ве­тов, угро­жа­ли аре­стом. Сле­до­ва­те­ли пред­по­ла­га­ли стра­да­ни­я­ми до­че­ри сло­мить во­лю ар­хи­пас­ты­ря и за­ста­вить его ого­во­рить се­бя. До­прос длил­ся дол­го, но ни к че­му не при­вел. За­ме­тив, что Ни­на уви­де­ла сто­яв­ший в уг­лу по­сох вла­ды­ки, сле­до­ва­тель ска­зал: «Возь­ми­те его, он ему боль­ше не по­на­до­бит­ся». За­тем под­пи­сал про­пуск на вы­ход из зда­ния НКВД и ска­зал, чтобы она при­нес­ла от­цу чи­стое бе­лье. На во­прос, что бу­дет с вла­ды­кой, сле­до­ва­тель от­ве­тил: «По­ду­май­те луч­ше о се­бе, его вы боль­ше не уви­ди­те».
На сле­ду­ю­щий день Ни­на при­нес­ла вла­ды­ке в тюрь­му чи­стое бе­лье.
Вме­сте с ар­хи­епи­ско­пом Ав­гу­сти­ном бы­ли аре­сто­ва­ны ар­хи­манд­рит Иоан­ни­кий (Дмит­ри­ев), про­то­и­е­рей Иоанн Спе­ран­ский, пса­лом­щи­ки Алек­сей Гор­ба­чев, Ни­ко­лай Смир­нов, Апол­лон Ба­би­чев, член цер­ков­но­го со­ве­та Ми­ха­ил Аре­фьев, а так­же Фео­к­ти­ста Чен­цо­ва, Ан­на Ост­ро­гла­зо­ва и Оль­га Мас­лен­ни­ко­ва.

Пре­по­доб­но­му­че­ник Иоан­ни­кий (в ми­ру Иван Алек­се­е­вич Дмит­ри­ев) ро­дил­ся в 1875 го­ду в де­ревне Ред­кие Дво­ры Мос­ков­ской гу­бер­нии в се­мье кре­стья­ни­на; в их се­мье бы­ло пя­те­ро де­тей. В те­че­ние трех лет Иван зи­мой хо­дил на дом к учи­те­лю и обу­чал­ся гра­мо­те, а ле­том пас ско­ти­ну на паст­би­ще. В две­на­дцать лет он по­шел вме­сте с де­ре­вен­ски­ми порт­ны­ми по де­рев­ням в ка­че­стве уче­ни­ка и в те­че­ние трех лет обу­чал­ся порт­няж­но­му ре­ме­с­лу. Ко­гда Ива­ну ис­пол­ни­лось сем­на­дцать лет, он от­пра­вил­ся в Моск­ву и устро­ил­ся в порт­няж­ную ма­стер­скую. Про­ра­бо­тав три го­да, он на две неде­ли при­е­хал в род­ную де­рев­ню по­ви­дать от­ца с ма­те­рью, а за­тем вер­нул­ся в Моск­ву. Вско­ре умер­ла мать, и он взял к се­бе на со­дер­жа­ние всю се­мью – от­ца и бра­тьев с сест­ра­ми. Иван рос с дет­ства бла­го­че­сти­вым, а в юно­сти по­чти еже­днев­но по­се­щал цер­ковь и чи­тал мно­го ду­хов­ных книг. Два го­да он жил с мыс­лью уй­ти в мо­на­стырь и в кон­це кон­цов оста­но­вил­ся в сво­ем вы­бо­ре на ски­те Оп­ти­ной пу­сты­ни.
В 1908 го­ду Иван при­е­хал в Оп­ти­ну пу­стынь; две неде­ли он про­жил в ней и бе­се­до­вал с на­сто­я­те­лем, ко­то­рый, уви­дев вы­со­кий ду­хов­ный на­строй бла­го­че­сти­во­го юно­ши, при­нял его в оби­тель по­слуш­ни­ком. Здесь он был по­стри­жен в мо­на­ше­ство с име­нем Иоан­ни­кий и в 1915 го­ду ру­ко­по­ло­жен в сан иеро­ди­а­ко­на. С 1917 го­да он был эко­но­мом в ар­хи­ерей­ском до­ме у епи­ско­па Ка­луж­ско­го Фе­о­фа­на (Ту­ля­ко­ва). В 1918 го­ду иеро­ди­а­кон Иоан­ни­кий был мо­би­ли­зо­ван в ты­ло­вое опол­че­ние и про­слу­жил здесь два го­да. В 1921 го­ду епи­скоп Фе­о­фан ру­ко­по­ло­жил его в сан иеро­мо­на­ха и на­пра­вил слу­жить в се­ло Су­хи­ни­чи непо­да­ле­ку от Ка­лу­ги. В 1927 го­ду епи­скоп Фе­о­фан был пе­ре­ве­ден на дру­гую ка­фед­ру; на­зна­чен­ный вме­сто него епи­скоп Сте­фан (Ви­но­гра­дов) воз­вел в 1928 го­ду иеро­мо­на­ха Иоан­ни­кия в сан игу­ме­на и опре­де­лил его на­сто­я­те­лем Ге­ор­ги­ев­ско­го мо­на­сты­ря в го­ро­де Ме­щев­ске.
На­прав­ляя от­ца Иоан­ни­кия в мо­на­стырь, вла­ды­ка бла­го­сло­вил его по­мо­гать всем пре­ста­ре­лым мо­на­хам и мо­на­хи­ням, жив­шим то­гда при мо­на­сты­ре. В 1929 го­ду мо­на­стырь за­кры­ли, а на его ме­сте бы­ла ор­га­ни­зо­ва­на ком­му­на «Ис­кра». Отец Иоан­ни­кий по­сле за­кры­тия мо­на­сты­ря был на­зна­чен на­сто­я­те­лем ме­щев­ско­го со­бо­ра. Мо­на­хи за­кры­той оби­те­ли об­ра­зо­ва­ли во­круг со­бо­ра некое по­до­бие мо­на­стыр­ской об­щи­ны, с устав­ны­ми служ­ба­ми в со­бо­ре. Они жи­ли те­перь по част­ным квар­ти­рам, но все стро­го вы­пол­ня­ли устав. Отец Иоан­ни­кий, ис­пол­няя бла­го­сло­ве­ние епи­ско­па, по­мо­гал мо­на­ше­ству­ю­щей бра­тии, и в осо­бен­но­сти тем, кто по ста­ро­сти или бо­лез­ни не мог се­бя со­дер­жать. На­ли­чие во­круг го­род­ско­го со­бо­ра неко­то­ро­го чис­ла мо­на­ше­ству­ю­щих об­ра­ти­ло на се­бя вни­ма­ние вла­стей. В это вре­мя вла­стя­ми про­во­ди­лась кол­лек­ти­ви­за­ция, к ко­то­рой они са­ми от­но­си­лись как к ме­ро­при­я­тию рис­ко­ван­но­му, и от­то­го опа­са­лись кре­стьян­ских вос­ста­ний и со­про­тив­ле­ния – или пас­сив­но­го, ко­гда лю­ди не шли в кол­хо­зы, или ак­тив­но­го, ко­гда они го­то­вы бы­ли ид­ти на физи­че­ское со­про­тив­ле­ние. Свя­щен­но­слу­жи­те­лей и мо­на­хов вла­сти счи­та­ли пер­вы­ми сво­и­ми вра­га­ми, а зная, что это наи­бо­лее про­све­щен­ные лю­ди, по­чи­та­ли их вра­га­ми вдвойне.
В ок­тяб­ре 1932 го­да вла­сти аре­сто­ва­ли в го­ро­де Ме­щев­ске де­вят­на­дцать че­ло­век, из них один­на­дцать – мо­на­хов и мо­на­хинь. Игу­мен Иоан­ни­кий был аре­сто­ван 31 ок­тяб­ря и за­клю­чен в тюрь­му го­ро­да Брян­ска. 16 но­яб­ря он был вы­зван на до­прос и на во­про­сы сле­до­ва­те­ля от­ве­тил: «По су­ще­ству предъ­яв­лен­но­го мне об­ви­не­ния в со­зда­нии контр­ре­во­лю­ци­он­ной груп­пи­ров­ки из мо­на­ше­ству­ю­щих и быв­ших тор­гов­цев и про­ве­де­нии аги­та­ции про­тив ме­ро­при­я­тий со­вет­ской вла­сти ви­нов­ным се­бя не при­знаю. Служ­ба в церк­ви шла про­дол­жи­тель­но, хо­тя неко­то­рые мо­лит­во­сло­вия мо­на­ше­ские и бы­ли со­кра­ще­ны. Ака­фи­сты в на­ча­ле служ­бы чи­та­лись, а по­том во вре­мя са­мой служ­бы пе­лись, но это бы­ло за­ве­де­но еще до ме­ня. Служ­бы про­хо­ди­ли в церк­ви еже­днев­но. Это я де­лал из-за за­бо­ты об ис­тин­ной хри­сти­ан­ской пра­во­слав­ной ве­ре, как и дол­жен был де­лать каж­дый свя­щен­ник. Ни­ка­ко­го под­поль­но­го мо­на­сты­ря при ме­щев­ском со­бо­ре у нас не бы­ло. Все мо­на­ше­ству­ю­щие при­зна­ва­ли ме­ня за сво­е­го ду­хов­ни­ка, но за стар­ше­го не счи­та­ли».
Сле­до­ва­те­ли, со­брав про­тив игу­ме­на Иоан­ни­кия по­ка­за­ния «сви­де­те­лей», их ему за­чи­та­ли. Вы­слу­шав, отец Иоан­ни­кий от­ве­тил: «Ука­зан­ные мне яко­бы кон­крет­ные слу­чаи мо­ей контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти ка­те­го­ри­че­ски от­ри­цаю и за­яв­ляю, что я ни­где и ни­ко­гда не го­во­рил про­тив тех или дру­гих ме­ро­при­я­тий со­вет­ской вла­сти. Со сто­ро­ны аре­сто­ван­ных со мною я так­же ни ра­зу не слы­шал что-ли­бо про­тив ме­ро­при­я­тий со­вет­ской вла­сти».
15 мар­та 1933 го­да Трой­ка ОГПУ при­го­во­ри­ла игу­ме­на Иоан­ни­кия к ссыл­ке в Се­вер­ный край на пять лет. По воз­вра­ще­нии из ссыл­ки он был воз­ве­ден в сан ар­хи­манд­ри­та и на­прав­лен слу­жить в Ни­ко­ло-Ка­зин­ский храм в го­ро­де Ка­лу­ге. Осе­нью 1937 го­да вла­сти аре­сто­ва­ли ар­хи­манд­ри­та Иоан­ни­кия вме­сте с ар­хи­епи­ско­пом Ав­гу­сти­ном и груп­пой ду­хо­вен­ства Ка­лу­ги. 28 ок­тяб­ря со­сто­ял­ся до­прос свя­щен­ни­ка.
– Вы аре­сто­ва­ны за ак­тив­ную контр­ре­во­лю­ци­он­ную де­я­тель­ность. След­ствие пред­ла­га­ет вам по это­му во­про­су дать от­кро­вен­ные по­ка­за­ния, – по­тре­бо­вал сле­до­ва­тель.
– Я сре­ди ду­хо­вен­ства и ве­ру­ю­щих неод­но­крат­но вы­ска­зы­вал недо­воль­ство со­вет­ской вла­стью, об­ви­няя ее в том, что в ре­зуль­та­те ее по­ли­ти­ки по все­му Со­вет­ско­му Со­ю­зу по тре­бо­ва­нию со­вет­ской об­ще­ствен­но­сти за­кры­лись церк­ви, кро­ме это­го я го­во­рил о том, что со­вет­ская власть неспра­вед­ли­во про­во­дит ре­прес­сии в от­но­ше­нии быв­ших лю­дей... и ду­хо­вен­ства, – вы­ска­зал отец Иоан­ни­кий свое мне­ние, но от­ка­зал­ся при­зна­вать се­бя ви­нов­ным в контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти и ого­ва­ри­вать дру­гих.

Свя­щен­но­му­че­ник Иоанн ро­дил­ся 1 ян­ва­ря 1864 го­да в се­ле Же­ло­виж Ка­луж­ско­го уез­да Ка­луж­ской гу­бер­нии в се­мье свя­щен­ни­ка Иоан­на Спе­ран­ско­го. По окон­ча­нии Ка­луж­ской Ду­хов­ной се­ми­на­рии он был ру­ко­по­ло­жен в сан свя­щен­ни­ка и слу­жил в хра­мах Ка­луж­ской епар­хии. За без­упреч­ное и рев­ност­ное слу­же­ние отец Иоанн был воз­ве­ден в сан про­то­и­е­рея и на­граж­ден мит­рой. Был чле­ном Со­ю­за Рус­ско­го На­ро­да. За са­мо­от­вер­жен­ное слу­же­ние Церк­ви и оте­че­ству был на­граж­ден ор­де­на­ми. Про­то­и­е­рей Иоанн поль­зо­вал­ся огром­ным ав­то­ри­те­том сре­ди ве­ру­ю­щих Ка­лу­ги, и ко­гда к вла­сти при­шли без­бож­ни­ки и на­ча­лась граж­дан­ская вой­на, он был тут же аре­сто­ван и за­клю­чен в тюрь­му в ка­че­стве за­лож­ни­ка. Во вре­мя изъ­я­тия вла­стя­ми цер­ков­ных цен­но­стей в 1922 го­ду про­то­и­е­рей Иоанн был вновь аре­сто­ван и при­го­во­рен к од­но­му го­ду за­клю­че­ния. В 1937 го­ду вла­сти сно­ва аре­сто­ва­ли свя­щен­ни­ка.
– Вы аре­сто­ва­ны за контр­ре­во­лю­ци­он­ную де­я­тель­ность, ко­то­рую про­во­ди­ли бу­дучи на­сто­я­те­лем церк­ви Оди­гит­рии... Дай­те след­ствию по­ка­за­ния по это­му во­про­су, – по­тре­бо­вал сле­до­ва­тель.
– Контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти и аги­та­ции я не про­во­дил.
– В ка­ких вза­и­мо­от­но­ше­ни­ях вы на­хо­ди­лись с ар­хи­епи­ско­пом Ав­гу­сти­ном Бе­ля­е­вым?
– К ар­хи­епи­ско­пу Ав­гу­сти­ну я от­но­сил­ся как к но­си­те­лю выс­ше­го свя­щен­но­го са­на.
Сле­до­ва­те­ли ста­ли спра­ши­вать об ар­хи­епи­ско­пе Ав­гу­стине и тре­бо­вать под­твер­жде­ния лже­сви­де­тельств про­тив него, но свя­щен­ник ка­те­го­ри­че­ски от­ка­зал­ся. На од­ном из по­след­них до­про­сов сле­до­ва­тель ска­зал:
– На преды­ду­щих до­про­сах вы укло­ни­лись от да­чи прав­ди­вых по­ка­за­ний. След­стви­ем до­сто­вер­но уста­нов­ле­но, что вы яв­ля­е­тесь участ­ни­ком контр­ре­во­лю­ци­он­ной мо­нар­хи­че­ской ор­га­ни­за­ции, со­стоя в ко­то­рой, вы про­во­ди­ли ра­бо­ту по об­ра­бот­ке ве­ру­ю­щих граж­дан в ан­ти­со­вет­ском ду­хе. При­зна­е­те вы это?
– Нет, не при­знаю. В контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции я не со­сто­ял и не знаю о ее су­ще­ство­ва­нии...
– Вам за­чи­ты­ва­ют­ся вы­держ­ки из по­ка­за­ний об­ви­ня­е­мых, ко­то­рые при­зна­ли се­бя участ­ни­ка­ми су­ще­ству­ю­щей в го­ро­де Ка­лу­ге контр­ре­во­лю­ци­он­ной мо­нар­хи­че­ской ор­га­ни­за­ции и по­ка­за­ли, что и вы яв­ля­е­тесь ее участ­ни­ком; со­стоя в ней, вы за­ни­ма­лись контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­стью. Те­перь вы при­зна­е­те се­бя ви­нов­ным?
– Вновь за­яв­ляю, что я в контр­ре­во­лю­ци­он­ной цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ской ор­га­ни­за­ции не со­сто­ял и контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­стью не за­ни­мал­ся. Ес­ли мне бу­дут устро­е­ны оч­ные став­ки, я и на них бу­ду от­ри­цать свою ви­нов­ность.

Му­че­ник Алек­сий ро­дил­ся 5 фев­ра­ля 1892 го­да в де­ревне Ку­ров­ской Пе­ре­мышль­ско­го уез­да Ка­луж­ской гу­бер­нии в се­мье кре­стья­ни­на Гри­го­рия Гор­ба­че­ва. Окон­чил сель­скую шко­лу. С 1911 го­да Алек­сей Гри­горь­е­вич слу­жил в хра­ме се­ла Мур­ман­це­во пса­лом­щи­ком. Осе­нью 1937 го­да вла­сти аре­сто­ва­ли его. До­про­шен­ный по об­ви­не­нию в контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти, Алек­сей Гри­горь­е­вич ви­нов­ным се­бя не при­знал.

Му­че­ник Ни­ко­лай ро­дил­ся 6 мая 1886 го­да в се­ле Ста­рая Ка­ши­ра Ко­ло­мен­ско­го уез­да Мос­ков­ской гу­бер­нии в се­мье кре­стья­ни­на Пет­ра Смир­но­ва. Окон­чил шко­лу, а за­тем до 1922 го­да ра­бо­тал сель­ским учи­те­лем. В 1922 го­ду Ни­ко­лай Пет­ро­вич пе­ре­ехал в Ка­лу­гу и до сво­е­го аре­ста в 1937 го­ду слу­жил в Ге­ор­ги­ев­ском хра­ме пса­лом­щи­ком и пел в цер­ков­ном хо­ре. На до­про­се сле­до­ва­тель спро­сил Ни­ко­лая Пет­ро­ви­ча:
– Вы аре­сто­ва­ны за про­ве­де­ние контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти, дай­те по­ка­за­ния след­ствию по это­му во­про­су.
– Контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­стью я не за­ни­мал­ся.
– Вы вре­те, след­ствию до­под­лин­но из­вест­но, что вы, бу­дучи враж­деб­но на­стро­е­ны к су­ще­ству­ю­ще­му со­вет­ско­му строю, за­ни­ма­лись ан­ти­со­вет­ской аги­та­ци­ей, след­ствие тре­бу­ет от вас прав­ди­вых по­ка­за­ний.
– Ан­ти­со­вет­ской аги­та­ци­ей я не за­ни­мал­ся и ви­нов­ным в предъ­яв­лен­ных об­ви­не­ни­ях се­бя не при­знаю.
– След­ствию из­вест­но, что вы, как враж­деб­но на­стро­ен­ный к со­вет­ско­му строю, за­ни­ма­лись ан­ти­со­вет­ской аги­та­ци­ей; пре­кра­ти­те за­пи­ра­тель­ство и дай­те прав­ди­вые по­ка­за­ния след­ствию; учти­те, что ва­ше чи­сто­сер­деч­ное рас­ка­я­ние бу­дет учте­но со­вет­ской вла­стью к 20-й го­дов­щине ок­тябрь­ской ре­во­лю­ции.
– Ви­нов­ным в предъ­яв­лен­ных об­ви­не­ни­ях се­бя не при­знаю и к сво­им по­ка­за­ни­ям боль­ше до­ба­вить ни­че­го не мо­гу.
Под­пи­сы­вая про­то­кол до­про­са, Ни­ко­лай Пет­ро­вич в кон­це ли­ста до­пи­сал: «Чи­тал. Ви­нов­ным се­бя не, – под­черк­нул он, – при­знаю и счи­таю се­бя в со­от­вет­ствии со сво­и­ми убеж­де­ни­я­ми не спо­соб­ным к по­доб­ным яв­ле­ни­ям».
19 но­яб­ря 1937 го­да Трой­ка НКВД при­го­во­ри­ла пса­лом­щи­ка Ни­ко­лая Смир­но­ва к де­ся­ти го­дам за­клю­че­ния в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вой ла­герь, по при­бы­тии в ко­то­рый он вско­ре скон­чал­ся.

Му­че­ник Апол­лон (Апол­лон Ксе­но­фон­то­вич Ба­би­чев) ро­дил­ся 30 мар­та 1874 го­да в го­ро­де Ка­лу­ге. Окон­чил го­род­ское учи­ли­ще и слу­жил в Ге­ор­ги­ев­ском хра­ме пса­лом­щи­ком. 16 ок­тяб­ря 1937 го­да вла­сти аре­сто­ва­ли его. На след­ствии он сра­зу за­нял твер­дую по­зи­цию, на­ста­и­вал на точ­ной за­пи­си от­ве­тов и ста­вил по­сле каж­до­го от­ве­та под­пись.
– Вы аре­сто­ва­ны и об­ви­ня­е­тесь в контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти, дай­те прав­ди­вые по­ка­за­ния по су­ще­ству, – по­тре­бо­вал сле­до­ва­тель.
– Контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­стью я не за­ни­мал­ся.
– На­прас­ны ва­ши за­пи­ра­тель­ства, след­ствие рас­по­ла­га­ет до­ста­точ­ны­ми дан­ны­ми, ули­ча­ю­щи­ми вас в контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти, ко­то­рую вы про­во­ди­ли сов­мест­но с цер­ков­ны­ми ли­ца­ми, пред­ла­гаю го­во­рить прав­ду.
– Вновь за­яв­ляю, что контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­стью я не за­ни­мал­ся и ви­нов­ным в этом се­бя не при­знаю.
– След­ствию из­вест­но, что вы, бу­дучи враж­деб­но на­стро­ен­ным к со­вет­ско­му строю и бу­дучи тес­но свя­зан­ным с ак­тив­ным контр­ре­во­лю­ци­он­ным эле­мен­том из цер­ков­ни­ков, за­ни­ма­лись сре­ди граж­дан ан­ти­со­вет­ски­ми раз­го­во­ра­ми. След­ствие тре­бу­ет от вас прав­ди­вых по­ка­за­ний.
– Я враж­деб­но на­стро­ен­ным к со­вет­ской вла­сти се­бя не счи­таю, и ни­ка­кой ан­ти­со­вет­ской ра­бо­той я не за­ни­мал­ся.
– На­зо­ви­те лиц, враж­деб­но на­стро­ен­ных к со­вет­ской вла­сти.
– Та­ких лиц я не знаю.
– На пер­вом до­про­се вы да­ли след­ствию лож­ные по­ка­за­ния, не при­знав се­бя ви­нов­ным в ан­ти­со­вет­ской де­я­тель­но­сти, ко­то­рую вы про­во­ди­ли сов­мест­но с дру­ги­ми цер­ков­ни­ка­ми. Пред­ла­га­ем го­во­рить прав­ду.
– Ан­ти­со­вет­ской де­я­тель­но­стью я не за­ни­мал­ся и ви­нов­ным в этом се­бя не при­знаю. С цер­ков­ни­ка­ми я был свя­зан толь­ко по цер­ков­ной служ­бе.
– След­ствию так­же из­вест­но, что вы в чис­ле груп­пы лиц, при­бли­жен­ных к ар­хи­епи­ско­пу Ав­гу­сти­ну, про­во­ди­ли об­ра­бот­ку ве­ру­ю­щих граж­дан в ан­ти­со­вет­ском ду­хе, ве­дя сре­ди них все­воз­мож­ные ан­ти­со­вет­ские раз­го­во­ры. От­брось­те за­пи­ра­тель­ство и дай­те след­ствию прав­ди­вые по­ка­за­ния.
– Ан­ти­со­вет­ских раз­го­во­ров я не вел.
– На­зо­ви­те лиц, враж­деб­но на­стро­ен­ных к со­вет­ско­му строю.
– Та­ких лиц я не знаю.
– Еще раз след­ствие пред­ла­га­ет вам дать прав­ди­вые по­ка­за­ния о сво­ей контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти, ко­то­рую вы про­во­ди­ли сов­мест­но с дру­ги­ми ли­ца­ми...
– Вновь от­ве­чаю, что ви­нов­ным се­бя в про­ве­де­нии контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти не при­знаю.
– Вам за­чи­ты­ва­ют­ся вы­держ­ки из по­ка­за­ний об­ви­ня­е­мых, ко­то­рые, при­знав се­бя участ­ни­ка­ми контр­ре­во­лю­ци­он­ной мо­нар­хи­че­ско-цер­ков­ной ор­га­ни­за­ции, по­ка­за­ли след­ствию, что и вы яв­ля­е­тесь участ­ни­ком дан­ной ор­га­ни­за­ции и вме­сте с ни­ми про­во­ди­ли контр­ре­во­лю­ци­он­ную де­я­тель­ность... Те­перь вы се­бя при­зна­е­те ви­нов­ным?
– Нет, не при­знаю.

Му­че­ник Ми­ха­ил (Ми­ха­ил Пав­ло­вич Аре­фьев) ро­дил­ся 27 июня 1865 го­да в го­ро­де Ка­лу­ге. До 1917 го­да Ми­ха­ил Пав­ло­вич был при­каз­чи­ком и до­ве­рен­ным ли­цом од­но­го из ка­луж­ских фаб­ри­кан­тов. Бу­дучи глу­бо­ко ве­ру­ю­щим че­ло­ве­ком, он в 1928 го­ду во­шел в со­став цер­ков­но­го со­ве­та Оди­гит­ри­ев­ской церк­ви в Ка­лу­ге. В ок­тяб­ре 1937 го­да вла­сти аре­сто­ва­ли его. На до­про­сах Ми­ха­ил Пав­ло­вич не при­знал се­бя ви­нов­ным в воз­во­ди­мых на него об­ви­не­ни­ях.

Му­че­ни­ца Фео­к­ти­ста ро­ди­лась 21 ян­ва­ря 1880 го­да в го­ро­де Ка­лу­ге в се­мье ка­луж­ско­го куп­ца Се­ме­на Чен­цо­ва, за­ни­мав­ше­го­ся тор­гов­лей ско­бя­ным то­ва­ром. Фео­к­ти­ста Се­ме­нов­на окон­чи­ла го­род­ское учи­ли­ще. В сен­тяб­ре 1937 го­да вла­сти аре­сто­ва­ли ее как ак­тив­но­го ве­ру­ю­ще­го че­ло­ве­ка, об­ви­нив в контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти. Фео­к­ти­ста Се­ме­нов­на не при­зна­ла се­бя в этом ви­нов­ной, и на од­ном из до­про­сов сле­до­ва­тель ска­зал:
– След­ствие рас­по­ла­га­ет точ­ны­ми дан­ны­ми, что вы, об­ста­вив свою квар­ти­ру ико­на­ми, устра­и­ва­е­те у се­бя тай­ные гром­кие мо­ле­ния. При­зна­е­те се­бя ви­нов­ной в этом?
– Дей­стви­тель­но, у ме­ня на квар­ти­ре очень мно­го икон, око­ло два­дца­ти, при­чем рань­ше ико­ны бы­ли и в ко­ри­до­ре, но по­сле про­те­ста квар­ти­ран­тов я их пе­ре­нес­ла в ком­на­ты, но мо­ле­ний и гром­ких слу­же­ний у се­бя в квар­ти­ре я не устра­и­ваю.
– След­ствие рас­по­ла­га­ет точ­ны­ми дан­ны­ми, что вы у се­бя в квар­ти­ре устра­и­ва­ли по­сле цер­ков­ных служб ужи­ны, на ко­то­рых ве­лись ан­ти­со­вет­ские раз­го­во­ры, при­зна­е­те се­бя ви­нов­ной в этом?
– Ни­ка­ких ужи­нов я не устра­и­ва­ла и ан­ти­со­вет­ских раз­го­во­ров не ве­ла.
– След­стви­ем уста­нов­ле­но, что вы яв­ля­е­тесь участ­ни­цей контр­ре­во­лю­ци­он­ной цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ской ор­га­ни­за­ции. Вы это под­твер­жда­е­те?
– Я ка­те­го­ри­че­ски это от­ри­цаю.
– За­чи­ты­ваю вам по­ка­за­ния об­ви­ня­е­мо­го Афа­на­сия Ва­си­лье­ви­ча Лю­би­мо­ва: «Участ­ни­цей контр­ре­во­лю­ци­он­ной неле­галь­ной цер­ков­ной ор­га­ни­за­ции в го­ро­де Ка­лу­ге яв­ля­ет­ся Чен­цо­ва Фео­к­ти­ста Се­ме­нов­на, дочь бо­га­то­го куп­ца го­ро­да Ка­лу­ги, ак­тив­ная цер­ков­ни­ца», и ана­ло­гич­ные по­ка­за­ния об­ви­ня­е­мо­го Пав­ла Дмит­ри­е­ви­ча Се­ме­нов­ско­го, Ива­на Алек­се­е­ви­ча Ост­ро­гла­зо­ва. Вы это под­твер­жда­е­те?
– Я это­го не под­твер­ждаю.
– След­стви­ем уста­нов­ле­но, что вы рас­про­стра­ня­ли контр­ре­во­лю­ци­он­ную кле­ве­ту на со­вет­скую власть и контр­ре­во­лю­ци­он­ные суе­вер­ные слу­хи, вы при­зна­е­те се­бя в этом ви­нов­ной?
– Ви­нов­ной в этом я се­бя не при­знаю.
19 но­яб­ря 1937 го­да Трой­ка НКВД при­го­во­ри­ла ее к де­ся­ти го­дам за­клю­че­ния в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вой ла­герь. Фео­к­ти­ста Се­ме­нов­на скон­ча­лась в од­ном из Ка­ра­ган­дин­ских ла­ге­рей 16 фев­ра­ля 1942 го­да и бы­ла по­гре­бе­на в без­вест­ной мо­ги­ле.

Му­че­ни­ца Ан­на ро­ди­лась 19 но­яб­ря 1900 го­да в го­ро­де Ка­лу­ге в се­мье про­то­и­е­рея Иоан­на Алек­се­е­ви­ча Ост­ро­гла­зо­ва. Окон­чи­ла сред­нее учеб­ное за­ве­де­ние и по­сту­пи­ла в ин­сти­тут на­род­но­го об­ра­зо­ва­ния; окон­чив два кур­са, она в 1920 го­ду ушла из ин­сти­ту­та. За­тем она по­сту­пи­ла ра­бо­тать бух­гал­те­ром в Ка­луж­ское пе­да­го­ги­че­ское учи­ли­ще. Здесь Ан­ну Ива­нов­ну за ее крот­кий нрав по­лю­би­ли как пре­по­да­ва­те­ли, так и уча­щи­е­ся, мно­гие из ко­то­рых при­хо­ди­ли к ней по­де­лить­ся сво­и­ми го­ре­стя­ми и бе­да­ми. Ан­на Ива­нов­на бы­ла глу­бо­ко ве­ру­ю­щим, бла­го­че­сти­вым и се­рьез­ным че­ло­ве­ком, и ко­гда Ка­луж­скую ка­фед­ру воз­гла­вил епи­скоп Ав­гу­стин, она ста­ла его бли­жай­шей по­мощ­ни­цей. Со­би­рая о ней све­де­ния и го­то­вя по­ста­нов­ле­ние об ее аре­сте, со­труд­ник НКВД со­ста­вил о ней та­кую ха­рак­те­ри­сти­ку: «дочь по­па, де­ви­ца, ак­тив­ная цер­ков­ни­ца». По­сле ее аре­ста 16 ок­тяб­ря 1937 го­да НКВД по­тре­бо­вал от адми­ни­стра­ции пе­да­го­ги­че­ско­го учи­ли­ща, где она ра­бо­та­ла, дать ха­рак­те­ри­сти­ку сво­ей со­труд­ни­це, аре­сто­ван­ной по об­ви­не­нию в контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти. Адми­ни­стра­ция да­ла сле­ду­ю­щую ха­рак­те­ри­сти­ку Анне Ива­новне: «Ост­ро­гла­зо­ва ра­бо­та­ет в учи­ли­ще... око­ло пят­на­дца­ти лет, хо­ро­шо зна­ет всю об­ста­нов­ку и всех ра­бот­ни­ков учи­ли­ща и уча­щих­ся. С те­ку­щей ра­бо­той бух­гал­те­ра... справ­ля­лась... Ост­ро­гла­зо­ва от­ли­ча­лась край­ней мол­ча­ли­во­стью, по­это­му чрез­вы­чай­но труд­но бы­ло вы­явить ее ли­цо: на со­бра­ни­ях и в по­лит­круж­ке она ни­ко­гда не вы­сту­па­ла и в раз­го­во­рах с пре­по­да­ва­те­ля­ми и адми­ни­стра­ци­ей обык­но­вен­но огра­ни­чи­ва­лась ко­рот­ки­ми от­ве­та­ми или за­ме­ча­ни­я­ми. По име­ю­щим­ся све­де­ни­ям, она, бу­дучи до­че­рью слу­жи­те­ля куль­та и жи­вя вме­сте с от­цом, на­хо­ди­лась все­гда в тес­ном окру­же­нии цер­ков­ни­ков, са­ма ча­сто по­се­ща­ла цер­ковь, усерд­но мо­ли­лась, пре­кло­ня­лась пе­ред ар­хи­ере­ем, са­ма об­ста­нов­ка в их до­ме на­по­ми­на­ла цер­ковь... Бы­ло так­же за­мет­но стрем­ле­ние Ост­ро­гла­зо­вой вой­ти в курс всех во­про­сов ра­бо­ты учи­ли­ща (хо­зяй­ствен­ных, учеб­но-вос­пи­та­тель­ных и про­чих).
Ино­гда за­яв­ле­ния уча­щих­ся по де­лам да­же не финан­со­во­го ха­рак­те­ра по­да­ва­лись ей преж­де, чем по­па­да­ли к адми­ни­стра­ции... Из­ве­стен слу­чай, ко­гда Ост­ро­гла­зо­ва убеж­да­ла убор­щи­цу при про­ве­де­нии все­со­юз­ной пе­ре­пи­си за­пи­сать­ся ве­ру­ю­щей».
На до­про­сах му­же­ствен­ная и бла­го­че­сти­вая хри­сти­ан­ка дер­жа­лась с до­сто­ин­ством и спо­кой­стви­ем, как до­стой­ная дочь сво­е­го ду­хов­но­го от­ца – ар­хи­епи­ско­па Ав­гу­сти­на.
– Вы аре­сто­ва­ны за ан­ти­со­вет­скую де­я­тель­ность, след­ствие тре­бу­ет от вас да­чи от­кро­вен­ных по­ка­за­ний по дан­но­му во­про­су, – за­явил сле­до­ва­тель.
– Ан­ти­со­вет­ской де­я­тель­но­стью я не за­ни­ма­лась и ви­нов­ной се­бя не при­знаю.
– Вы да­ли лож­ные по­ка­за­ния, след­ствие рас­по­ла­га­ет точ­ны­ми дан­ны­ми, что вы, бу­дучи враж­деб­но на­стро­е­ны про­тив су­ще­ству­ю­ще­го строя, за­ни­ма­лись ан­ти­со­вет­ской аги­та­ци­ей. След­ствие тре­бу­ет пре­кра­тить за­пи­ра­тель­ство и дать прав­ди­вые по­ка­за­ния по это­му во­про­су.
– Ви­нов­ной се­бя не при­знаю и к преды­ду­ще­му от­ве­ту ни­че­го до­ба­вить не мо­гу.
– След­стви­ем уста­нов­ле­но, что вы яв­ля­е­тесь участ­ни­цей контр­ре­во­лю­ци­он­ной мо­нар­хи­че­ской ор­га­ни­за­ции. Вы это под­твер­жда­е­те?
– Я это­го не под­твер­ждаю.
– Вам за­чи­ты­ва­ют­ся по­ка­за­ния об­ви­ня­е­мо­го Афа­на­сия Ва­си­лье­ви­ча Лю­би­мо­ва: «Чле­ном на­шей контр­ре­во­лю­ци­он­ной цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ской ор­га­ни­за­ции яв­ля­ет­ся Ан­на Ива­нов­на Ост­ро­гла­зо­ва... до­ве­рен­ное ли­цо Ав­гу­сти­на... Она ве­ла боль­шую ан­ти­со­вет­скую де­я­тель­ность, вос­пи­ты­вая в контр­ре­во­лю­ци­он­ном ре­ли­ги­оз­ном ду­хе ин­тел­ли­ген­цию, глав­ным об­ра­зом де­тей быв­ших лю­дей и слу­жи­те­лей куль­та... Вы это под­твер­жда­е­те?
– Это­го я не под­твер­ждаю и ви­нов­ной се­бя не при­знаю.
– След­стви­ем уста­нов­ле­но, что вы, ра­бо­тая бух­гал­те­ром пе­да­го­ги­че­ско­го учи­ли­ща, за­ни­ма­лись вре­ди­тель­ством, чем ис­кус­ствен­но со­зда­ва­ли недо­воль­ство пе­да­го­гов на ме­ро­при­я­тия пар­тии и со­вет­ско­го пра­ви­тель­ства. Вы при­зна­е­те се­бя ви­нов­ной в этом?
– Вре­ди­тель­ством я не за­ни­ма­лась и ви­нов­ной в этом се­бя не при­знаю.
– След­стви­ем уста­нов­ле­но, что вы за­ни­ма­лись ан­ти­со­вет­ской кле­ве­той, рас­про­стра­няя контр­ре­во­лю­ци­он­ные суе­вер­ные слу­хи. Вы при­зна­е­те се­бя ви­нов­ной в этом?
– Ви­нов­ной в этом я то­же се­бя не при­знаю.
19 но­яб­ря 1937 го­да Трой­ка НКВД при­го­во­ри­ла Ан­ну Ива­нов­ну к де­ся­ти го­дам за­клю­че­ния в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вой ла­герь, где она при­ня­ла му­че­ни­че­скую кон­чи­ну от го­ло­да.

Му­че­ни­ца Оль­га (Оль­га Алек­сан­дров­на Мас­лен­ни­ко­ва) ро­ди­лась 10 июля 1874 го­да в го­ро­де Ка­лу­ге. Окон­чи­ла цер­ков­но­при­ход­скую шко­лу. Бы­ла при­хо­жан­кой хра­ма ве­ли­ко­му­че­ни­ка и По­бе­до­нос­ца Ге­ор­гия, в ко­то­ром слу­жил вла­ды­ка Ав­гу­стин, по­мо­га­ла в ра­бо­тах по хра­му. 29 ок­тяб­ря 1937 го­да вла­сти аре­сто­ва­ли ее. Вы­зван­ная на до­прос, Оль­га Алек­сан­дров­на не при­зна­ла се­бя ви­нов­ной в воз­во­ди­мых на нее об­ви­не­ни­ях и ни­ко­го не ого­во­ри­ла. 19 но­яб­ря 1937 го­да Трой­ка НКВД при­го­во­ри­ла ее к вось­ми го­дам за­клю­че­ния. Оль­га Алек­сан­дров­на скон­ча­лась в конц­ла­ге­ре в 1941 го­ду.
19 но­яб­ря 1937 го­да Трой­ка НКВД при­го­во­ри­ла ар­хи­епи­ско­па Ав­гу­сти­на (Бе­ля­е­ва), ар­хи­манд­ри­та Иоан­ни­кия (Дмит­ри­е­ва), про­то­и­е­рея Иоан­на Спе­ран­ско­го, пса­лом­щи­ков Алек­сея Гор­ба­че­ва, Апол­ло­на Ба­би­че­ва и чле­на цер­ков­но­го со­ве­та Ми­ха­и­ла Аре­фье­ва к рас­стре­лу.
Ар­хи­епи­скоп Ав­гу­стин, ар­хи­манд­рит Иоан­ни­кий, про­то­и­е­рей Иоанн, пса­лом­щи­ки Алек­сей Гор­ба­чев, Апол­лон Ба­би­чев и член цер­ков­но­го со­ве­та Ми­ха­ил Аре­фьев бы­ли рас­стре­ля­ны 23 но­яб­ря 1937 го­да и по­гре­бе­ны в об­щей без­вест­ной мо­ги­ле.

Игу­мен Да­мас­кин (Ор­лов­ский)

«Му­че­ни­ки, ис­по­вед­ни­ки и по­движ­ни­ки бла­го­че­стия Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви ХХ сто­ле­тия. Жиз­не­опи­са­ния и ма­те­ри­а­лы к ним. Кни­га 5». Тверь. 2001. С. 365–414

Ис­точ­ник: http://www.fond.ru/

материал взят с сайта Азбука веры